Элантрис

И тут он увидел, как перед его мысленным взором поднялась неоглядная скользкая поверхность, без единой трещины или выступа. Она напирала, гнала перед собой волну невыносимой боли. Поверхность казалась огромной; перед ее размерами терялись целые миры. Она не желала ему зла, не имела разума. Она не волновалась и не пенилась, а застыла неподвижно, замороженная собственным давлением. Ей хотелось двигаться, хотелось перетечь куда-нибудь, лишь бы освободиться от накопившегося напряжения. Но у нее не имелось выхода.

Давящая мощь отступила, и зрение Раодена постепенно прояснилось. Он лежал под столом на холодном мраморном полу часовни. Над ним нависали встревоженные лица.

– Сюл? – настойчиво спрашивал знакомый голос. – Долокен! Раоден, ты меня слышишь?

Взгляд принца сфокусировался. Обычно суровое лицо Караты искажало беспокойство, а Галладон был вне себя.

– Все хорошо, – выдавил Раоден.

Его охватил стыд: теперь они узнают, насколько он слаб, если всего один месяц в Элантрисе сломил его.

Друзья помогли ему принять сидячее положение. Он жестом попросил помочь ему добраться до стула и со стоном рухнул на жесткое каменное сиденье. Тело ломило, как будто принц весь день перетаскивал тяжести.

– Сюл, что случилось? – взволнованно спросил Галладон.

Он неуверенно подошел к другому стулу, но не торопился присесть.

– Боль нахлынула слишком сильно. – Принц сложил на столе руки и опустил на них голову. – Уже все прошло.

Дьюл нахмурился:

– О чем ты говоришь?

– О боли, – вспылил Раоден. – Боль от порезов и синяков, которая отравляет жизнь элантрийцам.

– Сюл, боль не приходит волнами. Она все время с тобой.

– Ко мне она приходит волнами.

Галладон покачал головой:

– Так не бывает. Коло? Когда боль накопится до определенного предела, ты ломаешься и теряешь разум. Так всегда было. К тому же для хоеда тебе синяков еще копить и копить.

– Это ты уже говорил, но со мной происходит иначе. Боль приходит внезапно, как будто пытается поглотить меня, а потом отступает. Может, я просто не умею терпеть.

– Принц, – в замешательстве произнесла Карата, – вы светились.

Раоден оторопело уставился на нее:

– Что?

– Все верно, сюл. Ты упал и начал светиться, как эйон. Как будто…

Раоден изумленно продолжил:

– Как будто Дор пыталась пройти сквозь меня? Получалось, что сила искала выход и хотела использовать его как эйон.

– Почему я?

– Некоторые люди ближе к Дор, сюл. Одни элантрийцы умели создавать более мощные эйоны, а других, казалось, магия слушалась по мановению руки.

– К тому же, – добавила Карата, – вы знаете эйоны лучше всех. Вы же занимаетесь каждый день.

Раоден медленно кивнул, позабыв про боль.

– Говорят, что во время реода первыми пали сильнейшие элантрийцы. Они даже не пытались сопротивляться, когда их сжигали.

– Как будто все их силы сосредоточились на чем-то другом. Коло?

Раодена охватило внезапное облегчение: как бы ни мучила боль, он сильнее страдал от неуверенности. И все же его положение не улучшилось.

– Приступы ухудшаются. Если так пойдет дальше, скоро они сломают меня. Тогда…

Галладон понимающе и серьезно кивнул:

– Ты станешь хоедом.

– Дор уничтожит меня, разорвет на куски в бесплодной попытке вырваться на свободу. Она не живая – это всего лишь сила, и ее не остановит то, что я не могу предоставить проход. Когда она меня пересилит, вспомните свое обещание.

Галладон и Карата кивнули. Они поклялись отнести его к горному озеру. Сознание, что друзья его не бросят, придавало принцу решимости переносить приступы и в то же время желать, чтобы конец пришел поскорее.

– Может, все обойдется, сюл, – прервал его мысли дьюл. – Ведь джьерн излечился. Кто знает, все еще может измениться.

Раоден встрепенулся.

– Если он действительно вылечился.

– Что вы имеете в виду? – спросила Карата.

– Его выпустили из города с большой шумихой. На месте вирна я бы не потерпел, чтобы дереит оставался в Элантрисе и позорил мою религию. Я бы послал за ним своих людей, объявил о чудесном исцелении, а потом укрыл во Фьердене подальше от ненужных глаз.

– Правда, нам даже не удалось его хорошенько разглядеть после исцеления, – согласилась Карата.

От такого поворота дел Галладон выглядел подавленным. Как и прочие элантрийцы, после освобождения Хратена он воспрял духом. Раоден молчал, потому что не хотел разбивать родившуюся в людях надежду, но его одолевали подозрения. После ухода джьерна никто из остальных жителей города не выздоровел.

История с Хратеном казалась началом новой жизни, но принц сомневался, что в их существовании произойдут перемены. Они должны трудиться и заслужить лучшую долю своими руками, а не ждать чудес.

Он вернулся к занятиям.

Глава тридцать восьмая

Сарин недовольно наблюдала за джьерном. Хратен больше не проповедовал в часовне: прихожане туда не помещались. Он проводил собрания на окраине Каи, где поднимался на пятифутовую городскую стену, а завороженные слушатели рассаживались у его ног. Теперь его проповеди отличались живостью и энтузиазмом. Джьерна называли святым – он пострадал от шаода и победил проклятие.

Принцессе пришлось признать, что она схватилась с достойным противником. Затянутый в алые доспехи, Хратен возвышался над толпой, как омытая кровью стальная статуя.

– Может, его исцеление – обман, – заметила она.

– Конечно, обман, кузина, – откликнулся Люкел. – Если мы решим иначе, то ничего не останется, как обратиться в Шу-Дерет. А лично мне не идет красный цвет.

– У тебя лицо слишком розовое, – рассеянно откликнулась девушка.

– Если нас обманули, – сказал Шуден, – то я не представляю, каким образом.

Они стояли на задворках собравшейся к утренней проповеди толпы, чтобы своими глазами убедиться, как растет число последователей Дерети, даже в день королевских похорон.