Ефим Сегал, контуженый сержант

– Кому, когда вникать? Здесь работы не на один день... В общем, решим так: выйдут на работу Алевтина и Адамович - займешься... Пока отложи. Тем более, письмо яе о самом производстве. О морали, что ли?.. Будет время - разберешься, твой хлеб... Так-с, посмотрим, какой динамит тут запрятан.
– Гапченко взялся за письмо Елизаветы Панфиловой.

Читая письмо, он качал головой, лицо его помрачнело, острые желваки на щеках то и дело набухали, двигались, исчезали. Кончив читать, он молча потянулся за папиросой, поглядел в окно, потом устремил невидящий взгляд на Ефима и вдруг объявил:

– Приехала моя жена с сестрой и детишками.

Ефим крайне удивился неожиданному повороту беседы, но из вежливости не подал виду.

– Как-нибудь заходи, познакомлю тебя со своими. Ты, верно, подумал, что я того... не в своем уме, говорили о письме, а я про семью, - редактор с невеселой улыбкой глянул на Ефима.
– Понимаешь, нас пятеро, а жилищный отдел на всю компанию выделил комнату в восемнадцать метров. Проделка все того же Матвея Пенькова. Водит, словно коршун, одним глазом, клянется-божится: мол, нет свободной комнаты большего размера. Вселитесь временно... Мстительный негодяй. Раза два прокатил его в газете, за дело, конечно. Вот он и дал мне почувствовать, кто такой Матвей Пеньков.

– Вы бы, Федор Владимирович, с Козырем поговорили.

Гапченко безнадежно махнул рукой.

– Одна лавочка!

«Вон как ты заговорил, когда дело коснулось тебя лично, - подумал Ефим, хотя по человечески ему было жаль редактора.
– Хорошо бы этот урок не пропал для него даром».

– Что же все-таки делать с письмом Панфиловой? — спросил он.

– Черт его знает!
– в голосе Гапченко звучала искренняя досада.
– Может, повременим? Потом найдем способ помочь семье погибшего.

– Нет, - возразил Ефим, - откладывать нельзя, там дети... Разрешите заняться письмом между делами. Даю слово: на запланированных материалах это не отразится.

– Надеешься на успех?
– усмехнулся Гапченко.
– Что ж, если не в ущерб основной работе, валяй!.. Фанатик ты, ей-богу, фанатик!.. Может, ты и мне выхлопочешь побольше комнату? А?.. Ха-ха-ха!
– рассмеялся он неестественно громко.
– Ну и Сегал! Чудак, ей-богу, чудак.

И Сегал мало верил в успех. Но помочь Панфиловой нужно было срочно! Ее ребята в таких условиях долго не протянут. А придет зима? Страшно подумать! Он немедленно пошел к Пенькову.

– Товарищ Сегал? Из редакции?
– с притворным радушием встретил тот Ефима.

– Вам знакома Елизавета Панфилова?
– с ходу спросил Ефим.

– Как не знать! Мы из одной деревни!.. Небось наплела неизвестно что, нажаловалась на меня? Ишь ты, ловкая, до редакции добралась! Ну и Лизка!.. А где я, скажите пожалуйста, возьму ей хорошую комнату? Где? Вашему редактору и то еле отыскал комнату в кирпичном доме, и то восемнадцать метров на пятерых. Редактору! Сравнили!

– Скажите, товарищ Пеньков, сколько лет Панфилова хлопочет о переселении?
– спросил Ефим.

– Ну... года три.

– Сколько семей за это время было переселено из бараков, из общежитий? Состав переселенных семей? Возраст детей? И семьи ли это фронтовиков? В общем, прошу вас от имени редакции подготовить такую справку.

Скуластое, смуглое, с проступающей чернотой лицо Пенькова чуть дрогнуло.

– При чем тут такие сведения? Да и как такую работу провернуть? Надо копаться в десятках книг. У меня времени нет, и свободных работников нет... И без товарища Козыря, — заключил важно, — не имею права.

Козырь не отказал в немедленной аудиенции.

— Милости просим, товарищ Сегал, — со сладенькой улыбкой встретил он Ефима.
– Все знаю! Мне только что звонил Пеньков. Садитесь, пожалуйста! — он приглашающе указал на широкое мягкое кресло.

Ефим сел.

— И все-таки я требую, — сказал он, — список семей, переселенных за последние два-три года на освободившуюся заводскую жилплощадь в благоустроенных домах.

– Знаю, знаю, - мягко перебил Козырь, - к вам обратилась с жалобой Елизавета Панфилова. Муж ее, бывший работник нашего завода, героически погиб на поле боя, защищая честь и независимость нашей любимой Родины.

Ефима передернуло: высокие слова из уст Козыря звучали как надругательство.

– Панфилова была у меня месяц назад на приеме. Я ей тогда ничего не пообещал. Но взял на заметочку... Вот теперь,у меня для нее есть на примете кое-что существенное. Мы ее скоро переселим. Так что считайте вопрос улаженным, дорогой товарищ корреспондент, то ись, закрытым.

Отказываясь поверить в неожиданную удачу, Ефим испытующе посмотрел на Козыря.

– Это правда?

— Могу повторить, — Козырь приложил к груди пухлую ручку.

– Незачем, - Ефим положил перед ним письмо Панфиловой в редакцию.
– Лучше прочтите сами и, пожалуйста, дайте официальный ответ.

Козырь растерялся. Всего лишь на мгновение. Быстро овладел собой, вежливо предложил:

— Оставьте письмо, я его прочту и на днях отвечу.

— Почему же на днях? — не согласился Ефим. — Письмо короткое, прочтете его минуты за две. Две минуты, всего-то! Ответ ваш на него еще короче, он у вас, вы сказали, подготовлен. Ведь составлять списки переселенных за три

года куда дольше и хлопотнее.

Козыря словно кипятком ошпарили, но он взял себя в руки.

– Будь по-вашему.

Через несколько минут секретарша принесла напечатанный на бланке ответ. Козырь неразборчиво подписал.

– Вот, пожалуйста, получите!
– Сквозь тоненькую пленочку учтивости в его глазах проступала ненависть.

С трудом веря в удачу, Ефим схватил бумагу, быстро вышел из козыревского кабинета.

– Вот, - он положил ответ Козыря на стол Гапченко.

Федор Владимирович прочел, с изумлением поднял глаза на Ефима.

– Что за чудеса?! Скажи на милость! Просто не верится! Как тебе удалось выколотить из Козыря такое? Что - финский нож ему к горлу приставил?

– Хуже финки, хуже!
– Ефим в нескольких словах рассказал о своем тактическом приеме.

Гапченко слушал внимательно, не перебивая, напряженно. Машинально полировал ногти. Попробуй, угадай, доволен он или не доволен победой Ефима? А Ефим ликовал! Он сделал для семьи погибшего воина доброе дело и сам, как говорится, не остался внакладе, если вообще при сотворении добра о каком-то накладе уместно упоминать.