Егерь. Заповедник

– Дурак ты, Глеб, – откровенно говорю я. – За подлость человеку всегда прилетает. Частно раньше, чем он ожидает.

– От тебя что ли? – усмехается Глеб.

Я поворачиваюсь к нему спиной и молча иду к столу.

– И буду здесь снимать столько, сколько захочу! – кричит Глеб мне в спину.

Но когда я оглядываюсь, он уже быстро шагает прочь вдоль берега озера.

Наверное, сообразил, что охотники могут не удержаться и накостылять ему.

– Он нас сфотографировал, что ли? – с тревогой спрашивает один из охотников, когда я подошел.

Я пожимаю плечами.

– Не знаю. Я вас предупреждал.

Настроение у всех портится. Непонятная угроза всегда тяготит.

– Ладно, давайте отдыхать, – хмуро говорит водитель автобуса. – Завтра рано вставать.

Охотники быстро прибирают со стола и расходятся. А я сижу и думаю, что затеял Глеб. Неужели он рискнет поднять скандал и принести свои снимки в газету? Зачем? Что это ему даст?

Конечно, пьянство у нас не поощряется. Ну, так и откровенно пьяных людей на его снимках не могло быть. А бутылки?

Ничего особенного.

Или он просто увидел удобный случай подействовать мне на нервы?

Хотя, заинтересованные чиновники вполне могут поднять показушный шум.

Ладно, у меня своих забот хватает. Отнимать у парня фотоаппарат я точно не побегу.

Я запираю собак, которые за целый день набегались по лесу, а сам иду в дом. Ставлю чайник и начинаю неторопливо отмечать охотничьи путевки.

Утки в этом году много.

Надо бы напомнить охотникам, чтобы не били лишнюю птицу. И стреляли только влет, а не на воде. Дробь от воды далеко рикошетит – это опасно для окружающих.

Конечно, эти правила все охотники знают назубок. Но напоминать надо, лишним это не бывает.

Собаки на улице лают, но не грозно, а лениво – для порядка. Я поднимаю голову от бумаг и смотрю в окошко, за которым уже сгущаются синие сумерки. Кто-то идет к дому, и этого человека мои псы хорошо знают.

Вот скрипят ступеньки, а затем кто-то стучит в дверь.

– Открыто! – громко говорю я, и дверь отворяется.

На пороге стоит Паша Вольнов, наш участковый. Он одет в серую милицейскую форму – это в лесу-то!

– Паша? – удивляюсь я. – Ты из Черемуховки? Что-то случилось?

А что еще можно подумать, когда к тебе поздно вечером является милиционер?

– Все в порядке, – улыбается Павел.

И почему-то краснеет.

– Ты меня в дом-то пустишь? Или за порогом оставишь?

– Проходи, – киваю я, уже понимая, зачем он пришел.

Похоже, Вера и в самом деле очень понравилась нашему участковому.

– Слушай, вечер такой хороший! – говорит Павел, снимая фуражку. – Над озером туман. И даже на гитаре где-то играют. Пойдем, пройдемся?

– А, пойдем! – киваю я.

В самом деле, я ведь обещал Кате сделать фотографии. А туман над озером – это красиво. Хотя, я был почти уверен, что снять что-то толковое на старенькую “Смену” у меня не получится.

Но почему не попробовать?

Я беру фотоаппарат и вместе с Павлом выхожу из дома. Вечер сегодня тихий – ветер совершенно успокоился. Чистое небо наполнилось глубокой синевой, а на западе золотым пламенем горит закат. Дальний лес на фоне полыхающего неба кажется черной зубчатой стеной.

Я делаю несколько снимков, отчетливо понимая, что черно-белая пленка не передаст и сотой доли этой красоты. Эх, где вы – цифровые камеры из далеких будущих времен? Вы появитесь еще нескоро – лет через двадцать с лишним.

Зато вот это умиротворяющее спокойствие исчезнет, сменится суетой, беготней за куском хлеба.

Я уверен, что не хочу променять одно на другое.

– Слушай, а почему от тебя смолой пахнет? – неожиданно спрашивает Павел. – Крышу чинил, что ли?

– Нет, – улыбаюсь я. – Лодку смолил.

Охотники уже угомонились. Только кто-то одиноко курит на крыльце базы – в сумерках виден огонек папиросы. Издалека, с другого берега озера еле слышно доносится звон гитары и тихие голоса. Слов песни не разобрать. Я понимаю только, что она не залихватски-веселая, а, скорее, задумчивая.

– Туристы? – спрашивает Павел.

– Ага, – киваю я. – Хочешь, сходим к ним?

– Ночь уже, – смущается Павел. – Напугаем ребят.

– Паша, ты шлепал сюда пешком через лес для того, чтобы теперь стесняться? – улыбаюсь я. – Гляди, упустишь девушку.

– Да ну тебя! – отмахивается Павел. – Я, вообще-то, автобусом до Сухого добрался. Это ты у нас любишь по лесам бегать, а я по дороге пришел.

Он потягивается, с улыбкой глядя вдаль – на темнеющий посреди озера лесистый островок.

– Хорошо у тебя здесь! А к туристам я завтра утром загляну.

– Завтра, так завтра, – соглашаюсь я. – Идем чай пить.

Мы возвращаемся в дом, и я снова подогреваю чайник. Насыпаю прямо в чашки хорошей индийской заварки, заливаю ее кипятком и накрываю щербатыми блюдцами, чтобы заварка лучше запрела.

– Есть хочешь? – спрашиваю я Павла. – У меня макароны с тушенкой остались.

Павел мотает головой.

– Не хочу. Ты завтра во сколько встаешь?

– Затемно. Разбужу охотников, потом схожу на вторую базу. Часам к восьми утра уже вернусь.

– Вот тогда и разбудишь меня, – весело улыбается Павел.

Я вешаю фотоаппарат на гвоздь и вспоминаю про неприятную историю с Глебом.

– Паша, мне твой совет нужен, – говорю я. – Помнишь того туриста с гитарой? Глеба?

– Это который на нас волком смотрел из-за Веры? Помню, конечно.

– Он сегодня приходил на базу с фотоаппаратом. А охотники как раз выпивали на улице, и он их сфотографировал.

– Зачем? – искренне не понимает Павел.

Ну, да. Сейчас не век сенсаций и сомнительных новостей. Люди еще не привыкли бесцеремонно совать нос в дела друг друга.

– Не знаю, зачем. Но он говорил, что числится корреспондентом в газете.

– Думаешь, он хочет отправить эти снимки в редакцию?

Я зажигаю керосиновую лампу и ставлю ее на стол. Пляшущий огонек освещает стол, а в углах кухни собирается густой сумрак.