Его искали, а он нашелся

С душераздирающим скрежетом встал на ноги голем, удерживая единственной уцелевшей рукой легендарный артефакт, используя его вместо костыля. Помимо отсутствующей по самую плечевую шарнирную ось руки, одна из его ног перестала гнуться, а вторая, наоборот, гнулась даже слишком охотно, но не в ту сторону. Чем бы ни был тот пространственно-гравитационный эффект колапсирующего типа, - не то чтобы Барай даже в нормальном состоянии мог выговорить этот термин, - но машину потрепало сильно. Падение удалось притормозить, благо конструкция Молота предусматривала необходимость прыгать с горных вершин прямо на врага, приземляясь точно посреди пехотного строя и учиняя всякие бесчинства.

Голем выдержал и даже функционировал, но и только. Если бы этот набор болтов приземлился чуть в стороне от раздавленной твари, то она бы его и прикончила, пока пилот восстанавливал бы равновесие и связь с управляющим контуром. Опять он выжил, опять вынужден пилотировать покалеченное и практически недееспособное ведро с шестеренками да болтами, опять кругом твари и что-то худшее, чем смерть. Только теперь он уже один, уже нет второго голема, прикрывающего спину, нет четкого и чистого, словно ледяная вода в горном ручье, ощущения присутствия рядом опытного Поводчика, что подстрахует в атаке и поддержит в обороне.

От воспоминаний о том, чем закончилась та битва в уже тысячу сто раз проклятой Каменной, дико заныли от бессильной злобы немногочисленные оставшиеся зубы. Вспоминая же долгие допросы, выворачивающих голову и память менталистов, подозрения и презрение, которого хлебнул с головой, вспоминая, как привыкал месяцами к своим протезам, как приходило осознание, что больше не будет он ни нормальным человеком, ни даже мужчиной... Вновь отчаянно захотелось то ли взвыть благим матом, то ли воткнуть в грудину собственный кинжал. Только матом он и так уже говорит, говорит непрерывно, совсем не заботясь о горном говоре, лишь бы не замолкать, потому что боится выключиться прямо в тот же миг от сводящей с ума мигрени и жжения в энергетической оболочке. А кинжала и вовсе сейчас нет - чтобы влезть в предназначенную для имперского недомерка кабину, выкинуть пришлось даже одежду, не говоря уж об оружии.

Даже тогда, сражаясь вместе с остальной бригадой, прикрывая склочного старого пердуна без одной брови, он все равно не чувствовал чужих спин, все равно сражался в одиночку, на самом переднем краю, не желая, не признавая за презирающими его ублюдками даже тени права эту спину прикрывать. И даже один он стоил многого, даже один он писал свою легенду, свой собственный рассказ у огня семейного очага, пусть даже не будет у него никогда той семьи и очаг давно отгорел. И, сука поганая, он не собирался от смерти бегать, но пусть падлы попробуют эту смерть ему на блюде принести, он их сам накормит до отвала, со всей горской гостеприимностью!

Наконец-то приведя голема в относительную боеготовность, став на колоннообразные ноги уже без риска пораскинуть ими в комическом падении, Барай оценивает окружение. Прямо под ним осталось токсичное и дымящееся пятно раздавленной твари - даже в падении он заметил, на кого именно то падение пришлось, немножко скорректировав приземление амулетами контроля веса. Ювелирная работа, амулетчик, прямо хоть сейчас сдавай зачет в позабытом Ставроске, если его там не прибьют быстрее визга. Семейка того шакала, который когда-то и вынудил его отправиться в добровольную ссылку, просиживать штаны в Каменной, до сих пор не против пустить Бараю кровь. А ведь он совершенно невиноватый, ничего не совершивший толком!

Вокруг хватает тварей помельче, но они сейчас бьются в агонии и пускают медового цвета пену вместе с культистами. Не иначе, поймали откат от общих чар, которыми управлял раздавленный или что-то в этом роде. Нечто похожее он слышал и раньше, мол, поэтому и стоит быть осторожным с телепатической и симпатической связью, а также созданием незащищенных магических кругов - если выбить основу, то упадут все опоры. Надо же, как удачно он приземлил свою задницу, просто образцово. Сейчас бы еще раздавить не пришедших в себя засранцев, найти на шакалов силы, а потом хоть немножечко отдохнуть - он уже чувствовал, осознавал и знал, насколько близко подошел к тому краю, после пересечения которого из ушей потекут сгоревшие мозги.

Сейчас, еще немного.

И отдохнуть.

Отдохнуть...

Тварь могла появиться совершенно бесшумно, как уже демонстрировала ранее, но предпочла дать ему знать о своем прибытии звуком лопнувшего мыльного пузыря. Очень большого мыльного пузыря, хлопок которого оказался услышан сквозь все преграды и собственное тяжелое дыхание, будто въедаясь в и без того усталый разум. Тварь, трупоедское отродье пещерного слизняка, тягучая и гибкая, словно нахерник из обработанной алхимией кишки овцы, улыбается так радостно, что прямо хочется порадоваться вместе с ней.

Неловкий взмах сжимающей молот рукой заканчивается хлестким, будто плеткой, ударом удлинившейся донельзя руки. Конечность обмоталась вокруг оружия, вокруг скрипящего неисправными механизмами сустава голема, рывком лишив Молот Империи кисти на единственной оставшейся руке и легендарного оружия сразу. Хваталка твари дымит и пузырится, будто нагретый каучук, но стремительно восстанавливается снова, принимая вид яркий и нелепый. Столько красок, столько цветных линий, что от них рябит в глазах, а разум не успевает за действиями уже один раз победившей его Легенды. Тогда у Барая был исправный и почти не поврежденный Молот и некое прикрытие под боком, а сейчас нет ничего, только желание закончить все побыстрее, как и осознание тщетности всей этой битвы.

Второй удар, третий, четвертый и вот голем уже не шевелится вообще, лишившись всех конечностей. Вернее, ноги-то остались, но шагательные шарниры сломаны, повернуты в неправильные стороны, центр массы смещен, все амулеты безнадежно разрядились, а сам пилот не способен даже заставить эту рухлядь хотя бы дернуться. Рухлядь, которая была шедевром механистики всего-то несколько долгих часов тому назад.

Неслышно напевая себе под нос какую-то мелодию, тварь переводит фокус внимания на только-только осознавших дважды сменившуюся ситуацию смертных. Эта тварь занята, очень занята, у нее свои важные поручения, но секунду для решения ситуации на этом участке она выделить может. Переступив ногами по влажной от близости к озеру земле, едва заметно проваливаясь в эту землю, изверг атакует, вкладываясь в ту самую секунду, какую он может уделить на эту задачу.

Шлепок, словно влажной тканью о каменную стену, а следом за ним гаснут жизни самого центра человеческого строя - их гидромант и друид падают замертво, лишь у самой земли распадаясь на сотни аккуратненьких кубиков. Работа с пространством стала коньком Растяжения Близости, ведь с самого своего зарождения ему удавалось получать те души, какие были с метрикой и положением связаны. Собранный им сонм дает невероятную мобильность, ставит сего дьявола на роль того, кто может непременно догнать и взять, гарантированно отступить со взятым, избежать кары и ударить снова, в самый удобный момент.

Хлопок, будто ладошкой по вязкой глине, а следом за ним прямо посреди строя еще не осознавших опасность обороняющихся возникают десятки ярких-ярких огоньков, захватывая взгляды и погружая людей в сладкий сон, наполняя сновидения нежнейшей лаской Похоти, чтобы проснувшись смертные сразу же пошли следом за новыми хозяевами. Такой контроль ненадежен, может не сработать до конца, но несколько часов, а то и сутки влажных снов гарантированно позволят выжившим культистам и штурмовикам прийти в себя после отката и закончить начатое.