Ельцын в Аду
Шрифт:
В отвратительном тайную видим отраду
И бесстрастно бредем сквозь зловонье и мрак».
– Аплодисменты гению!
– распорядился Дьявол. Все послушались, даже Ельцин, которому стихи понравились.
– Продолжаем разговор! Весьма упрямым и свирепым являет себя Андрамелех в «Мессиаде» Клопштока - непонятно, правда, почему нельзя было употребить какое-либо из моих более известных имен. Зато всех затмевает гордый и неукротимый Люцифер Байрона. Лорд гениально сумел превратить схоластическое доказательство в чудные мысли и краски в мистерии «Небо и Земля» и трагедии «Каин».
Вообще фантазия поэтов-байронистов немало поработала во славу моих порождений: инкубов и суккубов. Чтобы не ходить далеко за примерами, достаточно назвать
После него уже никто из русских классиков не потянул эту тему, исчерпанную волшебною страстью лермонтовского стиха. «Сон», «Клара Милич» и «Призраки» Тургенева – довольно слабые рассказы с печатью той внешне красивой и сложной придуманности, которою в авторах-реалистах всегда выдается отсутствие фантастического настроения и недостаток веры в свой собственный искусственный замысел.
А вот на Западе традиция не умерла! Особо отмечу произведения Вильяма Блейка «Длинный Джон Браун и малютка Мэри Бэлл», «Ворота рая», «Бракосочетание рая и ада» и другие.
Сатанизму отдали дань все мало-мальски крупные поэты и прозаики рубежа XIX-XX веков: Мерешковский, Гиппиус, Бальмонт, Брюсов, но особенно – Мирра Лохвицкая.
Хочу обратить ваше внимание на одного поэта и его весьма необычный подход к теме. Побежденный обращается в победителя, возвращается на небо, откуда был изгнан, и уничтожает своего вечного врага. Марио Раписарди (умер в 1912 году) описал эту конечную победу Люцифера удивительными стихами...
Поэтические символы и мифы неосатанического культа не могли не вызвать обратного поэтического движения. В «Армондо» Прати я умираю от истощения сил. В небольшой поэме Максима Дюкама «Смерть Дьявола» я прошу у Бога небытия, как милости, и погибаю под пятою Евы, когда-то мною обманутой, причем последняя совершает акт не мщения, а милосердия.
В развеселой песенке Беранже я откидываю копыта, отравленный святым Игнатием Лойолою, основателем ордена иезуитов. Монахи и попы от известия о моей кончине пришли в великое отчаяние: кому они теперь нужны с их мессами и молитвами? Как там, Беранже?
– «Все кардиналы возрыдали:
Прощай богатство, власть, комфорт.
Отца, отца мы потеряли!
Ах, умер черт! Ах, умер черт!»
– В точку!
– изобразил клыкастую улыбку лукавый.
– Но Игнатий Лойола поправил дело, попросившись на место покойного и, в качестве наследника, устроив инферно лучше прежнего. Нельзя не признать, что эта злая поэмка куда остроумнее «Воскрешения Ада», написанного приблизительно на ту же тему Львом Николаевичем Толстым с какою-то совсем не толстовскою грубостью и аляповатостью... Это едва ли не самая неудачная из всех его сказок.
Забавный факт: мало того, что я отдал концы, но в Германии Вильгельм Гауф, во Франции Фредерик Сулье издали «Замогильные записки Черта»... Покойся с миром, Сатана!
– фальцетом пропел сам себе реквием Дьявол.
– Ну, еще есть как бы нейтральные по отношению ко мне художественные сочинения. Они написаны в соответствии с русской пословицей: «И Богу свечка, и черту кочерга».
Виктор Гюго, поэт латински рассудительный и без чутья к фантастическому, описал в одной из своих поэм «Легенда веков» страшный труд и натугу, с которыми я, поспорив с Яхве о том, кто создаст более красивое существо, выковал в своей кузнице... саранчу, тогда как Творец одним взглядом своим обратил паука в солнце. Поэма Гюго многословна и холодна, но критик Артуро Граф напрасно упрекает автора, что, изображая Сатану бездарным тружеником, работающим в поте лица своего, поэт погрешил против, если можно так выразиться, «мифологической истины». Гений, ловкость и сила Дьявола необыкновенны только по сравнению с человеческими, божественный контраст обращает их в ничто. Тема Гюго – парафраз старинных народных преданий, в том числе славянских.
Отношение их к соперничеству двух сил, «подъемлющих спор за человека», то же самое, что у Гюго. В «Песнях о творении» Генриха Гейне Сатана смотрит на создания Божии и смеется:«Эге! Господь копирует самого себя. Сотворил быков, а потом, по их образу и подобию, фабрикует телят!»
Создатель отвечает:
«Да, я, Господь, копирую самого себя. После солнца я творю звезды, после быков я творю телят, после львов со страшными лапами я творю маленьких милых кошечек, - ну, а ты, ты ничего не сотворил!» Клевета, между прочим! Я создал зло и миллиарды грешников!
Ну, а теперь перейдем к номинантам. Первым представляю англичанина Роберта Саути. Произведение его, сразу предупреждаю, совсем не новация. Еще раньше него Елинанда и Пассаванти, а до них совершенно схожую историю рассказывал Петр преподобный (1094-1156 годы) в книге «О чудесах». Эти легенды о Дьяволе-коне дали сюжеты нескольким балладам: Саути, которую он сейчас представит, и Уланда («Рыцарь Роллен»), - а также гениальному рассказу Эдгара По «Метцгерштейн». Похожа и баллада сэра Вальтера Скотта «Замок семи щитов».
Итак, Роберт Саути, на сцену! В связи с тем, что наш конкурсант занял только четвертое место, я на его примере обучу вас всех, господа поэты, как стоит и как не надо писать стихи обо мне.
На сцену вышел английский джентльмен XIX века и, откашлявшись, объявил:
– Роберт Саути. «Баллада, в которой описывается, как одна старушка ехала на черном коне и кто сидел впереди».
Дьявол его оборвал:
– Заметим, начало банальное... Старушенция на смертном одре призывает сынка-монаха и признается ему... Читай с этой строчки, Роберт!
– «Вся жизнь моя в грехах погребена,
Меня отвергнул Искупитель...
Здесь вместо дня была мне ночи мгла;
Я кровь младенцев проливала,
Власы невест в огне волшебном жгла
И кости мертвых похищала.
И казнь лукавый обольститель мой
Уж мне готовит в адской злобе;
И я, смутив чужих гробов покой,
В своем не успокоюсь гробе».
– Остановись!
– скомандовал Сатана.
– Дальше следует, так сказать, описание традиционной церковной техники безопасности: гроб из свинца, вокруг семь обручей, прибивается к помосту в храме цепями. Святая вода, естественно... Третья ступень защиты: молитвы, запертые двери храма. Это – противоугонное устройство «Антибес». Затем – секьюрити: священники, дьячки. И так — три ночи...Думала дура: если продержится, то я ее не заберу.
Ну, посылаю своих дьяволят устроить этим святошам бурную ночь... Надо было отправить суккубов, может, на секс их развели бы... Не выходит у рогатиков ничего! Импотенты – с... Вторая ночь – еще хуже! Тут уж престиж мой на карту поставлен, приходится самому идти... Как в СССР любили говорить: лично Генеральный секретарь ЦК КПСС... тьфу ты, Дьявольского Центрального Комитета...
– А что, есть такой?
– влез с вопросом ЕБН.
– Пока нет, но обязательно будет, ты мне мысль хорошую подложил, как сутенер – шлюшку клиенту... В самом деле, на монархии что, свет клином сошелся?! «Царство тьмы, империя зла, королевство ночи...» А чем Республика Сатаны или Демократия нечистой силы хуже? Впрочем, ты меня отвлек. Вот как Саути описывает кульминацию – мой триумф. Давай, читай!
– «... И он предстал весь в пламени очам,
Свирепый, мрачный, разъяренный,
И вкруг него огромный божий храм
Казался печью раскаленной!
Едва сказал: «Исчезните!» - цепям -
Они рассыпались золою,
Едва рукой коснулся обручам -
Они истлели под рукою.
И вскрылся гроб. Он к телу вопиет:
«Восстань, иди вослед владыке!»
И проступил от слов сих хладный пот
На мертвом, неподвижном лике».
– Видишь, не только Распятый умеет мертвяков из могил поднимать! Я – тоже! А как меня боятся – даже жмуриков пот прошибает! А теперь – финал!