Эффект тентаклей

Остальные вышли и отправились по казармам. Оливия невольно чувствовала, что они хотели побросать снаряжение и расслабиться, а ее присутствие в комнате все испортило.

У Шеймуса под мышкой был серый ноутбук — не его, чей-то чужой, — который он положил на кофейный столик, а сам сел на стул у дивана. Затем упер локти в колени, свел кончики пальцев и соединил ладони, словно проверял, работают ли суставы. Костяшки пальцев у него были сбиты.

Шеймус глянул Оливии прямо в глаза и мягким, но уверенным тоном спросил:

— Хочешь трахнуться?

У нее на лице, наверное, мелькнуло некоторое изумление.

— Извини, что так в лоб, но после вылазок мне всегда хочется, аж зубы ломит. И еще после похорон. Заводят они меня. Я думаю, что мог бы сейчас здорово вдуть. Поэтому просто интересуюсь. Вдруг ты как раз в настроении оттянуться с огоньком.

Оливия легко могла это вообразить: вот ее губы расползаются в шкодливой улыбке, они бегут в гостевой домик, залезают в душ, и этот большой мальчишка, которому гормоны ударили в голову, утрахивает ее до потери пульса.

— Я-то как раз скорее за, — сказала она, — но думаю, что в силах побороть это искушение. — Почувствовав, что надо объясниться, она добавила: — Меня вообще-то специально предупредили, чтобы без этого.

Шеймус явно впечатлился ее словами.

— Серьезно?

— Ага.

— Кто-то прямо-таки озаботился этим вопросом и приказал тебе со мной не спать?

— Да. Скорее из-за моей репутации, чем из-за твоей.

Шеймус сделал мрачное лицо.

— Я уверена, она у тебя замечательная! Репутация то есть.

Шеймус кивнул.

— Так все прошло нормально? — спросила Оливия.

— Угу. А почему ты спрашиваешь?

— Да потому что ты весь в крови.

— Рассказать тебе, чем я зарабатываю на жизнь?

У Оливии резко пропало настроение перешучиваться дальше.

Шеймус откинулся назад, сунул руку в большой накладной карман разгрузочного жилета и вытащил черную коробочку, в которой оказался набор маленьких отверток. Он перевернул ноутбук, выбрал отвертку и принялся выкручивать винтики.

— Целью рейда было проникнуть в лагерь и захватить для допроса хотя бы одного боевика. А также любые улики, которые могут помочь делу. Вроде этого. — Он похлопал по ноутбуку. — Не настоящая высадка из штурмовых вертолетов. Сели довольно далеко и пошли пешком, чтобы нагрянуть нежданчиком.

— Это, я так понимаю, такой эвфемизм?

— Легкое преуменьшение. Они совершенно точно нас не ждали. — Шеймус вытащил все винтики, какие нашел, и умолк, глядя на лэптоп, с которого еще не снял нижнюю панель. — Джонс раньше ставил в такие ноуты мины-ловушки и бросал их в лагере, но этот не валялся брошенным. Когда мы вошли в хижину, на нем работали. — Он снял панель. Оливия невольно вжала голову в плечи, однако пластиковой бомбы внутри не оказалось. Шеймус взял другую отвертку и принялся вынимать винты, держащие жесткий диск. — Пусть перекачивается в Лэнгли, пока я приму душ.

— А как насчет другой части задания?

— Взять «языка»?

— Да.

— Взяли.

— И где он?

— У наших филиппинских коллег.

* * *

Шеймус вставил винчестер ноутбука в машину, которая засасывала его содержимое и, не меняя, перегоняла по широкополосному каналу в Штаты, надо думать — для анализа и дешифровки. Потом он ушел принимать душ. Оливия тоже помылась — после дня за дурацкой игрой и сна на диване она чувствовала себя какой-то ватной и липкой. Хотелось размяться, но непонятно было, как это сделать. Шеймус и его ребята соорудили во дворе что-то вроде силового тренажера с тросами, и Оливия вчера видела, как они качают мышцы. Однако в этих упражнениях был смысл («к следующему рейду я буду чуточку круче»), ей же просто хотелось чего-то здорового вроде прогулки.

Часа на два наступило затишье. Позавтракали, проверили почту. Затем Шеймус развернул свой ноутбук ко всей компании. На экране шло изображение с видеокамеры в довольно приличном качестве: маленькая, ярко освещенная комната без окон. Голый по пояс человек сидел на стуле, руки за спиной — видимо, в наручниках. Внешность — филиппинско-малайская, но при этом грязная нечесаная борода. Один глаз совершенно заплыл, везде, где кости подходят близко к коже, — пластыри. Припухлость шла от фингала к подбородку, и Оливии подумалось, что у него может быть сломана челюсть. Мужчина что-то бормотал на незнакомом ей языке.

Один из людей Шеймуса — латиноамериканец — придвинулся ближе, надел дорогие с виду наушники и подался вперед. Несколько минут он слушал, затем начал переводить обрывочные фразы: «Я уже говорил… Богом клянусь… Я скажу все, что хотите, вы же знаете… ведь вам нужна правда?.. А правда в том, что мы его не видели… Ничего не слышали даже до той недели… Тогда нам сказали: отправляйте письма… ну, вы понимаете… Что угодно, любую ерунду…»

Шеймус объяснил:

— Аналитики из Лэнгли сообщили, что с ноутбука рассылали электронный мусор.

— Вроде спама? — спросил кто-то.

— Копипастили случайные куски из пользовательских инструкций, шифровали и отправляли. Имитировали бурную деятельность. Сорочья болтовня. — Шеймус перевел взгляд на Оливию и едва заметно кивнул в сторону двери. Она встала и вышла. Шеймус нагнал ее на полпути к домику.

— Думаю, это не насчет перепихнуться? — спросила она.

Он закатил глаза.

— Не, ты чего. И в мыслях не было. Прости, что тогда завел разговор…

— Ничего страшного, — спокойно ответила Оливия.

— Хотя стрижка у тебя классная.

Он явно вновь подбивал клинья, так что Оливия промолчала, сохраняя (как она надеялась) непроницаемое выражение лица.

— На самом деле я хотел сказать… ну, что ты получила то, зачем сюда ехала.

— А зачем, по-твоему, я сюда ехала?

— Подтвердить версию, в которую ты на самом деле веришь.

— Какую?

— Ты меня спрашиваешь?

— Я хотела бы услышать твое мнение, прежде чем раскрывать карты.

Шеймус выпятил щеку языком и задумался.

— Это не покер, — сказала Оливия. — Не будет беды, если ты поделишься своими мыслями. Мы с тобой ловим одного ползучего гада.

— Если Джонс заполучил такую крутую штуку, как самолет, — произнес Шеймус, — станет ли он забиваться в ближайшую нору? Думаю, нет.

— Он должен сделать что-нибудь впечатляющее. Врезаться в здание например, — кивнула Оливия.

Шеймус наставительно поднял палец.

— О нет, нет. Потому что ведь это значит себя убить, так?

— Ну.

— А он умирать не хочет.