Эхо вечности. Багдад - Славгород

Из-за всех этих раздвоений зов славянской души в Павле постоянно боролся с эгоизмом плоти, привыкшей к хорошим условиям... Пришлось ему подавить привычку к Востоку и прорываться в Россию силой настойчивости. Он теперь понял, почему этого не сделали дед Глеб и отец Емельян — потому что это было тяжело, для этого надо было преодолеть себя, вырвать из комфорта, отправить на неведомые ветра. Словно эстафетную палочку передавали они друг другу наказ прадеда Гордея о возвращении в Россию, а сами не трогались с места. Но прадед Гордей точно это сделал бы, не будь он так болен! А его потомки — увы! — тот святой импульс потеряли.

И только он, Павел, смог победить в себе эгоизм и инерцию сидения дома и решиться на исполнение древней родовой мечты. Он оказался сильнее деда и отца, он оказался настоящим потомком русского богатыря Гордея! Так неужели он не сможет победить, — пронеслась косвенная мысль, — свои пагубные страсти?

Но теперь он избавился от заложенных в его сознание устремлений. Больше ничего не висело над ним дамокловым мечом. Его не сверлила мысль о России, о необходимости ехать туда и посвящать ей свой труд... Возможно, он выполнил там свою миссию — отдал России двух своих потомков и наследников? Сколько потеряла Россия с отъездом Дария Глебовича и Гордея, столько и получила взамен.

Он вспоминал подготовку к той поездке, прощание с матерью, с которой готов был больше не встретиться — так беззаветно шел вперед, к мечте отцов, к его далекой родине. Мать, которую он любил, по духу казалась ему чужой. Конечно, отчасти так оно и было. Тем не менее теперь он понимал, как был наивен и самонадеян, когда в 1914 году ринулся в холодную страну синих сказок с открытой душой, совсем молоденький и романтичный! Он мог тогда еще наломать дров и пропасть — ему просто повезло, что он встретил нормальных людей... встретил Сашу.

От мысли о Саше начинала болеть душа. Где она, как устроилась? Что сталось с его детьми?

Поначалу он ехал в Багдад, как ему казалось, из каприза, словно следовал за иллюзией, что как раз к ним и возвращается, к своим дорогим людям, в места, где рос его сын Борис, взрослела Люда. Потом он стал понимать, что его влечет туда неясное стремление что-то доделать или что-то подобрать из того, что при спешном прощании было обронено, забыто...

Хотя куда ему было еще тыкаться? Историческая родина, где теперь уже нет бандитов и откуда давно сбежал проклятый Махно, пока что на замке, закрыта для него; достаточно приветливый Кишинев, где худо-бедно можно было жить, отныне для него смертельно опасен; а другие места, которые он посещал и которые ему относительно знакомы, — совсем чужие по духу.

Европу он не любил — за неправильное устройство жизни, за бездушие и алчность, за ложь и агрессивность, маскируемые под лицемерную любезность. Там опасно было быть успешным, что-то изобретать или создавать. На лучших людей там велась охота, их устраняли и созданные ими творения присваивали другие. Это была земля трижды ворья, безбожников и моральных уродов.

Вот лишь один из примеров: самый первый в мире фильм «Сцены в саду Раундхэй» снял режиссер Луи Эме Огюстен Лепренс, француз. Успех окрылил его, но он так и не успел выпустить в свет второй фильм... Случилось несчастье — 16 сентября 1890 года он бесследно исчез, когда ехал поездом из Джидона в Париж. А дальше возник его конкурент американец Томас Эдисон и вскоре зарегистрировал патент на изобретение, повторявшее камеру Луи Лепренса. Дальше появились братья Лумьер и провозгласили себя родоначальники кинематографа. Каково? Все разнесли по щепкам...

А этот серб, который в 1908 году закинул в русскую Сибирь Тунгусский метеорит? Его зовут Николо Тесла, кажется? Глупый гений! Он еще получит свое от тех, кто эксплуатирует его и обманом да посулами держит в черном теле...

В Америке Павел не был, но говорят, что эта страна еще хуже и подлее Европы, — там просто истребили законных жителей континента... Ну, про Эдисона тоже уже говорилось...

Индия и Китай — слишком экзотичны, да и многолюдны не по-человечески, а Египет в последние тысячелетия сильно одичал.

Остается только Багдад, его, Павла, благословенная колыбель.

Увы, прошлого он там не найдет. Он не только не станет встречаться со старыми знакомыми, но даже не пройдет мимо знакомых зданий, мимо своего бывшего дома. Придется ему все начинать сначала, опираясь на пройденные уроки.

У него было с чего начинать, так как в Багдаде имелась близкая родня — двоюродные сестры и даже брат Юнан, дети материной сестры Рамины. Была еще у матери сестра Дияла, которая рано умерла, и Павел ее не знал. У этой сестры остались сиротами три девочки. Одна из них — самая младшая и болезненная, воспитывавшаяся в родительской семье Павла, — это Марганита, их Марго. Две другие дочери Диялы, которые на момент ее смерти были уже подростками, остались с отцом.

Конечно, пока мать жила в Багдаде, она поддерживала с сестрой и племянницами отношения и очень со всеми дружила. Это позволяло и Павлу знать их, а сейчас надеяться, что двоюродные сестры и брат примут его и помогут обрести свое место в новой жизни. Только надо было найти приемлемое для них объяснение своему внезапному отъезду в Европу — без прощания с родней. По сути ничего придумывать не надо было, он ведь еще без малого двадцать лет назад уезжал в Россию с намерением обжиться там и забрать к себе семью. Ну тогда это не получилось, зато позже там произошли перемены, позволившие надеяться на шанс.

***

Ирак, роскошествующий в последних днях мая 1932 года, он застал неузнаваемо изменившимся, и вдруг подумал, что родной город не мог стать таким за год-полтора, пока его здесь не было. Значит, многие изменения произошли намного раньше, еще когда он жил в России. Просто по возвращении в Багдад он, подавленный и даже раздавленный историей с Махно, ничего не замечал.

А потом многое менялось и при нем, да ему было не до того...

Нет, он, конечно, помнил, что в марте 1921 года на Каирской конференции английских верховных комиссаров на Ближнем Востоке было решено провозгласить Ирак подмандатным королевством. И уже 11 июля 1921 года Государственный совет провозгласил сына шерифа Мекки Хусейна — эмира Фейсала — королем Ирака. Но тогда большая политика не отражалась на его деятельности, и возня международных хапуг его мало интересовала.

А теперь все это разом бросилось в глаза.

Что же получается, неужели 12 лучших лет своей молодой жизни он провел так, словно за себя кинул — не заметив их? Как же ударила по нему неудача с Россией, как ранили понесенные там потери, насколько пагубно отразился на нем разлад всех планов... Он вернулся домой внутренне искалеченным, и не нашел почвы и условий для восстановления, пока — с появлением карточного долга и далее официально вынесенной ему смерти — не попал в еще более страшные обстоятельства. Так очнулся ли он после всего этого или нет? Вернулся ли к нему инстинкт самосохранения?

И вот он сидел в полном кругу родных, радушно принявших его! Собрались в большом доме тети Рамины, где оставался жить Юнан, сестры пришли с мужьями, а овдовевшие — с детьми и внуками.

Разговорам не было конца...

Поначалу обсуждали новость, к которой еще не привыкли, о том, что Верховный комиссар Великобритании в Ираке Ф. Хэмфрис покинул Багдад. Потом перешли к Павлу.

— Так почему же тебе пришлось возвращаться назад, да еще без Сары, Като и Мары, без твоей семьи? — спрашивали они, оставив наконец Хэмфриса.