Энциклопедия русской пустоты

– Умывальник не лём, – сказала Соня равнодушно. – Тамо боцьки на грядцах.

Продолжая орать, Юля побежала за дом, – а Сеня так и стоял смятённым придурком. Вдруг – Любовь Маринишна веско цокнула и куда-то исчезла.

Они стояли вдвоём – секунду, две – в тишине: какой-то извечной, как бы сплетённой некими мастеровитыми пауками… Сенька всё ещё морщился, подрагивая и представляя эту обваренную руку (бедненькая!), а Соня как-то странно закусила губу и проговорила невинно:

– Пойдём на запольки.

– В смысле? – Он весь оторопел.

Соня не отвечала.

– Какие ещё запольки? – попробовал он опять.

А Соня молча взяла его за руку и поволокла.

Поволокла быстро, даже удивительно: перед глазами сменялись картинки – насупленная хвоя, каменистые пустоши, вязкие топи – среди бескрайне-жёлтого камыша, у какой-то гнилозубой мельницы, они остановились. Кусок жернова болтался со скрипом, пустые глазницы гудели чернотою, а кругом – какое-то бесконечное, несметное болото, голубое наваливающееся небо, заунывные лягушки. Где-то далеко – в мглистой дали – виднелся островок леса и, кажется, намёк на деревню.

– Красиво, – проговорил Сенька, пытаясь совладать с комом в горле.

А Соня тихо, неторопливо, подошла вплотную – Сеня вжался в выцветшие доски, – огромно улыбнулась одной десной, наклонила голову к плечику, к другому и уставилась двумя безднами, надувая радостные ноздри. Затем она ласково взяла свою добычу за руки – и – набросилась в диком поцелуе.

Сеня сошёл с ума и провалился со всей страстью (и хватал её спину – как-то неловко и монотонно), но только Соня вдруг оторвалась, скинула лямки сарафана и подняла руки вверх, являя голые подмышки и остальное, Сеню вдруг передёрнуло – он отвернулся: уставился в поле.

– Я не могу так, – сказал он и смолк.

Соня посмотрела, не поняла и положила голову ему на плечо:

– Цюдной ты.

В желтизне квакали лягушки. Комары били прямо в лоб.

– Я Юлю люблю, – проговорил он, чуть путаясь в «л».

– Ну дак люби, – сказала Соня, носом в плечо.

– А она меня – нет.

– Ну дак не люби.

Сенька отдёрнулся и сделал несколько шагов – Соня села на корточки, обхватила коленки.

– К тому же, – заговорил он, как-то дрожа, – я тебя совсем не знаю… Мы не общались. Мы даже не гуляли!

Хмыкнув, Соня откинулась в траву – в этом скатанном сарафане, совершенная в наготе, она водила пальчиком по травинкам как дирижёр. Смущённый, Сенька заглянул в мельницу – разруха, гнилые доски, бурьян – и оглянулся: Соня так и лежала с голой грудью. Он резко подошёл к ней и попытался зачем-то надеть на неё лямки, но та выскользнула и снова растянулась в траве, блаженно растекаясь лицом.

– Ну какое у нас будущее, а? Ты же не поедешь со мной в Архангельск! – Он стоял над ней, руки строго в карманы.

Очень внимательно – Соня уставилась внезапно глаза в глаза: из женщины-женщины она вдруг сделалась маленькая девочка:

– Ты оногдысь тако вадиво говоришь, как бутто тебе цё-то интересна.

– Это называется «вопрос».

– Чешуя какая! Оно ж всё вмёсте лёжит. Нать только вдругорядь туда посмотрем – и всё понятно.

– Ну это ж вы, ведьмы – ведаете, – проговорил Сенька сквозь зубы.

Соня вскочила вдруг и схватила его как мягкую игрушку. То ли улыбаясь, то ли хмурясь, она что-то долго изучала в его лице и внимательно мяла руки (не отрывая жадного взгляда):

– А вы – много вопрософ спрашивам. – И поцеловала в нос.

Хотя у Юли было много вопросов (диктофоны все куда-то запропали), когда Сенька вернулся, она задала только один:

– Где ты был? – И уставилась с какой-то подпрыгивающей истеричностью.

– Гулял, – ответил он, играя губами. – Красиво тут! Как твоя рука?

– Нормально. – Юля метнула взгляд на забинтованную руку с сигаретой, и снова на него – этот тяжёлый каштан.

Не выдержав его, Сеня облокотился о перила, сверкнул зажигалкой, выдохнул дым. Мимо проходил Мороз: вечный ящик водки и косая борода с заиндевелой сединой…

– Александр Викторович! – окликнул его Сенька. – Здрасьте! А вы не подскажете, у кого про ведьм можно почитать?

Мороз подозрительно замер:

– А зачем тебе?

– Респондента нашёл хорошего.

– У тебя же другой блок был? – Мороз пощурился. – Про народную Библию, так?

– Ну Александр Викторович! Очень респондент хороший!

– Ну раз хороший… – усмехнулся тот в бороду и дальше пошёл. – Завтра дам тебе книжку Головина. А вы там давайте, на костёр приходите – у нас сегодня инициация.

– Обязательно! – крикнул Сенька и на Юлю посмотрел.

А экспедиция продолжалась. Тайком, на мельнице, Сенька с Соней встречались, целовались, гуляли по болотам, по дубровам: он задавал вопросы – Соня неохотно отвечала, целовались опять (не доходя известного предела), а Сенькина монография про ведьм – тучнела помаленьку…

– О, Ерофей Палыч! – заметил Сенька петуха, забредшего к ним в уголок (они и матрас какой-то приволокли, и котелок, и кружки).

Соня подняла головушку с его груди:

– Эко не Ерофе Палыц, эко другова – на мамку поглядует. Кыш отсель!

– А что за зёрнышки вы тогда на кухне считали?

– Ерофе Палыц у нас главной дядина, он отцёт передавах. Ты ишша не устал спрашивам? Не лихо тебе? – И протянула губы уточкой.

– Погоди, – Сенька отодвинулся и сел. – У вас на печи тогда лежал кто-то. Это же Серафима Петровна, да? Она ревенант? Возвращенец?

Соня приподнялась на локте, поправила волосы и, обжигая болотисто-зелёным взглядом, ласково проговорила:

– Ты б в местны кулёмки не лез, Сенецка, а то бабка хуй поставит.

– А это… кхм… плохо разве?

– А ты тада ни делов делать не сможешш, ни посцать сходить. И попы не в помочь – кто обаву поставил ейна токмо и снять можат.

– Интересно. – Сенька записал в телефон.

– Ужа-ты! Помолци.

– Ужаты, – согласился Сеня и улыбнулся как довольный кот.

Нос её был похож на нос, а губы были похожи на губы – глаза, приблизившись, вдруг разбежались в лучики (взгляд довольной лисицы), руки обвили шею, Сонечкино лицо придвинулось, накинулось…