Экипажи готовить надо

Потом осмелели совсем. Подушки, кеды, булки стали летать из одного конца в другой, захихикал кто-то громко, возня усилилась. А Ивану вспомнился разговор с секретарем заводского комитета комсомола. Кеша нашел Ивана в цехе и знаком попросил выключить пневматическую дрель.

– Слушай, Ваня, друг, - молящим голосом сказал Кеша, когда дрель перестала гудеть, - выручай, горю!
– И пожаловался, что второй день носится по заводу, изыскивая кадры для пионерлагеря.

– Да ты что!
– удивился Иван.
– Какой из меня вожатый?

– Школьников подшефных в поход водил?
– Кеша загнул на руке один палец.
– Водил. Значит, опыт работы с пионерами имеешь? Имеешь. Общественник? Общественник. Ударник? Ударник. Так неужели с пацанами не справишься?

– Не знаю, не знаю… Да и некогда мне. Поступать я решил в этом году.

– Вот и отлично!
– воскликнул Кеша.
– Бери с собой учебники. Там ведь рай, не работа! Времени свободного будет навалом, плюс к этому - берег моря, сосновый бор, а воздух, воздух!
– Он даже глаза зажмурил, будто представил себя на месте Ивана.
– Загоришь, отдохнешь, ну, по рукам, что ли?

"Эх ты, Кеша, Кеша, - думал Иван, слушая и наблюдая тех, с кем, по Кешиному мнению, можно справиться играючи.
– Сам-то ты, Кеша, видно, ни разу здесь не бывал. Что вот делать? Заорать? Вежливо попросить? Пригрозить? Или как-то по-хорошему? Дров бы не наломать в самом-то начале…"

А шум, между тем, нарастал. Теперь уже заворочались на ближайших к Ивану кроватях, задвигали ногами, завертелись с боку на бок, будто бессонница охватила всех, будто муравьи в постели поналезли…

И вот тогда-то он вспомнил о своем магнитофоне. Усмехнувшись, протянул руку, осторожненько нащупал крышку, открыл ее, вставил штекер микрофона в гнездо и, улучив удобный момент, надавил на кнопку записи.

– Тише вы, шкеты!
– насторожился один из озорников.

– Да можешь не волноваться! Спит он без задних ног!
– успокоил другой.

– Бороду задрал…

Взрыв приглушенного смеха.

– Ему счас хоть бороду остриги!

– Ширяй, Ширяй, у тебя е?..

– Шу-шу-шу…

– Ох ты, "Шипочка"! Давай!
– и закурили. Три уголька насчитал Иван на кроватях.

"Ну, архаровцы, погодите, - думал он, - я вам завтра устрою…"

– Ширяй, Ширяй, - канючил кто-то, - ну дай, ну че ты жмешься? Я же отдам, у меня "Беломор" в дупле.

Заспорили. Потом запели: "А нам все равно, а нам все равно…"

"Пожалуй, хватит", - решил Иван.

– Я все видел и слышал!
– сказал он голосом диктора Левитана.
– Довольно! Приказываю спать!

Ш-ш-ш-х! И - тишина. Ни движения, ни звука, только глухое потрескивание магнитофона.

Иван нащупал клавишу, и шорох ленты прекратился. В окнах уже серело, когда сопение мало-помалу заполнило палату.

А после завтрака посадил троих курильщиков в беседку и прокрутил ночную запись…

Не давая опомниться, заговорил, прохаживаясь перед ними:

– И тебе, Ширяев, и всем вам надо немедленно бросить курить. Немедленно. Скажете, нелегко, втянулись? Ерунда! Послушайте, что говорит об этом психиатр Леви. Книжка такая есть, "Охота за мыслью" называется. Так вот, у тебя, Ширяев, норма, скажем, целая пачка в день…

– Ну, не пачка уж, - возразил Юрка.

– …Ты сегодня утром выбрасываешь одну сигарету, одну! Это незаметно. Не все ли равно, двадцать сигарет вытянешь или девятнадцать! Завтра утром ты выбросишь уже две сигареты, послезавтра - три… Понимаете, ребята, наша психика подобна маятнику: чем больше удовольствия мы получаем от чего-то, тем больше неудовольствия испытываем, когда лишаемся этого "чего-то"…

– Так жалко же, Иван Ильич, выбрасывать-то, - сказал Юрка.
– Я выброшу, а кто-нибудь подберет. И выкурит.

Дружки Юркины закивали: "Точно! Если бы окурок… Да и то подберут, а уж целую! Охотников много до чужих-то сигарет!"

"Вот ведь какие!" - подумал Иван, чувствуя, что сейчас провалится блестяще задуманная, как ему тогда казалось, лекция о вреде курения.

– А не бросишь, - сказал он, останавливаясь 16 напротив Юрки и глядя прямо в его серые раскосые глаза, - будет рак. Так и знай.

"Рак!" - у Юрки дрогнули ресницы.

"Ага!
– обрадовался Иван.
– Ну, сейчас я вам, братцы, распишу, что это за штуковина - рак, уж я постараюсь!".

Но не успел. Его позвала Анна Петровна.

– Иван Ильич, в чем дело?
– спросила Анна Петровна вполголоса, когда он подошел к ней.
– В палате-то у вас? Свинарник - не палата…

Пришлось рассказать ей все.

– И вы им лекцию?
– удивилась Анна Петровна.

"Да, на научной основе", - хотел было сказать Иван, но Анна Петровна решительно направилась в беседку. И устроила курильщикам такой разнос, что те закрутили пуговицы, смущенно запереминались с ноги на ногу, вспотели.

– Если еще раз, хотя бы раз что-нибудь натворите, - сказала Анна Петровна.
– так и знайте: в лагере вам не быть. И к тебе, Ширяев, это относится в первую очередь. Тебя в прошлом году хотели исключить за курение и хулиганство, пожалели мать. Она с вами замучилась, пусть, мол, хоть летом отдохнет. Но в этом году обещаю тебе… А теперь - вымыть в палате, да как следует. И всю неделю будете мыть. Ясно?

"Тетка решительная", - с уважением подумал тогда Иван.

И все-таки еще несколько раз пытался действовать "на научной основе", да все неудачно. Надо присвоить отряду название, он начинает думать, подходит с одной стороны, с другой, отбрасывает вариант за вариантом, а отряд-то уже назван. По предложению Анны Петровны "Буревестником".

Чтобы выбрать отрядную песню, натащил из пионерской комнаты песенников и углубился в их изучение, а тем временем отряд уже напевал "Барабанщика", который был и в прошлом году отрядной песней. Так и с оформлением отрядной линейки… Ивану уже виделось нечто лаконичное и простое, нечто очерченное по параболе, а ребята под руководством Анны Петровны выровняли площадку под окнами палаты, посыпали ее песком, обложили по краям зеленым мхом, из битого кирпича выложили звезду, воткнули мачту с флагом - готово! Командиром отряда и звеньевыми выбрали девочек, которые и в школе пионерское начальство - свое дело знают.

Неторопливо, с уверенностью опытного педагога, Анна Петровна налаживала в отряде дисциплину. Попробуй замешкаться на построение или не вытри пыль за шкафом! Или откажись петь в музыкальный час! Захочешь и петь, и плясать, и лить воду на клумбу с цветами! Будешь и в тихий час лежать, как мертвый, и мести, и скрести, а в купалке плескаться сверх нормы и не помыслишь!

На планерке их третий отряд был отмечен начальником лагеря, как один из лучших. Анна Петровна разрумянилась от похвалы, а он, Иван, решил: а может, так и надо? Может, это тоже по науке? И ему ли, не имеющему понятия, что такое педагогика, совать свой нос? Решив так, он со спокойной совестью занялся физикой.