Эллины (Под небом Эллады. Поход Александра)

Не обращая внимания на полуденный зной, на полное отсутствие тени, на значительное уже пройденное сегодня расстояние, юноша, по мере приближения к домику, всё более и более ускорял шаги. Сердце его учащённо билось, дыхание стало неровным, отрывистым; кровь сильно пульсировала в висках. Откинув шляпу назад, юноша бросился наконец бежать: до дома оставалась всего стадия с небольшим.

Домик был низенький, хотя и двухэтажный, и белым цветом своих стен резко выделялся на тёмном фоне сада, который густой зелёной чащей тянулся за ним вплоть до почти отвесной горной кручи и даже немного захватывал подошву её склона. Этот сад по массе деревьев и кустов, густые верхушки которых уступами вздымались над белой каменной оградой, скорее походил на небольшую рощу. Перед домом раскинулась открытая площадка с мраморным жертвенником посредине. По грубо высеченному на нём изображению головы и шапочке с крыльями [32] не трудно было догадаться, кому посвящаются приносимые здесь жертвы. Наружная стена дома была совершенно глуха, если не считать дверей, ведших в сени и коридор, за которыми находились двор и жилые покои. Вблизи дома не было видно никого; лишь издали, очевидно, из сада, доносились весёлые, звонкие голоса.

32

Вестник богов, Гермес (у римлян — Меркурий), изображался всегда в шапочке и сандалиях с крыльями.

Эфеб, подбежав к дому и уже собираясь вступить в сени, услышал эти голоса и вдруг круто остановился. Казалось, он что-то обдумывал: на разгорячённом лице его опять заиграла улыбка, но уже не прежняя, радостная и счастливая, а скорее хитрая и лукавая. Кто бы в эту минуту увидел юношу, тот, наверно принял бы его за самого бога Гермеса.

Эфеб тихо ударил в ладоши и так же быстро, как приблизился к дому, бросился от него в сторону, туда, где между отрогами гор виднелось тёмное, обрывистое ущелье. С лёгкостью серны достиг он его и начал осторожно спускаться вниз. Это было опасной затеей: внизу зияла глубокая, чуть ли не бездонная пропасть. Но по всему видно было, что юноша хорошо знал эту местность. Соединяя природную силу с развитой упорными гимнастическими упражнениями ловкостью, он, как дикая коза, бесстрашно прыгал с уступа на уступ, с камня на камень, то подаваясь телом вперёд, то. быстро отклоняясь в сторону или назад. Наконец дно пропасти, казавшееся недоступным, было достигнуто ловким путником. Пройдя внизу шагов двадцать и миновав старый, запущенный колодец, юноша круто свернул в сторону и очутился в узком проходе между двумя почти отвесными скалами. Тут довольно отлогая дорожка вела в гору, по направлению к задней стороне дома и его саду. Эта узкая тропинка была делом рук человеческих, как ни невероятным это могло показаться с первого взгляда.

На полдороге выступ скалы был превращён в скамейку. Тут и присел юноша, чтобы немного перевести дух и привести в порядок своё платье, растрепавшееся во время бега и спуска. Но он отдыхал недолго: страшное нетерпение овладело им, и он опрометью бросился вперёд, второпях забыв на скамье и шляпу, и посох. Маленький отдых, очевидно, вернул ему силы, и эфеб в мгновение ока очутился на верхней площадке отрога.

Взору его представилось чудное зрелище. Дом и сад раскинулись у него под ногами. Оставаясь сам совершенно незамеченным за выступом утёса, юноша легко мог видеть и слышать всё, что делалось там, что происходило в саду.

В тени высокого кипариса, на задней площадке, недалеко от дома, резвилось двое мальчиков, лет пяти и семи. Они играли в мяч. Каждый старался подбросить свой мячик как можно выше и на лету поймать игрушку товарища. Звонкий хохот сопровождал это занятие, особенно если удавалось поймать мяч. Но не играющие мальчики привлекли внимание юноши. Он почти не замечал их, потому что взор его был всецело прикован к молодой девушке, сидевшей тут же, под деревом. С первого взгляда её можно было назвать настоящей красавицей: овальное личико с белоснежной, почти прозрачной кожей, лёгкий румянец на нежных, слегка загоревших щёчках, тонкий орлиный нос, тёмные, миндалевидные глаза, которые, метая искры из-под длинных ресниц, указывали на пылкую, страстную натуру их обладательницы, а подёргиваясь поволокой, говорили о томной неге, порой охватывавшей всё это юное, грациозное создание с его пунцовыми губами и полуоткрытым ротиком, показывавшим ряд белых, как перлы, зубов; всё это дивно гармонировало с необыкновенно стройной, как бы воздушной фигурой очаровательной девушки. Её длинные, роскошные, тёмные волосы были завязаны грациозным узлом на затылке и переплетены широкой красной лентой. Девушка сидела на каменной скамье под деревом и задумчиво глядела в чащу сада, в направлении дорожки, ведшей к маленькой калитке в стене.

Путника, скрытого выступом скалы и листвой широко разросшихся деревьев, она не могла заметить. Но зато он весь обратился в зрение и слух и замер на месте. Прошло несколько минут. Мальчики мирно играли. Вдруг их согласие нарушилось внезапной ссорой. Девушка, дотоле сидевшая к ним спиной и видимо вовсе не обращавшая на них внимания, теперь быстро обернулась. Дети, наклонясь к земле, наперебой старались завладеть чем-то.

— Что вы там делаете, братья? — полунасмешливо, полустрого обратилась к ним девушка. — Наверное, поймали ящерицу или лягушонка и не знаете, как поделиться добычей? А бедненькое животное тем временем у вас погибнет. Бросьте же её, полно мучить! — прибавила она, пригрозив братьям пальцем и поднявшись с места, чтобы посмотреть, верно ли она угадала причину ссоры. Мальчики, однако, не обратили на слова сестры никакого внимания: их спор уже грозил перейти в драку. Девушка в мгновение ока бросилась разнимать маленьких шалунов.

— Полно, Никанор! Как тебе не стыдно обижать меньшого брата! Оставь его, Асклепиад, отойди, будь умником! — сказала она решительно, схватив меньшого за руку и отстраняя старшего.

— Но почему же Никанор не отдаёт мне ящерёнка? — сквозь слёзы отвечал мальчуган.

— К чему тебе давать его? — сказал старший брат, с торжествующей улыбкой стиснув в руке добычу. — Я ведь первый увидел его.

— Зато я первый схватил его, он — мой, — продолжал сквозь слёзы меньший брат.

— Сестра Ио, заставь Никанора отдать мне ящерёнка, — обратился он к девушке, видя, что брат и не думает расставаться с драгоценной добычей.

Ио уже хотела было просить старшего брата уступить мольбам Асклепиада, но в нерешимости остановилась, заметив умоляющий взгляд Никанора.

— Ах, вы, шалуны, шалуны! Что мне с вами делать? Как же мне отнять ящерёнка у Ники?! — сказала она в недоумении. — Чтобы никого не обидеть, лучше всего будет сделать так: ты, Ника, отдашь мне на время ящерицу, а я пойду, поищу другую; тем временем вы, помирившись как полагается хорошим братьям, ещё поиграете в мяч. Вторую ящерицу получит Асклепиад. Пойдите же, поцелуйтесь, дети, а ты, Ника, отдай мне ящерицу; пожалуй, она уже полумертва.

Из того, с какой готовностью братья подчинились решению сестры, можно было видеть, как искренно они любили Ио. Взяв бедную ящерицу бережно в руки и дохнув на неё, девушка быстро направилась в гущу сада и, отойдя на несколько шагов от дорожки, принялась за поиски в траве и между камнями. Мальчики же, по совету сестры, продолжали игру в мяч и скоро снова настолько увлеклись этим делом, что забыли и про ящерицу, и про недавнюю ссору.

Ио, стоя тем временем на коленях в траве, продолжала свои поиски, но безуспешно. Утомлённая, она наконец поднялась и тут только заметила, что, усердно ища вторую ящерицу, она нечаянно выпустила из рук первую. Громко расхохотавшись, девушка направилась в глубь сада. Легко ступала она по узкой тропинке, без малейшего признака утомления; только хорошенькое личико её немного покраснело. Между деревьями потянул ветерок, и в чаще вдруг стало прохладно. Ио радостно улыбнулась и быстро подошла к одному из старых высоких деревьев, окаймлявших дорожку. Могучие его корни, выйдя наружу, настолько поднялись над землёй, что образовали нечто вроде сидения. Девушка, очевидно, сюда и шла. Она присела на корни и снова погрузилась в раздумье. Прекрасная, светлонаивная, чисто детская улыбка озарила её лицо; видно было, что Ио думала о чём-то очень ей приятном. Около неё широко раскинулся большой куст, ветви которого почти касались её головы.

Вдруг Ио встрепенулась и, быстро сорвав один из блестящих листиков куста, поглядела на него, взглянула умоляющим взором на небо и затем сильно ударила правой ладонью по листу, лежавшему на согнутой левой руке девушки. Звонко щёлкнул лопнувший от удара листок и отлетел в сторону. Ио в восторге вскочила с места и, радостно вскричав: «Он меня любит! Он меня любит! Писистрат придёт, придёт ещё сегодня!» захлопала в ладоши.

— Он уже здесь, он тут с тобой, моя дорогая, и он тебя любит всей силой Эрота [33] , — воскликнул юноша, бросившись из-за чащи к оторопевшей девушке и крепко прижимая её к сердцу.

33

Бог любви, у римлян — Амур.

Это был тот самый эфеб, которого мы встретили на дороге из Афин к Ликабетту.

— Писистрат, мой бесценный Писистрат, — лепетала обезумевшая от неожиданной радости Ио и обвила пришельца руками. — Ты ли это? Не сон ли это? — твердила она, бессчётное число раз целуя юношу. В ответ на это Писистрат только крепче обнимал свою Ио.

Немного придя в себя от первой радости, молодые люди медленно направились по дорожке к дому. Не сделав, однако, и десятка шагов, Писистрат круто остановился, взглянул на Ио и громко рассмеялся. Не понимая причины этого смеха, девушка смутилась.

— Хороши мы, право, моя Ио! Нечего сказать! Да куда же мы идём? Кажется, бог Эрот насмехается над нами, гоня нас уже теперь к дому.

Девушка, вся зардевшись при этих словах, в свою очередь, звонко и весело рассмеялась и сказала:

— Радость твоего внезапного прихода меня так отуманила, что я сама не знаю, что делаю.

Писистрат с лукавой улыбкой взглянул на Ио:

— Как же это так? Долго ждала, а я всё-таки пришёл внезапно, неожиданно, быть может, не кстати?

— Полно говорить глупости, которым ты сам не веришь, мой милый, — отвечала Ио, прильнув головкой к плечу юноши. — Когда, каким образом мог ты подумать, что я тебя не ожидаю всякий раз с замиранием сердца, считаю дни, часы, мгновения, не отрываю глаз от солнца или клепсидры (водяных часов). Время течёт так медленно, так скучно и вяло, тебя всё нет и нет, а я, наружно спокойная, внутренне сгорая от безумного нетерпения, готовая на всё, на всём гадаю...