Ельцын в Аду
Шрифт:
– И каков результат?
– Сражаться могли еще пару недель. Половина затем умерла быстро, остальные – медленно и достаточно долго... Теперь вот я вместе с каждым из этих сорока тысяч умираю от лучевой...
– Долго еще?
– Двадцать тысяч осталось. Но, как закончится, все начнется сначала...
– Ерундой занимались, товарищ Жуков! И опыты на животных, и разведданные по атомному проекту, добытые у американцев, и сведения о последствиях взрывов в Хиросиме и Нагасаки дали столько информации, что вполне можно было бы обойтись без подобного эксперимента. Не бережете Вы людей...
– Кто бы говорил!
– хмыкнул Троцкий.
– Вот, видите, товарищ Жуков и есть истинный большевистский Наполеон! Наглядный, так сказать, пример бонапартизма!
–
Жуков обиделся и повторил фразу, сказанную им на пленуме ЦК КПСС, когда он, разжалованный из министра обороны СССР в пенсионеры, покидал зал:
– «... Бонапарт, Бонапарт! Бонапарт войну проиграл, а я- выиграл!»
– Как смеете Вы равняться со мною!
– раздраженно прошипел император.
– Чего с тобою равняться, когда ты мне не ровня!
– отбрил французишку Георгий Константинович.
– Тактик ты был хороший, не отрицаю. А стратег – никудышный! Треть всех своих кампаний профукал! Войну в Египте вчистую проиграл, всего с несколькими сотнями людей домой вернулся! Булонский лагерь устроил на берегу Ла-Манша, полтора года просидел - Англию так и не атаковал! Не закончив кампании в Испании, кинулся очертя голову на Россию. Ты, самоназванный гений, не знал о гибельности войны на двух фронтах?! В результате был разгромлен и там, и там! О кампаниях 1813, 1914 и 1915 годов и говорить не хочу – результат известен: русские с союзниками оказались в Париже, а ты – на островах, сначала на Эльбе, затем на Святой Елене. Выигрывал ты только у бездарей, когда же мерился силами с действительно великими полководцами – Кутузовым, Веллингтоном, проигрывал. И в решающих своих баталиях получал по сусалам: вспомни Бородино, Лейпциг, Ватерлоо!
– В битве под Москвой восторжествовали мои войска! Мы потеряли 29 тысяч солдат, русские – 52 тысячи. Вдобавок твои соотечественники ушли с поля боя, да еще 20 тысяч раненых бросили на нашу милость, они потом чуть ли не все погибли...
– Это – всего лишь тактический перевес, пиррова победа! Бородино сломало хребет и дух твоей Великой армии. Твоя слава – во многом результат хорошей пропаганды!
– Да как ты смеешь! Я больше половины из своих 60 сражений выиграл с меньшим количеством войск, чем у неприятеля, и почти всегда терял меньше личного состава. А ты во всех своих битвах имел двух-трехкратное численное преимущество, солдат и офицеров не жалел, за что на фронте тебя жутко боялись! Ты – просто мясник в маршальском мундире!
– Зато я остался непобедимым!
– Врешь! Под Вязьмой 5-я армия, входившая в состав твоего фронта, была почти полностью уничтожена! И разве ты не несешь ответственности за поражения летом и осенью 1941 года, когда служил начальником Генерального штаба?
– Тебе хорошо говорить – ты на протяжении почти всей своей карьеры был сам себе начальник, а я выполнял дурацкие и самоубийственные приказы партийного руководства, ничего не смыслящего в военном деле!
... Через несколько дней после начала войны члены Политбюро приехали в наркомат обороны. Войдя в кабинет Тимошенко, Сталин тут же заявил, что они прибыли для ознакомления на месте с поступающими сообщениями с фронтов и выработки дополнительных мер. По знаку наркома в кабинете остались Жуков и Ватутин, заместитель Георгия Константиновича.
– «Ну что там под Минском? Положение не стабилизировалось?» - спросил Генсек начальника Генштаба.
– «Я еще не готов докладывать».
– «Вы обязаны постоянно видеть все как на ладони и держать нас в курсе событий, сейчас Вы просто боитесь сообщать нам правду».
Жуков, будучи еще до приезда членов Политбюро во взбешенном состоянии, не выдержал:
– «Товарищ Сталин, разрешите нам продолжать работу».
– «Может, мы вам мешаем?» - съехидничал Берия.
– «Вы знаете, обстановка на фронтах критическая, командующие ждут от наркомата указаний, и потому лучше, если мы сделаем это сами – наркомат и Генштаб».
– «Указания можем дать и мы», - огрызнулся Лаврентий Павлович.
–
«Если сумеете – дайте», - не уступал Георгий Константинович.– «Если партия поручит – дадим», - стоял на своем Берия.
– «Это если поручит, - не меняя резкости тона, ответил начальник Генштаба, - а пока дело поручено нам».
Наступила пауза. Жуков подошел к Хозяину:
– «Извините меня за резкость, товарищ Сталин, мы безусловно разберемся, приедем в Кремль и доложим обстановку».
Генсек посмотрел на Тимошенко.
– «Товарищ Сталин, мы обязаны сейчас в первую очередь думать, как помочь фронтам, а потом уже вас информировать», - сказал Тимошенко.
– «Вы делаете грубую ошибку, отделяя себя от нас... о помощи фронтам надо думать вместе, - ответил Коба. Затем обвел удрученным взглядом членов Политбюро и сказал: - Действительно, пускай они сами сначала разберутся, поедемте, товарищи».
И первым вышел из кабинета. Выходя из наркомата обороны, он всердцах бросил: «Ленин создал наше государство, а мы все его просрали».
– Вот откуда наши поражения – истинные катастрофы, крупнейшие в мировой истории!
– разгорячился Маршал Победы.
– Под Сталинградом попали в окружение 230 тысяч немцев, итальянцев, румын, в плен – 93 тысячи. Это все знают. Но у нас предпочитают не вспоминать, что под Киевом оказались в «котле» почти 2 миллиона советских солдат, а в плену – 660 тысяч! Ненамного меньше потери были под Минском в том же 1941-м году и под Харьковым – летом 1942-го! И это все – благодаря Вашему «мудрому» руководству, товарищ Сталин! За то, что я настаивал на отводе войск из киевской западни, Вы меня сняли с должности начальника Генштаба!
– Никто не отрицает Ваших способностей и заслуг, товарищ Жуков, - в бешенстве процедил Хозяин, - но нельзя отрицать то, что Вы любите привирать и преувеличивать свои достижения. Почему Вы в своих мемуарах нарисовали меня подлинно великим стратегом, раз сами так не считаете?
– В начале войны Вы были скверным военачальником и не знали военной науки. Доказательство тому – Ваша критика в адрес выдающихся немецких генералов. «Мы обязаны с точки зрения интересов нашего дела и военной науки, - писали Вы, - раскритиковать не только Клаузевица, но и Мольтке, Шлиффена, Людендорфа, Кейтеля и других носителей военной идеологии в Германии». Перечисленные Вами генерал-фельдмаршалы были не только идеологами германского милитаризма, но и высшими военными руководителями Германии от франко-прусской до Второй мировой войны, одержавшие множество побед. «Нужно покончить с незаслуженным уважением к военным авторитетам Германии, - отмечали Вы.
– Что касается, в частности, Клаузевица, то он, конечно, устарел. Смешно теперь брать уроки у Клаузевица». Учиться не смешно ни у кого, кто обладает знаниями и опытом, и в годы Отечественной войны мы, советские полководцы многому научились у своих противников. Весьма небрежно Вы отозвались даже об Энгельсе, «ошибочные оценки которого незачем отстаивать с пеной у рта».
На практике Ваше невежество привело к катастрофам 1941-1942 годов. Ваша жесткая система контроля над армией не допускала самостоятельных действий генералов и маршалов. Полководцем в этой системе могли быть только Вы сами, равно как и Гитлер лично принимал все важнейшие стратегические решения. Но Вы, к несчастью, полководческим опытом в 1941 году не обладали, и это увеличило жертвы Красной Армии. К Вашим принципиальным ошибкам следует отнести и нерациональную дислокацию наших войск в 1941 году, когда они были сосредоточены в пограничных выступах и легко попадали в окружение, и свойственную Вам гигантоманию, когда масса боевой техники никак не соотносилась с количеством специалистов, способных этой техникой управлять. Ваше стремление во что бы то ни стало наступать и следовать принципам стратегии сокрушения приводило только к неоправданным потерям, потому что состояние Красной Армиии требовало преимущественно оборонительного способа действий и стратегии измора.
– В те дни Вы часто вызывали к себе руководителей наркоматов, ставили им большие задачи и требовали их выполнения в короткие сроки, не считаясь с реальностью.