Элемента.L

– Фелюня, ты будешь завтракать?
– бесцеремонно открыв дверь, спросила его женщина в пеньюаре с распущенными рыжими волосами.

– Нет, - промычал он, демонстративно отворачиваясь.

Женщина эта, его мачеха, которую он с детства звал просто Клара, тоже его раздражала, причём сегодня не больше, чем всегда. Раздражала всем: своим елейным голоском; своими полупрозрачными халатами, в которых она разгуливала по дому по утрам; своим свободным обращением с его именем, называя его уменьшительно-ласкательно на разный манер, что его бесило, и она прекрасно это знала. И самое главное тем, что с детства она его не любила. Рыжая, наглая и плутоватая как настоящая лиса, она не только не любила Феликса, но еще и всячески старалась ему это продемонстрировать, никогда не выходя при этом за рамки приличий, не срываясь, не повышая голос, не проявляя раздражения, чем приводила Феликса в еще большее бешенство. Если бы она не отравляла сам воздух этого дома, возможно, он нравился бы Феликсу больше. Его утешало то, что Клару никогда не любил отец. А Феликса любил. Возможно, она это понимала, потому и отыгрывалась на Феликсе. Возможно, недолюбливала она его и потому, что Феликса все считали её родным сыном, и она дала обещание отцу что будет придерживаться этой версии всю жизнь, а своих детей у неё не было. В любом случае Феликса утешила правда, что она не его родная мама, несмотря на то, что, когда ему это сказали, он был ещё маленьким. С ощущением того что тебя не любит родная мать ему жить было ещё тяжелее. Он злорадствовал, она была беспощадна. Зачем отец с ней до сих пор жил, Феликсу было непонятно. Но у старика всегда были свои причуды. Этот дом, например, одна из них.

Старый дом из красного кирпича, построенный в начале века был даже одно время охраняемым объектом, представляя для города историческую ценность. Но с самого первого дня своей постройки оказался несчастливым и за годы своего существования обрастал легендами одна страшнее другой. Говорили, что этот дом в начале двадцатого века построил в качестве приданого для своей дочери один богатый купец. И когда он был почти готов, в нем обрушились перекрытия второго этажа. Возможно, кто-то и посчитал это дурным предзнаменованием, но только не купец. Он уволил архитектора, ничего ему не заплатив, и дом отстроил заново. В него должны были переехать молодые после свадьбы. Но в ночь перед свадьбой случился пожар, в котором сгорели и жених, и отец невесты. Сама невеста выжила, и даже через какое-то время переехала жить в этот дом. От того, что была она в трауре, а может потому, что при пожаре тоже получила ожоги, она всегда ходила в плотной чёрной вуали, и никто никогда не видел её лица. Тем не менее, будучи единственной дочерью купца, ей пришлось принять на себя обязанности по управлению отцовским делом. И надо сказать, получилось у неё это неплохо. Говорили, в том страшном пожаре выгорело полдеревни, в которой собирались справлять свадьбу, но ещё один человек - приказчик купца, чудом остался цел и даже невредим. Вот за этого приказчика, в конце концов, и собралась во второй раз замуж купеческая дочка. Но накануне свадьбы умирает и он. Только вот в причинах его смерти мнения разделились. Кто-то говорил - он повесился, кто-то - что был отравлен, другие утверждали - покончил жизнь самоубийством, выстрелив себе толи в висок, толи в сердце. Некоторые утверждал даже, что он просто сбежал, прихватив изрядную долю купеческого добра. Как бы то ни было, но и второй раз свадьба не состоялась. И девушка продала все отцовские предприятия и недвижимость, оставив за собой только этот дом, и уехала в неизвестном направлении.

Что только не пытались с приходом советской власти устроить в этом доме. И ресторан, и галантерейный магазин, и гостиницу, и ещё какие-то общественные заведения, потому что дом стоял в центре исторической части города и был бы востребован, если бы не одно «но». Что бы в нем не открывали - заканчивало это предприятие плохо. То пожар, то банкротство, то несчастные случаи с рабочими, то хищения. В конце концов, когда власти города смирились с его дурной славой и отдали его под музейное хранилище с минимумом обслуживающего персонала, подвальный этаж дома с самыми ценными экспонатами неожиданно затопило. Музей ещё подсчитывал убытки, когда отец Феликса решил его купить. Вот тогда с него и сняли статус исторического объекта и даже оформили в частную собственность. Феликс никогда не спрашивал у отца, как ему это удалась. Он и все эти зловещие подробности про Даму в вуали узнал совсем недавно, а именно после того как привёл первый раз в гости Еву, единственную девушку, которую он сюда привёл. Ева так живо всем этим интересовалась, а ему так хотелось ее порадовать.

Он вспомнил про Еву, достал телефон и в очередной раз попытался до неё дозвониться. Но она второй день не отвечала. Вчера он ещё не переживал, но сегодня начал волноваться и решил вечером её навестить. Эта мысль ему понравилась, и он нашёл в себе силы подняться.

Когда после душа в трико и футболке он пришёл на кухню, мачеха все ещё была там. В пеньюаре, но уже с макияжем, с сигаретой в зубах и газетой в руках. Глядя на кружевные рюши её одеяния, он брезгливо отвернулся и ни слова не говоря, пошёл делать себе бутерброд и варить кофе. Именно из-за её пеньюаров он терпеть не мог халаты, даже после душа он их никогда не надевал. Он даже отказался от контракта с одной известной фирмой по производству махрового текстиля оттого, что нужно было сниматься в банном халате. А тогда он ещё не мог себе такого позволить - разбрасываться контрактами. И эта её привычка - курить на кухне и непременно читать по утрам бумажные газеты. Что-то было в этом глубоко мещанское и лично противное для Феликса. Кто вообще сейчас читает бумажные газеты? Как же он злорадствовал, когда однажды пепел с сигареты упал на газету, она загорелась, и огнем расплавился гипюровый халат, оставив у Клары на ноге приличный ожог. Он, конечно, помогал потушить огонь и даже ездил с ней в клинику, но втайне надеялся, что это её отучит курить и читать одновременно, но не тут-то было. Раньше он думал, что она делает это ему назло, но потом понял, что наверно, ей действительно это просто нравиться. Наверно, он все же слишком к ней придирался. Для своих пятидесяти лет выглядела она отлично и вообще была женщиной красивой и ухоженной. Ева нашла её просто бесподобной. «Фактурной», как выразилась она. Феликс не понял, что именно она хотела этим сказать, но после этого стал относиться к своей мачехе терпимее, всё пытаясь разглядеть в ней ту самую «фактуру». С появлением Евы в этом доме и в его жизни вообще он ко многому стал относиться по-другому. И это его в себе и удивляло и пугало одновременно, поэтому он виделся с Евой не так уж и часто первое время. Но сейчас потребность в ней становилась все настойчивее. Если бы не эта работа!

Если бы не эта работа, они бы могли провести вместе замечательные выходные. Но погода в Лондоне портилась, и вылет срочно перенесли с понедельника на пятницу. Он даже не успел её предупредить. В принципе, он и не должен был. Такие уж у них были отношения без звонков и обязательств. Но все же достал в аэропорту телефон - так хотелось ее услышать, и в последний момент передумал. Если бы не эта работа, возможно, он получил бы хоть какое-нибудь образование и зарабатывал деньги своими мозгами, а не своим телом. Но он в пять лет стал фотомоделью. И повинна в этом опять была Клара, активно рассылавшая его портфолио в разные агентства. Она мечтала объездить с ним весь мир. Но в столь юном возрасте Феликса пригласили всего единственный раз, правда, в Париж. О, с каким воодушевлением она ехала! Но в первый же день в уличном кафе Феликс чем-то отравился, и на съемках был бледным, вялым и безжизненным. И Париж оставил у Клары впечатление города мрачного, парижане людьми вечно на что-то жалующимися, и два слова, которыми она описала жизнь там, были beau (бу) – красиво и cher (ше) – дорого.

А какая у неё была истерика, когда в семь лет он упал и проткнул себе штырем бок. Он лежал в больнице, а она все переживала, что у него останется шрам. Шрам - это же так непрофессионально. Наверно, она не знала, что хоть тогда ещё и не изобрели Фотошоп, но ретушировать изображения все равно умели. А он так хотел быть обычным ребёнком. Ходить в обычную школу, иметь друзей.

С бутербродом и чашкой кофе он сел за стол и тогда только увидел, что Клара поставила ему стакан молока и тарелку хлопьев.

Он первый раз за утро на нее посмотрел.

– Не стоит благодарностей, - ответила она из-за газеты.

– Клара, ты не могла бы найти мне новую домработницу, - сказал он, отодвигая молоко.

На этот раз она опустила газету и отведя в сторону зажатый в тонких пальцах мундштук с дымящейся сигаретой, посмотрела на него удивленно.

– Она же старше меня лет на десять! Неужели с ней ты тоже переспал?

– Нет, с ней мы просто не сошлись во взглядах, - ответил Феликс без пояснений. На самом деле женщина решила сделать ему замечание по поводу количества комплектов белья, которое она должна была менять после каждой его гостьи, - Идеально, если она будет глухонемая.

– Хорошо, но боюсь, придется обратиться в новое агентство, на твой притязательный вкус, в старом уже не из чего выбирать.

– Да мне без разницы, только займись этим сегодня. Мне к вечеру нужна чистая квартира.

– Я постараюсь, - ответила она и, сделав затяжку, снова увлеклась газетой.

Выдержанная в старомодном стиле кухня с большим круглым столом, покрытым плотной скатертью с бахромой под таким же большим круглым абажуром с кистями была бы единственным местом, за которым они с Кларой виделись, если бы она по своему желанию не расширяла свои владения на весь дом. Она жила на одной половине дома, а они с отцом на другой. С ее стороны был отдельный выход, которым раньше пользовалась прислуга, а сейчас кроме самой Клары еще ее мужчины, на которых отец давным-давно не обращал никакого внимания. Только просил не знакомить с ними ребенка. Но с детства Феликс время от времени встречался с каким-нибудь мускулистым мачо в этой самой кухне. Клара питала слабость к атлетически сложенным мужчинам. Именно по этой причине она каждый день по нескольку часов проводила в спортзале, правда, ее фигуре это тоже шло на пользу. По этой же причине с маниакальной настойчивостью она нанимала Феликсу индивидуальных тренеров, которые лепили из худощавого нескладного подростка пропорционально сложенного обросшего рельефными мышцами юношу. Причем тренера у него менялись настолько же часто, насколько часто Клара заводила себе нового друга-качка. Должен ли он быть за это ей благодарен? Наверно, да. Спасибо, что ей не нравились скрипачи.

Феликс выпил кофе с бутербродом, а потом все же захрустел хлопьями, запивая их молоком. Он похудел за эту неделю, ему нужен был хоть какой-то белок. А с питанием в их доме всегда было неважно. Клара всю жизнь была на диете, отец ел что было, чаще всего то, что на скорую руку мог приготовить сам. Феликс тоже перебивался тем, что находил в холодильнике и окрестным фастфудом. Еда в их доме была чем-то второстепенным и незначительным, и Феликс не обращал на это внимания. Он доел хлопья и решил, что лучшее средство разогнать свое дурное настроение - отправился в спортзал.

Спортзал хотели делать в том самом подвале, где были затоплены когда-то музейные реликвии, но Клара вмешалась и здесь. Ее не устраивали маленькие окна, расположенные на уровне ног идущих по улице прохожих - через них проникало слишком мало света и слишком мало воздуха. И как отец ее не отговаривал, ссылаясь и на обрушившиеся когда-то перекрытия, и на количество тяжелого инвентаря, который придется тянуть по узким лестницам на третий этаж – ее ничто не убедило. Тренажерный зал сделали над ее спальней, и Феликс часто намеренно приходил погреметь железом, когда она уже отправлялась спать. Она делала вид, что не замечает, главное, она опять настояла на своем.

Делая несложный жим на тренажере сидя, Феликс думал о том, что с некоторых пор не давало ему покоя. То недолгое время, что он учился в школе – он учился хорошо и ему даже нравилось. Он не был от природы глупым. Если бы ему дали учиться! Если бы его ранняя самостоятельность не увлекла его ощущением мнимой свободы, и в 16 лет он так не стремился уйти из-под навязчивой опеки Клары, возможно, он пошел бы даже в какой-нибудь медицинский институт и стал врачом. Если бы сам факт его рождения не скрывали так тщательно, то, возможно, он завел бы друзей хотя бы среди алисангов. Ему говорили, что их учат в специальной Школе. Но в алисанги его посвятили тайно, признав за ним способности кера. И Клара, рыжая и покрытая веснушками до самых пяток, давилась от смеха, когда говорила ему, имея в виду себя: «Альбинос, теперь ты один из нас!» Его отец был азур. Такой же как Феликс блондинистый и голубоглазый, он был азур, а Феликс – кер.