Эхо забытых стен

Он снова проверил мешок – на дне оставалось несколько смятых, покрытых плесенью сухарей. Вяленого мяса не было. Соль была. Кресало было. Веревка была. Пустая фляга лежала рядом. Вот и всё его достояние в этом мире – нательные остатки, мокрые сапоги и то немногое, что осталось в мешке, да два куска необычайно прочной стали и знание о гигантских людоедах и трехстенном гетто, обреченном на гибель. Удивительный набор для выживания.

Нужно было поесть. Он снова достал сухари. Их запах был отталкивающим, покрытая плесенью корка скользила под пальцами. Но альтернативы не было. Преодолевая позыв к рвоте, он отломил кусок и запихнул его в рот, запив небольшим количеством воды из фляги, которая была лишь немного холоднее его собственного тела. Безвкусная, тягучая масса застряла в горле, пришлось сделать усилие, чтобы проглотить.

Это была пища выживания, а не удовольствия. Источник энергии, чтобы ноги могли идти дальше, чтобы мозг мог думать, чтобы сердце билось. И ради этой цели можно было съесть что угодно, преодолеть любую брезгливость. Жизнь – это не изящная материя, а грязная, суровая борьба за каждый вдох, за каждую крошку хлеба. Этот мир учил этому без лишних церемоний.

После еды – этого жалкого подобия еды – он почувствовал легкий прилив тепла. Сел ближе к огню, сгорбившись, прижавшись лицом к коленям. Дремать у огня, зная о присутствии смерти в нескольких шагах, было странным опытом. Жизнь и Смерть – вот они, две противоположности, бок о бок, в этом тесном пространстве. Он, живой, едва избежавший гибели, сидит у огня, слушая треск горящих поленьев, в то время как в углу покоятся останки того, кому не повезло.

Ночное бодрствование началось. Слух Алексея работал в привычном напряженном режиме. Ночь в диком лесу была полна звуков, и теперь он, находясь под относительной защитой, мог слушать их, пытаясь уловить что-то иное. Треск мерзлых веток, стук дятла (хотя в такое время?), шуршание подстилки под невидимыми шагами лесных обитателей. И иногда… очень редко… что-то иное. Звук, слишком далекий, слишком приглушенный, чтобы быть уверенным. Ветер? Движение зверя? Или далекое, очень далекое эхо их погони, идущей где-то по его следу, возможно, свернувшей по другому пути?

Неопределенность снова становилась пыткой. Но он не мог ничего с этим поделать, кроме как слушать и ждать. Ждать утра. До тех пор ему нужно было оставаться скрытым, сохранять тепло, восстанавливать силы. Его убежище, каким бы мрачным оно ни было, давало ему этот шанс.

Часы текли. Огонь постепенно прогорал, требуя подкидывать дрова. Алексей подкидывал по одному полену, чтобы не привлекать лишнего внимания слишком ярким пламенем или густым столбом дыма в ночном небе, даже если он рассеивался в густых кронах. Тело постепенно согревалось, мышцы чуть расслабились. Он перевернул промокшую одежду, лежавшую у огня, чтобы она просыхала равномерно.

В какой-то момент он услышал более четко. Тонкий, одинокий звук рога. Где-то очень далеко на юге. Рожок охотников, сзывающих друг друга? Или… сигнал преследования? Расстояние было огромным, звук еле долетал до его слуха, заглушенный лесом и темнотой. Это мог быть кто угодно, занимающийся своими делами где-то в тех землях. Но для Алексея этот звук был зловещим напоминанием, что мир, откуда он бежал, был жив и опасен. И те, кто искал его, все еще могли находиться в пределах нескольких десятков или сотен километров от его текущего положения, методично прочесывая территорию, или же просто подавая сигналы между группами.

Тревога снова сжала внутренности. Он сидел тихо, напряженно прислушиваясь, пока звук не растаял окончательно. Независимо от того, была ли это именно его погоня, это был сигнал: мир там, за пределами его дикого убежища, полон людей, способных его искать, способных представлять для него угрозу.

В углу, словно из глубины ночи, виднелись кости. Немой, безразличный свидетель. Они видели многое. Возможно, видели и других людей в этом зимовье. Знали ли они об этих костях? Преследователи? Ища его, заметят ли они старые останки? Или для них это лишь часть дикой природы, как поваленное дерево или коряга?

Мысли о погоне, о костях, о своем знании, о прошлой жизни переплетались в запутанный клубок. Он чувствовал себя крошечным, затерянным в огромном, враждебном мире, где каждая минута – борьба. Но в этой слабости и усталости рождалась и странная, упрямая сила. Сила выживания. Сила отказа сдаваться. Он не мог изменить прошлого – не мог не получить свое знание, не мог не оказаться в этом теле, не мог изменить историю своего рода. Он не мог в одночасье предотвратить грядущую катастрофу. Но он мог одно – бороться за свой собственный, чертовски тяжелый, путь. Путь к тому моменту, когда его знание и его способности смогут что-то изменить.

Эта мысль, эта почти религиозная упертость, давала ему якорь в этом шторме страха и усталости. Он выживет. Неважно, сколько ему придется пройти, сколько перетерпеть, сколько встретить опасностей. Он доберется туда, куда должен. И тогда… тогда посмотрим.

Огонь в очаге потрескивал. Одежда у огня слегка отсырела, но постепенно начинала подсыхать, издавая запах влажной шерсти и ткани. Ночь все еще стояла за стенами. Но он уже не был так беспомощен. У него был огонь. Было примитивное укрытие. Было немного еды. И была его воля – упрямая, закаленная этим миром и памятью другого. И этого, возможно, было достаточно, чтобы пережить еще одну ночь. И начать новый день. Каким бы ужасным он ни был. Он медленно провел рукой по клинку, лежащему рядом. Холодная сталь – молчаливый спутник его одинокого пути.

Ночь внутри зимовья казалась менее бескрайней, чем под открытым небом, но от этого не менее тяжелой. Огонь в очаге потрескивал, отбрасывая на бревенчатые стены танцующие тени, делая тьму по углам еще более глубокой и зловещей. Алексей сидел, спиной к стене, завернувшись в единственную сухую вещь – старый шарф, который служил подушкой для головы. Одежда, развешанная на самодельных жердях у очага, постепенно отдавала влагу, распространяя пар и запах сырого леса, перемешанный с въевшимся в ткань дымом. Она еще не была полностью сухой, но уже не липла к телу пронизывающим холодом.

Дрожь ушла, сменившись приятным, глубоким теплом от близкого огня. Усталость навалилась всем своим весом. Он прикрыл глаза, слушая шум леса снаружи. Ветер шелестел в кронах деревьев. Иногда доносился далекий, приглушенный вой зверя – возможно, волка или другого ночного обитателя. Но, кроме этих естественных звуков, всё остальное казалось погруженным в гнетущую тишину. Ту тишину, которая не приносила успокоения, а, наоборот, заставляла нервы натягиваться струной. Была ли это естественная тишина ночного леса, или тишина выжидания, тишина скрытого присутствия? Он не мог быть уверен. И эта неопределенность истощала сильнее, чем долгий путь и холод.

Он снова подумал о преследователях. Каковы их действия сейчас? Отступили ли они, поняв, что потеряли след в такой глуши? Или они разделились, продолжая прочесывать лес, используя свои навыки и, возможно, информацию, которую он не учел? Ведь кто знает, какие еще тайны скрывает этот, казалось бы, обычный для него мир, на самом деле населенный куда более древними и загадочными сущностями, чем он знал даже из "канона". Не всё там было объяснено до конца. Например, происхождение Аккерманов... и, вероятно, возможности их противников из королевской семьи.