Элемента.L
Шрифт:
– Помню, крестьянские дети приходили к нам на поля работать. Взрослые рожь срезали серпами, а дети охапки эти носили. У кого охапки были больше, тому десять копеек платили, а у кого поменьше - восемь.
Женщина в казенной одежде тянет девочку за руку, передает ей узелок. Что-то говорит про то, что она теперь будет жить с родными людьми. Страшно, она хочет назад, но перечить не смеет.
– Еще помню, была у маменьки старая нянька Феклуша. Она еще маменьку мою нянчила, а потом и всех моих старших сестер и братьев, да
Незнакомая худенькая женщина в коридоре бросается с объятиями. Узелок в руках мешает. Выходят на улицу. Женщина присев гладит её по щеке, заглядывает в глаза:
- Сарочка, милая!
На здании, из которого они вышли красная вывеска. Белыми буквами на ней написано "DOM DZIECKA". У женщины в руках фотография. Светловолосый парень улыбается.
– Так маменька плакала, когда мы уезжали. Мы уезжали, а Феклуша с нами ехать не могла. Слегла она. Я ей перед отъездом все сказки читала. Ей да детям крестьянским. А она мне на прощание "Катюшу" дала. "Мне она, говорит, уже ни к чему, а тебе дитятко пригодиться".
– Евдокия Николаевна, а «Катюша» — это что?
Крушение поезда. Станция Броневая. Вывеска от удара погнулась. Худенькая женщина мертва. Руки в крови.
Стоны, плач, крики, но звуков неслышно. Только видно, как кривиться в плаче рот сидящего на земле малыша. Доктор в белом кому-то машет рукой. Мужчина стоит на четвереньках, зажимая руками голову. Холодно. Пальто испачкалось. Валяется рядом. Надо бы его надеть. Руки не слушаются.
– Евдокия Николаевна?
– А? Катюша-то? Деньга такая. Сто рублей с изображением Екатерины второй.
Руки не слушаются. Одной пуговицы нет. Кровь на руках запеклась и не оттирается.
– Вы устали? Давайте, пожалуй, закончим на сегодня. Да и по запаху я чувствую обед скоро.
Рожь. Поле. Ласточки летают низко-низко. Тихо. Душно. Будет гроза.
– Евдокия Николаевна, Вы хорошо себя чувствуете? Давайте я сестру позову.
– Доктора Майера пригласите, - едва услышал Дэн безжизненный голос старушки.
Шейн помог старушке лечь. И, выскочив за дверь, побежал в конец коридора к комнате Дэна. Дэн выбежал, едва за Штейном закрылась дверь. Схватил в процедурной тонометр, ампулу аммиака и назад к бабке.
Бледная, с пустыми глазами, но в сознании, на появление Дэна она, казалось, не отреагировала.
– Евдокия Николаевна, как вы?
– Дэн сел к ней на кровать, пощупал пульс, стал затягивать на дряблой руке манжету тонометра.
– Ишь, прибежал как миленький - с укором посмотрела на него старушка, - А чего ж на обходе не зашел?
– Я не успел просто. Разве я мог не зайти!
– как можно веселее сказал он, - Вы ж моя любимая пациентка!
Старушка улыбнулась и промолчала.
– Давление в
норме, - сообщил доктор показания прибора,- Чем это Вас доктор Шейн так расстроил?– спросил он как можно естественнее и стал снимать манжету.
– Виленович-то? Да он тут ни при чём, - махнула она освобожденной рукой.
И Дэн заметил, как в морщинках у ее глаз блеснули слезы.
Зашел Шейн, поинтересовался все ли в порядке. На что Дэн кивнул. Шейн подошел к кровати, погладил морщинистую руку в старческих пятнах.
– Я собираюсь пройтись до местного магазина,- сообщил он заговорчески, - Предлагаю устроить праздник! Я видел, там у вас продают Клюковку на коньячке. Для поднятия жизненного тонуса по пять капель? Отменная вещь! Вы как, Евдокия Николаевна?
Старушка хитро улыбнулась:
– Я бы от селедочки и соленого огурчика не отказалась.
– Да под водочку!
– непроизвольно добавил Дэн.
– Ну, тогда я уже ушел, - невозмутимо ответил Шейн и скрылся за дверью.
– Екатерина нам головы поотрывает, - провел Дэн характерным жестом по горлу, вставая.
– Ничего, у них с Виленычем не зря ж шуры-муры,- парировала бабка, с трудом поднимаясь и, не глядя на Дэна, садясь на кровати.
Дэна буквально пригвоздило к месту. Он то, наивный, думал, что он один догадался, а тут видимо, вся больница об этом судачит.
– Я пока пойду, - сказал он.
– Поди, поди, да и я пойду на обед схожу, - ответила постоялица, - позови там мне кого помочь дойти,- обратилась она к Дэну.
– Так давайте я и помогу. Или сюда обед принесу, как обычно?
– уточнил он.
– Нет, я в столовку пойду, - возразила она,- а вы там к вечеру потом приходите, не забудьте про бабку!
– погрозила она ему.
– Да уж как тут забыть?!
– ответил он, уже выходя.
Он отнес на место тонометр, отправил помочь бабке одну из сестер и пошел в кухню посмотреть, что там на обед.
Дэн несколько раз спускался в столовую, чтобы перенести в свою комнату весь предложенный им с Шейном на сегодня обед. Первое, второе, салат и неизменный компот, да еще с булочкой. Проголодавшийся Дэн не смог ни от чего отказаться. К счастью, магазин был недалеко, и Шейн не задержался, обед к его приходу еще не остыл. Так как сабантуй запланировали на вечер, то принесенные Виленовичем яства так и оставили пока в пакете и принялись за казенную еду.
Что бы ни говорили про грозную с виду повариху, а готовила она хорошо и на продуктах не экономила. Ну, разве что, чуть-чуть. Обед был вкусным и сытным. Порции основательные. И они пытались обедать и разговаривать одновременно. Правда, из всего предложенного Шейн по причине своего вегетарианства ел только салат и ковырялся в рисе, добавленном как гарнир. Но Дэн всегда неизменно приносил ему полный обед, потому что никогда не был уверен, что Шейн не изменит своим принципам питания именно сегодня. И поскольку сегодня Шейн остался им верен, Дэн с чистой совестью доедал его порцию борща.
Честно говоря, картинки, увиденные Дэном в памяти Купчихи, хоть и не повлияли на его аппетит, но покоя ему не давали, и он рад был наконец, поделиться увиденным с Шейном.
– Новости две, - ответил он на невысказанный Шейном вопрос.
– Как обычно, одна хорошая, другая плохая?
– уточнил Шейн.
– К сожалению, да, - он переставил тарелки. На второе был рис с запечённой в духовке рыбой.
– Это к счастью! Я подумал, что обе плохие - горько пошутил Шейн.
– Плохая в том, что она не настоящая Купчиха, - Дэн аккуратно извлекал вилкой кости из рыбной мякоти.