Экзамен-2

— Но если он исправится?

— И что?

— Хвост же обратно не пришить?

— Мясо из котлет не восстановишь. Он сделал то, что сделал, и теперь это необратимо. Но, может быть, он действительно исправится и в следующий раз подумает, прежде чем принимать чужое решение.

В дверь поскреблись и вошёл знакомый мне младший прислужник, отдав хаалу какую-то коробочку. Тот открыл её, коротко глянул внутрь, закрыл и посмотрел на меня. Парень развернулся и ушёл.

— А теперь немножко о твоих глупостях. Заметь, кохаро, я не обвиняю тебя и не осуждаю. Я повторял и буду тебе повторять — не важно, глуп ты или умён. Не важно, высок ты или низок, покрыт шерстью и есть ли у тебя хвост.

— А что важно?

— Важно только то, что ты делаешь. Только это. И больше — ничего остального. Ты не жрец. К сожалению.

— Почему?

— Таким родился.

— Я имею ввиду — почему ты решил, что я не жрец?

— Потому, что ты нелюбопытен. Ты уже неделю живёшь в храме, но до сих пор не был ни на одной службе. Не знаешь имена богов, не спросил ни разу о назначении комнаты и о тайнах ритуала. Ты не узнавал значения имён, и даже после того, как тебе не удалось попасть на охоту — ты ни разу не поинтересовался ни у кого тонкостями или особенностями охоты, не спросил о результатах её, о значении охоты в жизни хаарши и влиянии её на статус. Любой жрец, даже самый слабенький, истреплет хвост от любопытства. Вокруг столько неизведанного, уйма свободного времени, и — не узнать? Так не бывает. Так что ты — не жрец.

— Я — вершитель, правильно?

— Нет, неправильно. Из тебя можно было бы воспитать вершителя… Но задатки у тебя есть. Поэтому, когда сегодня ты выстроил поединок, он так и завершился. А теперь объясни мне, умирающему от любопытства. Ну, почему ты его не убил? А?

Рот открылся сам собой. И только хотел произнести «Так ты этого хотел?» как только что услышанные нравоучения дёрнули меня за язык.

А, действительно, почему я его не убил?

— А зачем? Я и не собирался убивать его.

— Неужели только потому, что не умеешь?

— Нет, не только. Но зачем убивать его? Ведь если бы я убил его — то тебе пришлось бы и меня… казнить.

Хаал внимательнейше оглядел меня. Особенно уши. Потом вдруг крикнул:

— Вирра!

В комнату вошёл всё тот же служка.

— Какое наказание ждёт укравшего раба?

Юноша вздрогнул и торопливо прижал хвост к ноге.

— Для вора полагаются исправительные работы на срок, определяемый тяжестью поступка.

— А если он без права воспользовался чужой плотью для собственного удовольствия?

— Ему выжигают мех вокруг плоти, хаал.

— Иди.

Я посмотрел на закрывшуюся дверь и сказал:

— Но ведь у меня нет меха!

— Ты думаешь, это бы тебя спасло?

— Тогда что?

— Ты чужой. Ты человек. Для вас — свои правила… Которых пока нет. Пока что ты первый, кто воспользовался чужой рабыней без разрешения… Обычно о такой мелочи хотя бы ставят хозяина в известность. Это и жест вежливости, и следование правилам. Но ты — чужой. К тебе нельзя применять наши правила. Учти это.

— У нас говорят, что незнание закона не освобождает от ответственности.

— А тебя и не освобождает. Ты понесёшь ответственность, всю, сколько тебе отмерят. Но твоя ответственность не определена. И в этом — разница.

— То есть, если бы я его сегодня убил бы…

— Ты бы избавился сразу от множества проблем. Но ты — вершитель. Пусть неопытный, неумелый, но задатки — есть. Поэтому я, жрец, говорю с тобой, хотя должен делать. Для вершителя любая неприятность, любое неудобство — это величайшее благо! Он может обратить их себе на пользу и сделать из любого поражения победу, и из любого разочарования — пир. Что ж, возможно, ты неосознанно создал себе проблему. А может, и несколько. Но если я тебе не скажу об этом — ты не задумаешься, что для тебя это величайшее благо. Надо только правильно его использовать. А вот как… Я не скажу тебе. Не потому, что не знаю. А потому, что пора прекращать быть рабом. Даже если ты бесхвостый.

Он открыл ящичек и вынул из него ремень с кобурой, из которой торчала ребристая рукоятка.

Я принял подарок с полным сумбуром в голове. Эти жрецы кого угодно выведут из себя! То ли это намёк, то ли намёк, но совершенно на другое?

— Я правильно понимаю, что в пределах храма я имею право только на самозащиту?

— Ты не имеешь права даже на самозащиту, — обыкновенным скучным голосом сообщил мне Смаарр. Таким тоном он разговаривал со мной обычно и ничем не напоминал заботливого отца, который беседовал со мной минуту назад. — Потому что в храме тебе не от кого защищаться. Заметь, это же относится и ко всем остальным. Никому не грозит опасность на территории моего храма.

Вот это я понимаю. Вот это не намёк, это прямой приказ. Ну, что ж, спасибо за урок, хаал.

А что же теперь делать с подарком?

— Да, кстати! Что мне делать с этим? — я показал одежду бывшего соучастника.

— Носить.

— Носить? Вот это? Мне?

— А что? Неужели ты пойдёшь к королеве в своих обносках?

Я поглядел на свой «плащик», неделю не стиранный и сделанный из первой попавшейся на глаза Хашеп ткани…

— А я пойду к королеве?

Но Смаарр уже отвернулся, как будто меня не было.

Так и стало.

Самое обидное, что Хашеп сказала то же самое! Слово в слово!

— Ну, почему ты его не убил, а?

Я не ожидал от жены такой кровожадности. В первый миг меня накрыло ощущение: а вдруг Хашеп вот точно так же говорит про меня? Или думает? Мол, когда же его убьют, это недоразумение?

— Вот уж не ожидал от тебя подобной кровожадности.

— Да причём здесь я? Коля, ты забываешь, что нас — двое! А, возможно, и больше.

Надо же, оказывается, это я забываю!

— Но я серьёзно, Хаш! Убить этого... Он ещё недавно ласкал тебя…

— Вот именно! — Хашеп повернулась ко мне и ткнула когтем мне в нос. — Он ещё недавно ласкал меня, и мне было приятно! Коля, ты что, ожидал, что это я его пойду убью? После того, что он для нас с тобой сделал?

— И ты после этого ещё хочешь его убить?

— Коля! А что с ним надо ещё делать?

— Ну… Не знаю…

— Почему я должна объяснять тебе очевидные вещи? — я впервые видел Хашеп такой. Хвост распушён внушительной щёткой, шерсть на щеках тоже раздулась, глаза горят. — Неужели ты не видишь? Пистолет нацепил, а думаешь, что «всё обойдётся»?

— Да! — неожиданно горячо воскликнул я. — Может, он одумается?

— А ты бы одумался? Вот скажи, ты бы смирился, если бы я повернулась и ушла с ним?

Я промолчал. Потому что вдруг резко осознал очень многие вещи, о которых раньше не задумывался.

— Вот и скажи, ты надеешься на чудо, да? Что тебе ничего не надо будет делать, всё само устроится, все будут живы, счастливы и веселы, да? Главное — не замарать пальчиков, остаться чистеньким, так? Коля, проблемы-то будут в первую очередь у тебя! Я переживу, если тебя прибьют, но тебе от этого будет сильно легче?