Элизабет Тейлор

«Она разбрасывает вещи по всему дому, — вспоминал Уайлдинг. — Все равно где. После нее кажется, будто по дому прошел ураган с той разницей, что ураган не перевернет все вверх дном так, как она».

Уайлдинг терпел неряшливость Элизабет, однако никак не мог привыкнуть к ее нерасторопности.

«Никак не могу взять в толк, почему у нее напрочь отсутствует чувство времени, — говорил он. — Наверно, это у нее от природы».

Вечно опаздывающая Элизабет заставляла людей ждать часами, пока сама она в это время занималась макияжем, причесывалась или красила ногти. Казалось, она всем своим видом давала понять: «Я буду делать все, что хочу и когда хочу». Она никогда не извинялась за свою вопиющую медлительность, а если ей делали замечания, то не лезла за словом в карман.

«Я бы советовал вам не перечить ей, — предупреждал Уайлдинг. — Она легко раздражается».

Уайлдинг, который избегал какой бы то ни было конфронтации, в начале их брака во всем потакал жене. Он ублажал ее как только мог — рисовал ее портреты, увешал все стены в доме ее фотографиями. На кофейном столике копились кипы журналов, с Элизабет на передней обложке. И, тем не менее, даже этих знаков внимания ей было недостаточно.

«Актеры нуждаются в любви на разных уровнях, и Элизабет требовалось нечто большее, чем просто любовь ее супруга, или ребенка, или родителей, — говорит режиссер Ричард Брукс. — Она нуждалась в любви-одобрении ее таланта, и я решил, что если только сумею, то дам ей такую возможность в картине «Последний раз, когда я видел Париж».

В это время Элизабет Тейлор хотя и считалась звездой, но тем не менее еще ни разу не удостоилась наград киноакадемии. Нельзя также сказать, чтобы она побила все рекорды кассовых сборов. Самыми громкими именами в кинобизнесе тех дней были Джон Уэйн, Дин Мартин, Джерри Льюис, Гари Купер, Джеймс Стюарт, Мерилин Монро, Алан Лэдд Уильям Уолден, Бинг Кросби, Джейн Уайман и Марлон Брандо. Закончив в Лондоне съемки «Бо Бруммель», Элизабет вернулась в Голливуд, чтобы начать работать у Ричарда Брукса в картине по мотивам произведения Ф. Скотта Фитцжеральда «Возвращение в Вавилон» — истории о скитающихся по свету американцах. Главную мужскую роль в ней исполнял Ван Джонсон, бывший партнер Элизабет по «Большому похмелью». Эта лента 1950 года подвигла «Нью-Йоркер» на следующее высказывание:

«Мисс Тейлор хороша собой, но пустое место как актриса. Это ставит ее на ступеньку выше мистера Джонсона». Через четыре года комбинация Элизабет Тейлор плюс Ван Джонсон все еще казалась неубедительной.

«Ван был хорош, он все делал так, как надо, и все равно никак не удавалось поверить, что эти двое до безумия любят друг друга», — вспоминал режиссер.

«Ричард Брукс влюбился в Лиз во время съемок картины, — вспоминает один из участников фильма. — И ему стоило неимоверных усилий добиться от нее убедительной игры».

Щедро тратя на Тейлор все свое время и внимание, Брукс одновременно был груб с ее дублершей. «Не секрет, что Лиз ему ужасно нравилась, и он обращался с нею в лайковых перчатках, — вспоминала Марджори Диллон. — Ну а поскольку я не была актрисой, он помыкал мною, как только мог. От меня требовалось появляться на площадке вместе со съемочной группой, чтобы операторы могли установить освещение и навести камеры, но Брукс заставлял меня выполнять кучу не относящихся к делу вещей, а затем орал на меня, что, мол, актриса из меня никудышняя! Можно подумать, я считала себя актрисой».

Лента «Последний раз, когда я видел Париж» повествует о завязавшем писателе-алкоголике (его играет Ван Джонсон), который пытается отсудить у своей невестки дочь. Бывшая родственница отказывается простить ему смерть сестры. В одном из кадров-ретроспекций мы видим, как писатель, в то время находившийся в запое, во время семейного скандала выставляет на улицу свою жену. Несчастная женщина — ее играет Элизабет — перемерзнув, заболевает пневмонией и умирает. В сцене семейного скандала Элизабет щеголяет в красном шифоновом платье с обычным для нее глубоким вырезом. Сначала она в отчаянии стучит в дверь, умоляя, чтобы муж пустил ее в дом, но затем уходит, теряет сознание и падает в снег. Камера отъезжает назад, чтобы показать нам на фоне нетронутой белизны снега пятно алой крови. «Эффект получился сильный. Сцена впечатляла», — вспоминала Хелен Роуз, художник по костюмам.

В 1954 году в Голливуде все еще безраздельно господствовала цензура. Киноленты скрупулезно изучались на предмет наличия в них «сомнительных с точки зрения морали» кадров — такихг как, например, двусмысленные диалоги, излишне страстные поцелуи, чересчур короткие юбки или слишком откровенные декольте. В своем полупрозрачном красном платье Элизабет демонстрировала куда больше прелестей, чем обычно, и помощник режиссера на всякий случай пригласил на съемки кого-то из «инспекторов по бюстам». Хелен Роуз вспоминает, что инспектором оказалась молодая женщина в очках в роговой оправе. Вид у нее был самый что ни на есть серьезный.

«Она окинула Элизабет одним-единственным взглядом и тотчас попросила принести лестницу. Забравшись по перекладинам на самый верх, она поправила очки и впилась взглядом в шикарный бюст актрисы. Мы все, затаив дыхание, застыли вокруг лестницы, и инспекторша сообщила нам, что платье придется переделать, то есть чем-нибудь прикрыть декольте, в противном случае мы будем обязаны вообще заменить этот наряд на нечто более скромное».

Ричард Брукс разразился проклятиями. «Инспекторша по бюстам» разразилась слезами. Она опрометью бросилась со съемочной площадки и, так и не успев вымарать эту сцену, уволилась с работы. Алое платье осталось, однако даже оно не спасло картину от ехидных комментариев Босли Краутера из «Нью-Йорк Тайме»:

«Сюжет картины банален. Мотивы героев неубедительны. Сценарий написан на скорую руку. Игра актеров — натужна. Ван Джонсон в роли мужа в минуты счастья слишком задирает нос, а когда пьян — становится слишком мрачен. Мисс Тейлор в роли жены радует глаз, но и она временами бывает скучна».

Отзывы критиков о ленте «Во Бруммель», вышедшей на экраны осенью 1954 года, были для Элизабет еще менее приятны: «Что касается мисс Тейлор, она несомненно хороша собой, но временами совершенно бесполезна как героиня», — писала «Нью-Йорк геральд трибьюн».

Оскорбленная в своих лучших чувствах, Элизабет бросилась обвинять студию, что ей предлагают не те роли. Ей отчаянно хотелось пробиться на самый верх кассовых сборов и получить «Оскара». Она беспрестанно пыталась добиться для себя лучших ролей. В 1953 году она умоляла, чтобы ей дали предназначенную для Авы Гарднер роль в «Босоногой графине». Она даже дала Бенни Тау из Лондона следующую телеграмму:

«Мой дорогой, мой уважаемый Бенни. Видела в Риме Джо Манкевича и попросила его, чтобы он дал мне знать насчет «Босоногой графини». Я бы хотела каяться за этот сценарий, как ни за какой другой. Мне известно, что произошло между Авой и Шенком, но если у Метро нет для меня ничего выдающегося, будь добр, помоги мне. Как это тебе известно, мне от этого будет больше пользы, чем от того, что я делала раньше. Пожалуйста, пожалуйста, Бенни, умоляю тебя, сообщи, как только представится первая возможность, мне сюда в Дорчестер. С горячим приветом, Элизабет».

Бенни Тау сообщил в ответной телеграмме, что Ава Гарднер еще не отказалась от роли. Но Элизабет не сдавалась. После появления на свет 27 февраля 1955 года ее второго ребенка, она поручила своему агенту отправить Тау письмо, в котором, в частности, говорилось:

«Когда вы вчера навещали Лиз в больнице, она намеревалась обсудить с вами картину «Я буду плакать завтра», но потом забыла об этом. Из того, что ей известно о сценарии, она сделала вывод, что это, по всей видимости, нечто такое, в чем ей хотелось бы участвовать, а если принять во внимание то, что пишут об этом проекте в газетах, то нельзя ли, спрашивает она, немного повременить со съемками, чтобы ей тоже получить роль».