Эхо забытых стен

Его действия были отточены днями и ночами бегства: шаг ставился на полную ступню, перекатом с пятки на носок, максимально бесшумно. Взгляд непрерывно сканировал окружающее пространство – ветви деревьев над головой, стволы, кусты у обочин, землю под ногами. Он выискивал малейшие признаки человеческого присутствия: примятую траву не естественным образом, надломленные ветки, которые мог оставить не зверь, отпечатки сапог, отличающиеся от его собственных, или, самое неприятное, дым или запах костра, не его собственного. Слух ловил любые звуки, не относящиеся к обычной жизни леса. Это был изматывающий режим постоянной готовности.

Провиант закончился полностью. Остались лишь несколько жалких, покрытых плесенью крошек сухарей, от которых он отказался с презрением, как от последних объедков. Теперь еду нужно было добывать в этом лесу, который, несмотря на его богатство дичью, был враждебен для одинокого и голодного путника без надлежащего снаряжения. Сетка или силки? Не было материала. Оружие? Топор и нож. Хороши в бою, но не для бесшумной охоты на мелкую дичь. Лук и стрелы? Отсутствовали.

Он шел, не упуская из виду ни единого движения, ни единого шороха. Глаз выискивал признаки жизни, которую можно было использовать: птичьи гнезда (поздно для яиц, но возможно, птенцы), следы грызунов или более крупной дичи, съедобные коренья или ягоды, если они еще оставались после заморозков (маловероятно). Знание лесного промысла, привитое дедом, было единственным, на что он мог положиться.

К полудню он обнаружил заячий след у ствола старого дуба. Тщательно осмотрелся. Никаких других следов. Заяц убежал. Шанс на поимку зайца без ружья был минимален, но его отсутствие заставляло хвататься даже за призрачную возможность. Он медленно пошел по следу, вглядываясь в каждое деревце, каждый куст. Небольшая добыча могла спасти ему жизнь на ближайшие сутки-двое.

Охота длилась около часа, уводя его немного в сторону от прямого южного направления. Заяц оказался старым и осторожным, умело пользовался особенностями местности. В конце концов, след оборвался у густого кустарника, куда Алексей не решился заходить, боясь попасть в скрытую ловушку или просто потерять след в непроходимых зарослях. Разочарование было горьким. Чувство голода стало почти невыносимым, переросло в болезненную, тупую пульсацию в животе.

Пришлось снова двигаться в южном направлении. Чем дальше он шел, тем заметнее становились изменения в ландшафте. Лес переставал быть сплошной, непроницаемой чащей. Появлялись редкие просеки, которые могли быть остатками старых вырубок. Изредка встречались признаки, едва различимые для неопытного глаза, но явные для его острого зрения и знания дикой природы: небольшой пень, отпиленный неровным старым топором, куча собранных, но затем брошенных веток, одиночный камень, лежащий неестественно, словно передвинутый рукой человека. Чьи-то старые кострища. Их было всё больше, чем в дикой глуши севера. Все эти признаки говорили о том, что он приближается к границам обитаемых человеком территорий.

Это ощущение вызывало двойственные чувства. С одной стороны – надежда на спасение от голода и холода, на возможность найти припасы или информацию. С другой – нарастающая тревога и необходимость удвоить осторожность. Ведь там, где появлялись следы одних людей, могли быть и следы других – его преследователей. Они тоже шли на юг, по направлению к цивилизации, и если он уже оставил заметный след на пути от Острога, они вполне могли сократить отставание. Или обойти его, зная особенности местности и дорог лучше, чем он, полагающийся лишь на отрывочные воспоминания.

К позднему вечеру он совсем выбился из сил. Солнце опустилось за горизонт, заливая небо бледным, холодным оранжево-розовым светом, который быстро угасал, уступая место фиолетовым, а затем и черным теням. Голод грыз внутренности, слабость ощущалась во всем теле. Пришлось остановиться на ночлег. Найти зимовье, или пещеру, или хотя бы надёжный скальный козырёк в гуще леса. Но таких удобных укрытий больше не встречалось. Лес стал слишком ровным, слишком обыденным.

Он остановился на небольшом возвышении, укрытом кроной широкого, почти голого дуба. Здесь был неплохой обзор, насколько позволяла сгущающаяся тьма. Земля под ногами была влажной, покрытой слоем мокрых листьев. Огня не будет. Слишком рискованно. Да и дров собрать в такую погоду – задача непростая. Придется провести эту ночь на холоде.

Сняв мешок, он прислонил его к стволу дерева. Сел на землю, подтянув колени к груди, пытаясь принять позу, которая позволила бы хоть немного сохранить тепло. Его тело начало дрожать мелкой, неуправляемой дрожью. Сарказм ситуации – укрываясь от королевских ищеек и титанов, он вполне мог умереть от обычного голода и переохлаждения, здесь, в обыкновенном лесу. Эта мысль вызвала горькую улыбку. Какой финал для носителя невероятных знаний!

Он прикрыл глаза, пытаясь успокоить дыхание. В мозгу вновь замелькали кадры из его "канона": уютные улицы Шиганшины, мирная жизнь за стеной, смех детей… И всё это вскоре должно было быть уничтожено. Эта мысль давала ему странное утешение. Он бежит не просто от людей. Он бежит, чтобы иметь шанс сделать что-то. И если он не умрет от голода здесь, он доберется туда и попытается.

Наступила полная темнота. Холод стал почти невыносимым. Зубы стучали, конечности болели, тело не слушалось. Сон не приходил. Или приходил лишь в виде кратких, болезненных провалов, наполненных чувством падения или замерзания. Каждый шорох в темноте заставлял его напрягаться. Голодающее тело, кажется, становилось острее, его слух, зрение (даже в темноте), обоняние – все было на пределе, пытаясь компенсировать беспомощность.

Эта ночь стала еще одним испытанием, жестоким и унизительным. Борьбой не с явным врагом, а с собственным истощающимся телом, с холодом, голодом и одиночеством. Борьбой за право встретить новый рассвет.

Под утро, когда темнота начала медленно уступать место предрассветной серости, он всё ещё лежал, дрожа и закоченев. Чувствовал себя на грани. Если ему не повезет найти еду сегодня, или если следующая ночь будет такой же… Но выбора не было. Нужно вставать и идти. Пока ноги не откажут окончательно.

С трудом поднявшись, он почувствовал, как мир качнулся перед глазами. Пришлось опереться рукой о дерево. Какое-то время просто стоял так, вдыхая ледяной утренний воздух, позволяя крови хоть немного вернуться к онемевшим конечностям. Одежда была сырой и холодной. Внутри было ощущение пустоты и жжения.

Новое утро. Новый день бегства. И голод, ставший уже привычным спутником. Сегодня или ему повезет найти хоть что-то съедобное, или… Последнее усилие. Он подобрал мешок, натянул его на плечи. Он чувствовал слабость, но и какое-то мрачное упрямство. Дойти. Несмотря ни на что. Дойти до людей. Рискнуть встретиться с опасностью явной, чтобы избежать опасности неявной – медленной смерти в лесу. И, может быть, именно там, среди людей, он сможет найти тот самый, единственный шанс. Шанс использовать свое знание.

На юг. Вперед. Шаг за шагом, преодолевая усталость, холод и отчаяние. Лес медленно уступал, менял свой характер, приближая его к границе другого, не менее опасного мира. Мира людей за Стенами. Мира, обречённого им известной катастрофой.

Рассвет не принёс тепла. Он принёс лишь бледный, бескровный свет, медленно разгоняющий остатки ночной тьмы. Холод был собачьим, проникающим до костей, сковывающим движения, превращающим каждый вздох в облачко пара. Одежда, всё ещё влажная, липла к телу, усугубляя озноб. Голод… Голод стал частью его существа, фоновой, но непрекращающейся пыткой, делающей мир плоским и сосредоточенным только на одном – поиске пищи.