Экс на миллион

Глава 2

Первый парень на деревне

В саду обнаружились трое, что-то бурно обсуждавших, а не употреблявших на троих, как принято у порядочных людей. Пройти мимо столь наглого пренебрежения народным обычаем я не смог. Культурно предложил очистить территорию.

А что в ответ?

Пантелеич скорчил зобно-сосредоточенную моську, а его подельники напряглись лицом, как пургена поели.

— Тама… — неуверенно начал гундосый, споткнувшись на полуслове, но, за секунду справившись с растерянностью, решительно продолжил. — Тама — пожар! — и для убедительности взмахнул рукой с зажатым топором, вроде как показать направление.

Зря сельчан не учат правилам поведения с человеком с ружьем. Непуганые еще, не добралась до них Гражданская война. Вот и Пантелеич оплошал на полную катушку. Махать топором, обсуждая перед этим смертоубийство моей персоны, — это он зря затеял. Или он подумал, что я глухой на всю голову и не расслышал кровожадное предложение лишить меня жизни? Или по своим односельчанам-тормозам меня измерил кривым аршином? В общем, ошибся гунявый мироед. Фатально ошибся. Вот и получил от меня заряд крупной дроби прямо в лицо.

Грохот выстрела, разорвавший пасторальную тишину яблоневого сада, беззвучное падение тела навсегда оставившего этот мир незадачливого рейдера, а, быть может, наличие в моем ружье еще одного заряженного ствола — все это убедило несмертельно покоцанных дробью подельников, что самая пора прислушаться к моему совету «чесать отсель». Не издав и звука, побросав все из рук, они стремглав припустили в глубину сада, петляя меж деревьев с заячьим проворством. Мне оставалось лишь затоптать горевшие факелы, пообещав себе выписать беглецам штраф за нарушение техники противопожарной безопасности во фруктовых посадках. И, предварительно перезарядив опустевший ствол свежей порцией дроби, направить свои стопы к сеновалам, где нарастал шум великой грабиловки.

Если что и умел я на пять с плюсом, так это резать людей. И стрелять в них без промаха. Жизнь научила. Или судьба, или еще кто поглавнее из тех, кто на небесах, решивший сделать из меня солдата на Кавказской войне. Но разогнать большую толпу, в которой присутствовали женщины и дети — задача посложнее будет даже для такого отморозка, как я. В этом мне пришлось убедиться, не дойдя метров ста до длинного сарая, напоминавшего железнодорожный пакгауз и забитого просушенной травой. Вокруг него толпились сельчане, споро работая вилами и забивая добычей раскиданные в беспорядке возы. Воевать за чужую собственность в мои планы не входило. Я быстро сообразил, что с Плехова не убудет от потери сена, собранного наемными батраками. Главное — не пустить мужиков к барскому дому. Посему занял позицию в воротах, соединявших скотный двор с главной усадьбой. Позиция как позиция: вроде и перекрыл проход, но, если ломанутся гурьбой, придется отступать.

Сдали меня вездесущие мальчишки. То ли их на разведку отправили проведать, как барин поживает и не сильно ли осерчал. То ли по известному их любопытству шныряли в округе без всякой цели и натолкнулись на меня, красивого такого. Подойти не решились и агрессии не проявляли. Смотрели настороженно, видимо, не понаслышке знакомые с тяжелой рукой взрослых. Зато подняли крик, привлекая ненужное внимание к моей персоне.

Честно признаться, я их впотьмах проворонил. Засмотрелся, как споро потрошили барские закрома. Любо-дорого глядеть, как лихо мужики управлялись. Возы наполнялись с космической скоростью. И, к моему удовольствию, некоторые уже отправлялись в сторону села. Меньше народу — больше кислороду. Может, и разошлись бы краями с ворюгами, кабы не пацанва.

— А ну, брысь! — грозно откликнулся я на мальчишеские вопли.

Мой возглас возымел прямо противоположный результат. Детвора заголосила еще сильнее, и вскоре послышался тяжелый топот мужских ног, дополняемый бранью. Что оставалось делать? Снесут, не заметят, как по закону несущегося носорога — вижу цель, не вижу препятствий. Пришлось атакующих притормозить выстрелом дробью над головами.

Компания из пары десятков рассерженных мужчин с вилами и допотопными граблями в руках сочла за умное вдарить по тормозам. Кто-то даже недоучел коварство покрытия скотного двора и грохнулся с размаху на унавоженную землю. Мальчишки юркнули за широкие спины и разгалделись как чайки. Селяне же мигом захлопнули рты, распахнули пошире глаза и принялись топтаться на месте, словно задались целью превратить проход к главной усадьбе в гоночную трассу.

— Чаво балуешь?! — осмелился на вопрос один из пострадавших, вскакивая на ноги и отряхивая от навоза свой армяк, видавший, судя по его виду, и не такое, как грязь на подворье.

— А вы чаво несетесь, как стадо быков? — подыграл я народной лексике. — Позабыли тут свои лапти? Сено в другой сторонке.

— Молод ишо нам указывать, — вдруг зашипели мужики и тут же смолкли, позабыли о моих неполных тридцати годках — сопля по местным меркам. Неверящими глазами проследили, как я демонстративно перезарядил ствол. И неуверенно добавили. — Не посмеешь!

— Спросите в саду у гундосого борова, которого я наповал уложил.

— Нешто Пантелеич?! — ахнул кто-то. — То-то выстрел услыхали.

— На каторгу пойдешь! — добавил другой.

— О себе беспокойтесь! — не остался я в долгу. — Начнете безобразия учинять, приедут казаки и спины вам плетьми перекрестят.

— Ты кто такой, чтоб нам грозить?! Отменили публичные порки еще в прошлом годе.

— Так это ж солдатик, которого мы с Митькой в Черторойке нашли!

— Ты, что ль, с товарищем меня спас? — я решил внести в беседу, набиравшую неправильные обороты, заряд позитива. — Низкий вам поклон. Благодарствую!

— Так чо жь грозишь ружём опчеству?

— А вы на меня не бегите.

— Не указывай, аспид! Без тебя разберемся, — вмешался в беседу оскверненный навозом.

— Слушай сюда, вонючка! — нахмурился я. — У меня два ствола. И оба с картечью. Всем хватит. А на добавку могу жеканом угостить.

— Пугаешь, сволочь!

— Предупреждаю! Сена захотели на дармовщинку — забирайте да проваливайте. А рванете к дому грабить, угощу жеребьем от пуза.

— Всех не перестреляешь! — взвился самый неугомонный. Видать, крепко обиделся на навозные покатушки.

— Тебе, вонючка, хватит! Вот с тебя и начну, — я выразительно повел стволами в его сторону.

— Чо дразнишьси? — обиделся спавший с лица мужичок. — А ты не брешешь, что Пантелеича наповал ухайдокал?

— Не сомневайся!

— Во делааа… — протянул скотнодворский терпила. — А ведь я ему рупь должон. Был, — неуверенно добавил.

— И я! И я! — отозвалось несколько голосов.

— Слышь, служивый, тебя как величать? — спросили у меня.

— Василием. Вот что, мужики! Таков будет мой сказ: расходимся, как в море корабли! Забирайте сено, а я Максима Сергеевича упрошу, чтобы он не поднял бузы.

— Это можно. У тебя ружо, и вроде как пособил нам с мироедом, — куда спокойней заключили почтенные пейзане.

— А я об чем?

— Горит! Горит! — вдруг заголосил тот, кто, судя по его заявлению, меня спас.

Был бы на его месте другой, я бы и ухом не повел. Но к этому невзрачному дяде я испытывал куда более теплые чувства, чем к остальным. И каплю доверия. Поэтому оглянулся.

Мужик не соврал. В темноте отчетливо виднелся занявшийся огнем угол господского дома. И в свете разгоравшегося пламени я заметил две сцепившиеся фигуры.