Елки-моталки

Пина упала, и Родион поднял ее.

– Не гляди на него, - сказал он.

А почему не глядеть-то? Пина опустила глаза и скоро увидела дорогу. Полоса, оказывается, освещалась сбоку и сверху, и каждый комочек земли был хорошо виден. А как все-таки уже близко горит!

– Не бойся, - обернулся Родион, голос его звучал неясно и глухо, будто это все было в том сне.
– Ему еще час до полосы...

Пожарники отставали, растягиваясь цепочкой, и сзади уже стало вспыхивать на просеке. Навстречу такому огню надо бы добрый отжиг, чтоб расширить мертвую зону, но это дело хлопотное, тяжелое, а тут все были уже на пределе. Да хоть бы кое-как отжечь, чтоб главный вал не стеной подошел, не перекинулся на живой лес.

– Рукавицы взяла?
– вдруг спросил Родион.

– Какие рукавицы? Нет.

– Голова!
– сказал Санька.
– На-ка мои.

– Да нет, зачем же твои?
– проговорила Пина.

– Бери. Живо!
– Санька сунул ей рукавицы, пошел назад, торжественно вскричал: - Я приступаю, _леди и гамильтоны_!

– Запаливай, Саня, - отозвался Родион.

Вот и конец полосы. Фронт пожара перекосило немного ветром, и тут огонь уже трепало совсем рядом. Даже земля горела, будто поддувало снизу сквозь мох и лесной хлам. Легкие желто-красные огоньки сновали из одного пылающего ручейка в другой, разбегались по сторонам. Трещало сильно, было светло, однако, на удивленье, не слишком чадно - воздух быстро грело, уносило вверх, а огонь подтягивал себе из живого леса свежий.

Родион рубил длинные ветки с молодым листом, а Пина раскладывала их по полосе. Она совсем не волновалась, потому что работа началась, и Родион спокойно так, сноровисто и красиво снимал кору с гладких крепких березок. Он просекал бересту топором, и она будто сама сходила широким белым листом.

Тушить пока было нечего. Наоборот, начали запаливать. Береста хорошо пошла в дело. Родион сгребал ногами лесной хлам под елочки, поджигал его, и скоро совсем стало светло. Пина помогала, как могла, растаскивая огонь вдоль полосы на берестяных факелах. Загоралось плохо. Все же дымно было, и пламя задыхалось. У Родиона как-то лучше выходило, его костры быстро пронзали дым искрой и огнем, сами начинали подсасывать воздух и шуметь, трещать, как там, за подлеском, на главном огневом рубеже.

Пина все еще не могла освободиться от сна, войти в эту дымную, душную явь. Родион то и дело исчезал в горящем лесу, метался в зыбком, неспокойном дыму, и там тоже загоралось. Он выпрыгивал оттуда, прикладывался к земле, чтоб глотнуть воздуха посвежей, и тут же вскакивал, бежал по полосе, озаряемый красным огнем, а большая тень его на стене живого леса множилась, образуя целую толпу.

Вал подошел буднично и страшно. Горели земля и лес, и в самом воздухе метался огонь. А когда хватало снизу кроны елей и несчетные хвоинки обращались вдруг в гудящее пламя, Пина невольно подавалась назад, в живые кусты. Счастье, что не было стороннего ветра, но пожар жил своим - дым взмешивало и крутило на полосе, а пламя рвалось вверх. Подсушенный со всех сторон остаток леса погибал под свирепеющим огнем трагично и просто.

На полосе стало жарко, даже одежда жгла, и казалось, что она вот-вот вспыхнет. Огонь то в одном, то в другом месте уже перекидывало через полосу, и его надо было гасить. Родион обметывал ветками пламя, топтал сапогами искры, а то хватал руками какую-нибудь стрельнувшую в живой лес пылающую головешку и швырял ее назад, в огненное озеро. Отжиг, что успели сделать, все же помог: низом не могло пройти много огня, а занимающийся верх быстро погасал без поддержки.

Пина тоже бегала и топталась в огне и дыму, хватала с полосы поникшие уже ветки, чтобы смахивать ими пламя.

– Шуруем?
– вдруг послышался рядом выкрик.
– Не бойся! Это ж мы...

Из дыма выскочили двое, должно быть, дежурные парашютисты, которые держали левый фланг, - Копытин, парторг отделения, и один из Иванов. Они были черны, только зубы блестели, и Пина обрадовалась поддержке.

– Вода есть?
– хрипло спросил Копытин, часто дыша и облизывая губы.

– У Родиона!
– Пина бросилась по полосе - метрах в двадцати перекинуло шапку огня.

Сбила, затоптала, присела к земле вдохнуть поглубже воздуху, и у нее поплыло перед глазами красное пламя, а голову совсем разломило.

– На мою территорию забралась, - послышался голос Бирюзова. Агриппина, слышь?

Вот появился Родион подле, крепко взял Пину, повел. Пожарище дымило еще и потрескивало, но там, в черноте, вспыхивало уже немощно, слабо. Неужели остановили? Родионова рука обнимала ее всю, будто несла, а Пина, закрыв глаза, переставляла свои ватные ноги, и это все было снова как во сне...

Она очнулась в зеленом прохладном лесу. Светало, воздух был упоительно свежим, только росы почему-то не видно на кустах и траве. Пожара тоже будто бы не было, лишь от комбинезона пахло дымом. Пина почувствовала, что не одна тут. Подняла голову и увидела две спины - Родиона и Саньки Бирюзова. Парни сидели на мшистой колодине, курили, оглядывали светлеющее небо, чуть слышно разговаривали.

– А работный пожар достался, язви его совсем!
– сказал Санька.

– Один на один не похож, - послышался глуховатый голос Родиона.

– Хоть бы дожди скорей! Платоныч толкует, что сегодня же надо на новое дело: долина где-то занялась...

– Что ж, полетим, елки-моталки. Сесть можно?

– Говорит, сядем. Река там, и он присмотрел отмель подходящую.

– Кто-кто, а Платоныч-то уж присмотрит...

– И "туников" тащить?
– спросил Бирюзов.

– Надо, Саня.

– Да я ничего. Только это ботало. Однако на нем _свет с клином не сошелся_... Гришка-то парень с пользой, да и Баптист ничего, вкалывает.

– Что там за долина, интересно?
– протянул Родион.

– Только так, Родя, - решительно сказал Санька.
– Давай уж я.

– А я?

– Позже подскочишь. Подежуришь тут, в лесничестве все оформишь, а дома в баню сходи, отоспись - ты же с бюллетеня. Кроме того...

– Что?

– Видно, кончается, Родя, наша армейская и пожарная дружба...

– Почему?
– удивился Родион.

– Слепой я, что ли?

– Да погоди ты еще! И неужели, Саня, ты думаешь, что наша дружба так просто порушится?

Санька оглянулся, увидел, что Пина уже смотрит, толкнул в бок Родиона. Они поднялись все, вышли на полосу, обезображенную огнем. Дымило еще, искрило пожарище, даже посверкивало пламя, но было видно, что делу конец. Слева лес почти не пострадал, лишь кое-где черные и рыжие подпалины вклинивались в него. По полосе, спотыкаясь, бродили дежурные десантники, затаптывая последние головешки.

А на стане было сонное царство. Спали кого где свалило. Пина нашла еще в себе силы сходить с Родионом к бочаге и умыться. Потом Родион поставил на костер воду для варева, прилег рядом и заснул. Пина, улыбаясь, вытащила у него из пальцев дымящийся окурок, сняла в шалаше комбинезон и забралась в спальный мешок.

Она не слышала, как наступил день, как пожарники поели и засобирались, как снимали палатку и считали инструмент. Не проснулась она и когда оглушительно затарахтел вертолет, подымая парашютистов. Часа через три, вторым рейсом, увезли остальных, но Пина спала беспробудно. Все еще не в силах стряхнуть с себя дремоту, она удивленно потом оглядывала опустевший стан, где не провела и трех суток, а будто целый месяц прошел.