Экипажи готовить надо

– Да, - авторитетно заявил художник Витя.
– Понижение местности так обозначается.

– Не, ребя, не!
– замотал большой своей головой Боря Анохин.
– Никакой низины! Это просто кажется из-за сырости и темноты. Высотка же должна быть справа… вот он, треугольник… вот высотка. А где она, высотка-то?

Повертели головами, да, местность не холмистая, задумались, поглядывая на огонек. А огонек-то, странно, приближался. Это теперь все видели, что приближается… И вот мимо них, треща валежником, пробежала какая-то команда с фонарем.

– Ну и башка у тебя, враль! Не башка, а… - Юрка, не найдя слов, слегка шлепнул по Бориному яйцевидному затылку, будто комара убил.

Боря, обласканный самим командиром, хохотнул.

И снова зашевелилась справа и слева темнота, снова стали вставать на дороге стволы деревьев, снова не знаешь, куда в этот раз угодит нога: в яму ли, под корягу ли, хряпнет ли под ней сушина, или зашуршит прошлогодний лист.

Все наклоннее становилось, покаче, все легче бежать, все жутче опускаться в прохладную сырую темь; уже казалось - волокет тебя вниз какая-то сила, а влажные ветки нарочно задевают по лицу и каждый раз неожиданно, так что вздрагиваешь…

И вот, когда справа, зубчатая и черная, вырисовывалась высотка, в сплошной темени впадины блеснул огонек. Он не мигал, как тот, обманувший их, и был красноватый. Ноги понесли сами собой, сомнений не было - он!

На бревне у небольшого костерка сидели вожатые Татьяна Георгиевна и Евгений Петрович. Они пили чай, а когда услышали шум шагов, повернули головы и взялись за карандаши.

– Третий!
– выдохнул Юрка и сунул Татьяне Георгиевне карту.

Пока она проставляла на карте точное время и расписывалась, спросили у Евгения Петровича, какими они идут.

– Хорошо, - улыбнулся тот.
– Третий отряд, и бежите вы третьими - все в порядке.

– Хорошо!
– бормотал Юрка, поднимаясь на высотку.
– Чего ж хорошего? Позор, елки-моталки!
– И припустила еще быстрее, и торопил: - Шевелись, шкеты, шевелись!

Шкеты едва поспевали за командиром, и когда достигли вершины, то взмокли и дышали тяжело. Но зато сразу же увидели огонек второй точки, он мигал далеко впереди, в черноте леса, что лежал внизу. Тут же и решили - чего проще! Шпарим к нему, ориентир - крайняя звезда Малой Медведицы. Шпарим! Тем более, что вниз самого несет, только упирайся, чтобы не упасть.

Падали.

Витя Небратов растянулся в третий раз, при этом рассадил ладонь и ругнулся.

– А еще художник!
– возмутился Юрка по этому поводу.

И снова побежали с одним стремлением - быстрей, быстрей, время идет, летит, быстрей.

"Чего же проще!
– думал Юрка.
– Вон он горит - пылает, чертушка! Вниз и вниз!"

Гена Муханов своим особо устроенным носом стал улавливать, что к обычным лесным запахам примешивается, и все больше и больше, какая-то сладковатая вонь. "Вот если вбахаемся!" - подумал он и уже хотел было сказать командиру о своих опасениях, для чего стал притормаживать, но, вспомнив, как сел в калошу с низиной, смолчал.

Позади всех бежал Боча. Грузный, он шел тяжело, пыхтел, и, как выстрелы, хряпали у него под ногами валежины.

Огонек вдруг исчез, но все знали - там он, прямо по ходу, не видать потому, что спустились с высотки. Склона, между тем, уже не чувствовалось, ровно стало, травянисто, сыро, еще десяток шагов, и под ногами захлюпало.

– Свет!
– прохрипел Юрка.

Пять фонарей один за другим выстрелили далеко вперед пятью конусами света, и насколько они достали, была… осока, косматые кочки, окна ржавой воды. Тревожно пискнул куличок; рядом, справа, что-то зашуршало, зачавкала вроде бы грязь… Это мигом сдвинуло их поплотнее, лучи метнулись туда, где зашуршало, но там никого не было, осока и осока.

– А раз, знаете, вот так же вот… - вытаращив глаза, прошептал Боря Анохин.

Все поняли: враль сейчас нагонит страху.

– Враль! Ни звука!
– строго сказал командир и взял у Севы карту.

– Завал! Болото… вот оно и здесь, на карте… Эх, дурачье, дурачье, надо же было наверху еще взглянуть!
– казнил себя Юрка.
– Вот так бы и шли…

– А теперь… вокруг если, - прикинул Витя Небратов, - будет крюку километра два, а то и три.

Сева Цвелев сопел, склонив голову набок, думал.

– Фу, - пробасил флегматично, - болото… Не лазили, что ли? Только бы сушины найти… выломаем альпенштоки и - пошел!

– С понятием!
– подумав, одобрил Юрка.

Кочки гнулись под ногами, уходили в вонючую жижу. А потому - быстрей, быстрей, с кочки на кочку, с кочки на кочку, окна обходи стороной, ухнешь - беда. Внизу, под водой, вязкая ледяного холода тина. Еще прыжок, еще, а пока летишь, наметь следующую кочку. Нога толкнулась, и сразу мысль - вон та побольше, полохмаче, на нее, значит! Прыжок, толчок, прыжок, толчок, вперед, вперед!

Но все реже и реже становятся кочки, все сильнее надобен толчок, все затяжнее перелет, все дольше торчишь на месте, выбирая глазами - куда?

Ухнул Гена Муханов, не долетев. Ухнул, и его руку вместе с фонарем поглотила хлябь. Все замерли на своих кочках, балансируя руками, чтоб удержаться, минута прошла в растерянности.

– Шесты ему, шесты бросай!
– приказал Юрка.
– Мухолов, хватайся за шесты.

Два шеста плюхнулись рядом с Геной, он уцепился за них, потом лег на них и, обняв руками кочку, стал выползать. Глаза у него были круглые, лицо белое. Вылез. Тина ошметками сваливалась с него и шлепалась рядом.

Осталось три шеста и лишь четыре фонаря. Юрка подыскивал слова, чтобы ободрить команду, так всегда делал вожатый… но дрогнувшим голосом пробормотал что-то несуразное:

– Ничего, мужики. Дави, холера ее возьми!

– Дави, мужики!
– чему-то обрадовался художник Витя.

И снова запрыгали все пятеро, как кенгуру, как прыгуны с шестом, как диковинной величины кузнечики; и заметались по болоту четыре световых луча.

Боча ухнул основательно. Как подстреленный лось. Вокруг него заклокотало и запузырилось. У Юрки екнуло внутри.

– Боча!
– заорал он, обернувшись.
– Фонарь-то вверх держи, фонарь!

И, подпрыгав ближе, подал Севе шест. То же сделал и Витя Небратов.

Зажав фонарь в зубах, Сева что-то мычал, вращая глазами.

– Да что же мы… вот турки!
– догадался наконец Ширяев и закричал: - Небрат, куда ты тянешь? В другую-то сторону, балда балдой! Так мы до утра не вытащим: я - к себе, ты - к себе! Боча, отпусти его шест!

Боча разжал пальцы, Витя Небратов покачнулся и, как стоял, так и ушел во мрак спиной вперед. Страх зашевелился у Юрки под рубахой и на затылке. Кочка под ногами гнулась, вода давно уже была в кедах, добиралась до колен.