Его турецкий роман

Пругов встал.

–  Пошли туда. В ту бухту, куда нас высадили.

–  Ты хочешь присоединиться к исследователям пещер?

–  Я хочу стрельнуть у кого-нибудь нормальную сигарету. Эти

"утопленники" наверняка соленые на вкус.

–  Давай здесь посидим. Покурим потом, когда на яхту вернемся.

–  Хорошо. Давай сидеть здесь…Ты мне расскажешь еще что-нибудь о себе? Кроме того, что ты читаешь детективы, любишь сидеть дома и не любишь Дарью Донцову?

–  Я ненавижу сидеть дома.

–  Ты же сама говорила, что ты ужасная домоседка.

–  Домоседка по неволе. /Он/ не выпускает меня из дома.

–  Как так?
– не понял Пругов.

–  А вот так. После того, как я попыталась сбежать от него… Нет.

Все! Не хочу об этом. Не хочу о нем, не хочу о себе. Давай лучше о тебе поговорим. Нет, правда, давай о тебе.

–  Но…, я должен понять…

–  Ты никому ничего не должен. И не надо меня понимать. Я сама себя не понимаю. Но я пойму. Обязательно. И все тебе расскажу. Все, что поняла.

–  И когда это случится?

–  Случится когда-нибудь.

–  Боюсь, что /это/ произойдет с нами в другой жизни.
– Пругов нарочно сделал ударение на слове "это".

–  В этой жизни.
– Надя посмотрела Пругову в глаза. Они у нее снова были синими, как Эгейское море. И в них играли чертики.
– И совсем скоро. Обещаю, что /это/, - Она тоже выделила ударением слово

"это", - произойдет скоро. Ты даже не успеешь увлечься другой.

–  А ты считаешь, что тобой я увлечен?

–  Считаю.
– Надежда была неотразима в своей уверенности.
– Итак!

–  Что?

–  О тебе.

–  Хорошо, спрашивай, - с улыбкой разрешил Пругов.

Надя задумалась, но не более чем на секунду.

–  Ты живешь один? Я имею в виду: есть у тебя кто-нибудь? Женщина?

Любовница у тебя есть?

–  Есть. Вернее, так - и да, и нет.

–  Как это: и да, и нет? Ненастоящая женщина? Резиновая что ли?
– звонко рассмеялась она.

–  Нет, не резиновая, - обиделся почему-то Пругов за Наталью.
–

Настоящая…И грудь у нее, кстати сказать, больше, чем у тебя.
–

Сказал в отместку и сразу же после произнесенных слов мысленно обозвал себя дураком.

Надя фыркнула, но как заметил Пругов, в отличие от него, не обиделась. Или сделала вид, что не обиделась.

–  …Просто она замужем и с мужем разводиться не собирается.
–

Подробностями своих отношений с Натальей Пругов как бы оправдывался перед Надеждой за невольно выскочившую глупую мальчишескую фразу.
–

Вот и мечется между ним и мной. Муж не устраивает ее как мужчина, но он мастак в решении вопросов иного характера.

–  Финансовых, например…

–  И финансовых в том числе. А вообще у них все сложно.

–  Как и у всех, - кивнула Надя, подумав, видимо, о своих проблемах.

–  Ну да…, как у всех.
– Пругов был вынужден согласиться с очевидным.

–  А твои папа и мама?
– продолжила допрос Надежда.
– Они живут вместе с тобой?

–  Они умерли. Мама давно. Она умерла, когда я появился на свет. Я ее только на фотографиях видел. Мама была очень красивой. Молодой и красивой…А отец все это время после смерти мамы жил со мной, он так и не женился вторично… У нас большая квартира. Большая и пустая. Папа умер этой весной.

–  Соболезную.
– В голосе Надежды Пругов уловил искреннее сочувствие. Он пожал плечами:

–  Печально, конечно, но ему было девяносто пять лет. Ничего вечного не бывает.

–  Девяносто пять?!
– ужаснулась Надя.
– А сколько же тебе лет,

Андрюша? Ой, прости! Это бестактный вопрос.

–  Почему ты просишь прощения?
– удивился Пругов.
– Для мужчины его возраст - не есть нечто, что желательно скрывать от окружающих.

Мои года - мое богатство. Мне пятьдесят пять.

–  Я подумала тебе больше.

–  Лет семьдесят?
– усмехнулся Пругов.

–  Ой, прости!
– Надежда была сильно смущена.
– Я не то хотела сказать, - оправдывалась она.
– Я не имела ввиду твой внешний вид, ну…, что ты плохо выглядишь… То есть… Я совсем запуталась.

Прости дуру! Я просто подумала, что если твоему папе было девяносто пять, то тебе…, - и вдруг спохватилась: - А вообще, ты хорошо выглядишь. Нет, честно. Я бы тебе дала не больше сорока.

–  Ну, это ты, Надюша мне льстишь. Безбожно и нагло.

–  Ни сколько!
– с жаром воскликнула Надя.

–  Сорок лет было моему отцу, когда я родился. Я у него был поздним ребенком. У меня еще брат есть. Старший. По отцу. От первого брака. Вот брату моему уже семьдесят через месяц стукнет. Он живет в

Новокузнецке. У него большая семья. Внуков семеро.

Надя задумалась.

"Интересно, о чем она сейчас думает? Подсчитывает разницу в возрасте между мной и собой? А зачем? Какая разница в этой разнице?

(Прости меня господи за тавтологию! А еще писатель…). И все-таки - зачем ей эти расчеты? Не собирается же она разводиться с мужем и выходить за меня? Интересная дамочка, ничего не скажешь!".

Словно угадав его мысли, Надя сказала:

–  Когда тебе будет девяносто пять, как твоему папе, мне будет шестьдесят девять. Представляешь?

Пругов взглянул на ее серьезное личико и вдруг покатился со смеху. Не удержавшись, съехал с камня и упал спиной на гальку.

–  Ха-ха-ха-ха!
– заливался он.

–  Ты чего?!
– удивилась Надежда.
– Что смешного я сказала?

–  Ха-ха-ха! Я пред… Ха-ха-ха! Я пред… Ха-ха-ха-ха! Я представляю. Ха-ха-ха-ха!

–  Ну и что?
– Надя явно не понимала, что так развеселило Пругова.

–  Что? Неужели это так смешно?

–  Это безумно смешно, - ответил Пругов, вытирая слезы.
– Я уже много лет так не смеялся.

Надя пожала плечами.

–  Не понимаю. Что может быть смешного в том, что я умру в шестьдесят девять лет?

С Пругова вмиг слетело веселье.

–  А с чего это вдруг? Почему ты решила, что умрешь в шестьдесят девять лет?

–  Я не решила. Ты сам сказал, что твоему папе было девяносто пять, когда он умер. Значит, и ты умрешь в девяносто пять.
– Логика у Надежды была железной.
– Ну, может быть, позже. Может в девяносто шесть. А так даже лучше!
– обрадовалась она.
– Пусть будет - в девяносто шесть. Мне тогда ровно семьдесят будет. А семьдесят - это уже ничего. А вообще…, живи, сколько сможешь и сколько захочешь!