Ельцын в Аду

Но по ней чудес несказанных покажу я много».

И повел меня неведомый по дороге в поле.

Я пошла за ним, покорная сатанинской воле.

Заклубилась пыль, что облако, на большой дороге,

Тяжело людей окованных бьют о землю ноги.

Без конца змеится-тянется пленных вереница,

Все угрюмые, все зверские, все тупые лица.

Ждут их храма карфагенского мрачные чертоги.

Ждут жрецы неумолимые, лютые, как боги,

Пляски жриц, их беснования, сладость их напева.

И колосса раскаленного пламенное чрево.

«Хочешь быть, - шепнул неведомый, - жрицею Ваала,

Славить идола гудением арфы и кимвала,

Возжигать ему курения, смирну с кинамоном,

Услаждаться теплой кровью и предсмертным стоном?»

... Бойтесь, бойтесь в час полуденный выйти на дорогу;

В этот час уходят ангелы поклоняться Богу,

В этот час бесовским воинствам власть дана такая,

Что трепещут души праведных у преддверья рая».

Всех присутствующих заколдобило....

– Ай, хорошо! Еще, змеючечка моя ненаглядная!
– засюсюкал Отец лжи.

– Отрывок из стихотворения «Праздник Забвения».

«И арфу он взял, и на арфе играл.

И звуками скорби наполнился зал.

И вздохи той песни росли и росли,

И в царство печали меня унесли.

Он пел о растущих над бездной цветах,

О райских, закрытых навеки вратах;

И был он прекрасен, и был он велик,

В нем падшего ангела чудился лик».

– Победа за тобой, Лохвицкая! Так держать!
– одобрительно похлопал свою фанатку по фантомному плечику Повелитель мух.
– Конкурс закончен!
– объявил он.

– А награда?
– робко прошептала Мирра, с обожанием глядя на своего кумира.

– А ты ее уже получила – я тебя похвалил и даже до тебя дотронулся! – загоготал Люцифер.

– У-у-у!
– зарыдала разочарованная фифа.

– Вот-вот! Помучайся!
– выразил удовольствие предмет ее почитаний.

– А почему меня опять к состязанию пиитическому не допустили?
– на сцену выскочил всклокоченный Барков.
– Я уже пять раз заявки подавал!

– Да ты ж непристойности читать будешь!
– объяснил хозяин инферно.

– С каких пор ты, Плутон, стал бояться матерщины?
– от удивления глаза Ивана Семеновича чуть не вылезли из орбит.

– Но стихи должны быть про любовь ко мне!

– Про нее и буду декламацию делать!
– осклабился Барков.

– Я с тобой – читай! Только у тебя все опусы длинные, как твой член, а у меня времени мало: вскоре пойду участвовать в эфиропередаче «Вечность славы».

– Да я с купюрами буду...

– Валяй!

Барков по привычке попытался набрать воздуха в грудь, не сумел. Прошептав: «Господи, благослови!», чем вызвал негативную реакцию у нечистой силы, объявил:

– «Приапу». Поема...

– Приап – древнегреческий бог плодородия, изображался обыкновенно с гигантским мужским достоинством, а то и с несколькими сразу, - пояснил Ницше своему спутнику.

Тем временем знаменитый ругатель начал декламировать:

– «Нельзя ль довольну в свете быть

И не иметь желаньев вредных?

Я захотел и в ад сойтить,

Чтоб перееть там тени смертных.

Мне вход туда известен был,

Где Стикса дремлющие воды,

Откуда смертным нет свободы

И где Плутон с двором всем жил.

... Я смело в крепость ту сошел,

Насколь тут дух был ни зловонен,

К брегам который Стикса вел,

И сколь Харон был своеволен,

Без платы в барку не впускал,

Со мною платы не бывало,

Мне старого еть должно стало

И тем я путь чрез Стикс сыскал.

Потом, лишь Цербер стал реветь,

Лишь стал в три зева страшно лаять,

Я бросившись его стал еть,

Он ярость должен был оставить

И мне к Плутону путь открыть.

Тут духов тьмы со мной встречались,

Но сами, зря меня, боялись,

Чтоб я не стал их еть ловить.

... Я муки в аде все пресек

И там всем бедным дал отраду,

Ко мне весь ад поспешно тек,

Великому подобясь стаду.

Оставя в Тартаре свой труд,

И гарпии, и евмениды,

И демонов престрашны виды -

Все в запуски ко мне бегут.

Я, их поставя вкруг себя,

Велел им в очередь ложиться,

Рвался, потел, их всех е... я,

И должен был себе дивиться,

Что мог я перееть весь ад...»

– Может, ты наконец к теме перейдешь – ко мне?
– проявил сарказм князь тьмы.

– Сей миг, Твое адское величество!
– разулыбался Барков:

– «... Но вдруг Плутон во гневе яром

Прогнал их всех жезла ударом,

Чему я был безмерно рад.

... К Приапу станьте днесь пред трон,

Свидетели моим трудам,

Плутон е...ан был мною сам,

Вы зрели, что то был не сон...»

– Размечтался!
– прервал его Дьявол.
– Вот за такую похабщину и хамство по отношению ко мне ты, Иван Семенович Барков, и попал в геенну!

– Я это предвидел, когда сочинил афоризм: «Геена там, где х... я нет». Жаль, что он у меня отсутствует! А то б я тебя отъе...ал не в виршах, а наяву!

– Дьяволохульствуешь?!

– Боле того: дьяволох...йствую!

... Если бы мертвые души могли уйти в мир иной вторично, то все присутствующие сдохли бы со смеху. Гоготали, опасливо поглядывая на Люцифера, даже бесы.

Дьявол обожал, когда его хвалят или ругают, но не переносил, когда над ним смеялись:

– Ну, Барков, погоди!

– Что сотворить еще с душой моей грешной окаянной можешь, Плутон? Свои муки здесь я заслужил еще на земле, пия, прелюбодействуя, озоруя! А из памяти российской нет у тебя, царь подземный, могутности, чтоб меня выкинуть!

– Да я... Да я... Ладно, предрекаю: тебя забудут, когда в России исчезнет мат!

– Запомни, супостат рода человеческого: покуда стоит Русь-матушка, матерщина (ведь оба слова – корня единого, ни в одном другом языке такого родства нет) будет в ней пребывать вовеки – до Светопреставления! А сразу после него ты еще не такое услышишь, когда мои соотечественики узнают вердикты Страшного Суда и поймут, что это ты их на грехи подбил!