Ехал грека через реку

— И силой единого слова

Я вновь возвращаюсь к жизни

Я рожден для того чтобы знать тебя

Чтоб тебя называть

Свобода.*

В воскресный полдень Ася вдруг объявила совещание.

— Какое еще совещание? — изумился Адам. — У меня качалка.

— Важное, — рявкнула Ася, и он решил больше не спорить.

Усадив их с Евой за обеденный стол, она скрестила руки на груди.

— Итак, друзья мои, я считаю, что вы два поросенка.

— Простите?

— Каждый из вас веселится и развлекается. У Евы — танцы, а скоро начнется подготовишка. У вас, Адам, работа, качалка, и прочие радости жизни.

Ева слушала внимательно, но вряд ли понимала.

— И только я, как несчастная сестрица Аленушка, привязана к этому дому. Так жить нельзя. Я свободная женщина, а не ботинки, в которых вы ходите, — Ася ткнула в Еву пальцем, — ты гуляешь одна, твой папа гуляет один, и я буду гулять одна. Согласна?

Ева молчала.

— Детка, знаешь мою суперспособность?

— Еще одну? — вырвалось у Адама.

— Я всегда возвращаюсь. Как таракан.

— Ты хочешь уйти? — спросила Ева.

— Именно. Немного погулять одной, как взрослой девочке. А ты пока поиграешь с папой.

— Но у меня качалка, — напомнил Адам.

— Ничего с вашими рельефами за один час не случится, — Ася встала и решительно направилась к лестнице.

Адам озадаченно посмотрел ей вслед и подхватил Еву.

— Пойдем, испечем твоей чокнутой няне торт. Мы его давно ей задолжали.

Ева сморщила нос и разревелась.

Ася вернулась ровно через час, и позади нее топало двое грузчиков, несущих какую-то мебель.

— Это еще что? — нахмурился Адам, осторожно разрезая коржи.

Перепачканная шоколадом Ева не тронулась с места, продолжая неумело взбивать глазурь. Кажется, она была то ли обижена, то ли сердита, а то ли все вместе.

Ася не дрогнула, проводила грузчиков в спальню и скоро вернулась.

— Это кроватка для Евы, — сообщила она, сунула палец в глазурь и облизала его. — Вкусно. Махнули качалку на углеводы? Вот это по-нашему.

— Кроватка для Евы? — повторил Адам, взял Асю за руку и увел в свою спальню. — Что вы пытаетесь сделать?

— Поставим кроватку рядом с моей. А вы возвращайтесь в свою спальню. Хватит уже этого симбиоза. Мы не можем жить, как стая тюленей.

— Не хочу. Не вернусь. В моей спальне темно и страшно.

Ася зашипела на него, как разъяренная кошка.

— Перестаньте так себя вести. Перестаньте повсюду ходить за мной по пятам.

— А вы перестаньте срываться на Еве.

— Я не срываюсь на Еве. Адам, нам нужно научиться быть самим по себе. Всякое может случиться. Меня могут положить в больницу, вы можете уволить меня…

— Не дождетесь.

Хорошо, что у него с раннего детства был стойкий иммунитет к разного рода сценам, и он давно научился контролировать себя. Не то обязательно бы сейчас сорвался в крик, так сильно был выведен из себя.

— Вот уж не думал, что вас так разозлит наше многолюдное свидание, — проговорил он, стараясь не смотреть на перепачканные шоколадом губы, но сосредоточившись на посветлевших от злости глазах. — Мне показалось, что это забавно.

— Забавно? — казалось, что она вот-вот взорвется.

— Мне нет никакого смысла возвращаться в свою спальню, — продолжал Адам, — потому что там скоро начнется ремонт. Мы перенесем туда игровую, спальню Евы переделаем в детскую для вашего малыша, а нынешнюю игровую превратим в нашу спальню. Комнаты смежные, так будет удобнее всего.

Глаза Аси сузились.

— Вы собираетесь оборудовать комнату для моего ребенка?

— Спокойно. Мы можем поставить кроватку рядом с нашей, — испугался Адам.

— Вы… Вы… — ее голос дрогнул, а глаза наполнились слезами. — Это уж слишком!

Опять рыдания!

Он поспешно притянул Асю к себе, уже научившись тому, что объятия всегда помогают.

— Мне страшно, — сказала она в его плечо. — Мы втроем слишком близко. Как будто вообще без кожи. Так нельзя. Нам нужна дистанция, понимаете?

— Вам плохо с нами?

— Я паникую. Мне иногда нечем дышать. Я не могу понять, как так получилось, что теперь я не могу даже выйти одна из дома, если мне этого захочется. Мне надо… мне нужна хотя бы своя кровать. Это же нормально, правда? Я же не должна чувствовать себя из-за этого виноватой?

— Тише, — он целовал ее волосы, лоб, скулы. — Тише. Вам нужно личное пространство, я понял. Только…

— Да, Ева, — Ася поспешно утирала слезы. — Как она перенесла мой уход?

— Плакала слезами минут пятнадцать.

— Плакала?

— Я бы даже сказал — рыдала в голос.

Ася улыбнулась.

— Это же прекрасно. Человек выражает свои эмоции.

— Ну, я бы предпочел все-таки, чтобы моя няня не доводила мою дочь до слез, — покачал головой Адам и пригладил ее волосы. — Хотите торт?

— Хочу, — она упрямо выдвинула вперед подбородок. — Торт и отдельную кровать. Ночуйте уже у себя.

— Хорошо, — сдался Адам. — Сегодня переночую.

— Вы брали мастер-классы у иезуитов?

— Ха, давал мастер-классы иезуитам!

На кухне Ева невозмутимо ела ложкой глазурь. Коржи, до конца не смазанные кремом, валялись на полу.

— Васька уронила, — объявила девица с вызовом.

Васька, дрыхнувшая на диване, чутко дернула задними лапами.

— Придется наказать Ваську, — ответил Адам, хмурясь. Он не очень понимал, почему сегодня его дочь ведет себя так взбалмошно.

— А маленьких наказывать нельзя, — возразила Ева энергично.

— Еще и спорит, — пожаловался Адам Асе.

— Некоторые папы ужасно разбаловались, — скорчила гримаску Ася. — Ой, — и она вдруг схватилась за живот.

— Что? — перепугался Адам.

— Моя козявка говорит… Что-что? Она говорит, что сердится на меня.

— Твоя козявка не умеет говорить, — неуверенно протянула Ева.

— Трындит, как миленькая. Иногда целыми ночами рассказывает странные истории.

— Господи боже. Что будет, если еще и ваш ребенок будет целыми ночами рассказывать странные истории? — задался вопросом Адам.

— И почему козявка сердится? — спросила Ева.

— Она говорит, что я слишком мало сегодня целовала ее любимицу, — и Ася, обхватив руками плечи его дочери, осыпала ее поцелуями. Как будто та сделала что-то хорошее.