Ельцын в Аду

Его сослали. В ссылке он психически заболел, будил среди ночи жену, шептал, будто видел: Ахматова арестована из-за него. И искал труп Ахматовой в оврагах...

Еще не наступила эпоха Большого Террора, и поэтому еще были возможны если не протестные действия, то попытки актов спасения. Их осуществили два знаменитых поэта: Анна Ахматова добилась приема у главы ЦИКа Енукидзе, а Борис Пастернак попросил защиты у Бухарина. Тот очень ценил Мандельштама и много раз в прошлом защищал и от властей, и от придирчиво-грубой «пролетарской» критики.

Жена поэта тоже обратилась к Бухарину за поддержкой. Главный редактор «Известий» крайне обеспокоился, вскочил из-за стола и начал быстро ходить по кабинету.

– «Не написал ли он чего-либо сгоряча?»

– «Нет, так, отщепенские стихи, не страшнее того, что Вы знаете», - солгала Надежда Мандельштам.

Успокоенный, Николай Иванович начал хлопотать об освобождении поэта. Но дело не двигалось с места. Никто даже ничего не мог объяснить по поводу причин ареста. Наконец Бухарин отправил письмо Сталину:

– «Я решил написать тебе о нескольких вопросах. О поэте Мандельштаме. Он был недавно арестован и выслан. Теперь я получаю отчаянные телеграммы от жены Мандельштама, что он психически расстроен, пытался выброситься из окна и т.д. Моя оценка Мандельштама: он первоклассный поэт, но абсолютно не современен, он безусловно не совсем нормален. Так как все аппелируют ко мне, а я не знаю, что и в чем он наблудил, то решил тебе написать и об этом... Постскриптум: Борис Пастернак в полном умопомрачении от ареста Мандельштама, и никто ничего не знает».

Сталин не ответил, но Бухарин был приглашен к Генриху Ягоде. Народный комиссар внутренних дел встретил Николая Ивановича, своего старого знакомца, довольно приветливо, но вышел из-за стола и прочел наизусть стихотворение Мандельштама о Вожде. Главред «Известий» впал в ужас.

«Он, испугавшись, отступился, - писала позднее Надежда Мандельштам в своих мемуарах.
– Больше я его не видела».

– Я не только испугался, но и понял, что всякие хлопоты в сложившихся условиях бесполезны. К тому же я был явно оскорблен тем, что меня вполне сознательно обманули!
– объяснил издалека Бухарин.

– «Я действовала с холодным расчетом, - призналась Надежда Мандельштам.
– Нельзя отпугивать единственного защитника».

Сталин все же явил тогда милость к поэту. Тот отделался сравнительно легкой ссылкой в Воронеж и продолжал писать стихи, не подозревая о том, какие новые испытания готовит ему судьба.

– Я сказал в 1934 году, решая его судьбу: «Изолировать, но сохранить», - снизошел до объяснения Коба.
– Я тогда оставил резолюцию на письме Бухарина: «Кто дал им право арестовывать Мандельштама? Безобразие». Я же сам – бывший поэт и признаю чужой талант, несмотря на оскорбление.

Приговор Мандельштаму был тотчас пересмотрен. А потом Хозяин сам позвонил Пастернаку. Поэт растерялся: разговаривать со Сталиным – совсем не то, что просить Бухарина.

– «Дело Мандельштама пересматривается, все будет хорошо, - сообщил Сталин.
– Почему Вы не обратились в писательскую организацию или ко мне? Если бы я был поэтом и мой друг попал в беду, я бы на стену лез, чтобы помочь.

– «Писательские организации не занимаются этим с двадцать седьмого года, а если бы я не хлопотал, Вы бы, вероятно, ничего не узнали», - ответил Пастернак и далее начал уточнять смысл слова «друг», указав, что его отношения с Мандельштамом, как он считает, не вполне подходят под дружеские.

– «Но ведь он же мастер? Мастер?» - спросил Сталин.

– «Да дело не в этом», - уклонился Пастернак, стараясь понять, куда ведет беседу кремлевский горец..

– «А в чем же?»

– «Хотелось бы с Вами встретиться, поговорить».

– «О чем?»

– «О жизни и смерти».

Хозяин бросил трубку...

Молотов сделал реплику:

– «О Пастернаке. Сталин позвонил мне и сказал: «Не сумел защитить своего друга».

– Почему Вы достаточно часто щадили литераторов и прощали им всяческие выходки? Ведь на них жаловался даже Генеральный секретарь Союза советских писателей Фадеев?
– не удержался от вопроса Ницше.

– «... Это единственные писатели, которые у меня есть. Других у меня нет. Пусть научатся обходиться этими... Так Фадееву и передай». И еще. «... Только по тому, как эти писатели нашу эпоху отразят, и мнение потомков по ней сложится. Другого-то источника у них не будет... Историю нельзя ни улучшить, ни ухудшить». Но записать ее и передать потомкам можно по-разному!

… Отняв свободу, Хозяин с кавказской щедростью наградил членов новых Союзов. Великолепные бесплатные мастерские и продовольственные подачки в то голодное время получили художники. Но особенно щедро он одарил писателей – отдельные квартиры, загородные дома и сытые пайки подчеркивали особую важность в идеологии «инженеров человеческих душ». В обмен на это деятели культуры стали одной из самых престижных, самых высокооплачиваемых групп в СССР.

На встрече с Вождем в особняке Горького писатели, еще не зная о грядущих льготах, клянчили блага. Унылый намек Леонида Леонова о том, что у него нет подходящей дачи, вызвал двусмысленную реплику Генсека: «Дачи Каменева и Зиновьева освободились, можете занять».

Дачи в это время действительно освободились... И потом освобождались еще не один раз...

Константин Симонов, член Комитета по Сталинским премиям:

– Вспоминаю, как Сталин присутствовал на заседании во время обсуждения литературных произведений, выдвинутых на премию его собственного имени. «Неслышно ходит... за спинами членов Комитета. Это его обычная манера – чтобы не видели лица бога, чтобы в напряжении старались угадать, угодить... Ходит, посасывая трубку...

Секретарь объявляет: «Писатель Злобин представлен на Сталинскую премию 1-й степени за роман «Степан Разин». Но тут Маленков выдает неожиданную реплику: «Товарищ Сталин, Злобин был в немецком плену и вел себя нехорошо». Воцаряется изумленная тишина, все знают: кандидатов старательно проверяли. Значит, это испытание для них, членов Комитета?

И тогда в тишине раздается тихий голос Сталина: «Простить или не простить?» Все молчат – боятся. А он медленно проходит круг за кругом. И опять: «Простить или не простить?» В ответ та же мертвая тишина: ведь предъявлено страшное обвинение! Какая там премия – голову бы спасти Злобину! Хозяин проходит еще круг. И опять: «Простить или не простить?» И сам себе отвечает: «Простить...» И Злобин вместо лагерей становится лауреатом – вмиг вознесен на вершину славы и богатства!»

– Герр Джугашвили — настоящий маятник судьбы!
– съязвил Ницше.

Тут же отозвалась Мариэтта Шагинян:

– «Сталин – гений, и при нем был порядок».

Ей возразили:

– Но ведь он сажал безвинных!

– «Да, сажал. Так ведь и от чумы, и от войны – погибали!»

– Сталин уделял много внимания искусству и культуре, потому что сам был высокообразованным человеком!
– высказал свое мнение Молотов.
– Он «античный мир и мифологию знал очень хорошо. Эта сторона у него очень сильная. Он над собой много работал...»