Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект

И, наконец, еще один общий мотив между песней «Ошибка вышла» и «Письмом»: «Я, обнаглев, на стол кошу / И вою, что есть сил: / “Я это вам не подпишу, / Я так не говорил!”» /5; 374/ = «Сорок душ посменно воют, / Раскалились до бела» = Похожим образом вел себя лирический герой в песне «И душа, и голова, кажись, болит..» (1969), где тоже хотел вырваться из психушки: «Я б отсюда в тапочках в тайгу сбежал, — / Где-нибудь зароюсь и завою!».

При этом, несмотря на все издевательства над собой, герои обеих песен выступают в маске пролетариев, что до известной степени затушевывает подтекст: «Здесь вам не Лондон, не Париж!» /5; 381/, «Чего строчишь? А ну, покажь! / Пособник ЦРУ!» /5; 387/ = «Эти их худые черти / Мутят воду во пруду, / Это всё придумал Черчилль / В 18-м году». Кстати, с пролетариями сравнивает себя и лирический герой в «Гербарии»: «Лихие пролетарии, / Закупив водку килечкой, / Спешат в свои подпо-лия / Налаживать борьбу, / А я лежу в гербарии, / К доске пришпилен шпилечкой…».

Разберем еще несколько важных мотивов, которые встречаются в высказываниях обитателей Канатчиковой дачи и находят аналогию в других произведениях Высоцкого, объединенных образом его лирического героя.

В самом начале песни пациенты психбольницы сетуют: «Во субботу, чуть не плача <…> Вместо чтоб поесть, помыться…». А вот что говорит лирический герой: «С тех пор обычно по субботам / Я долго мокну под дождем / (Хожу я в баню черным ходом)…» («Прошу прощения заране…», 1971), «Всегда по субботам мне в баню охота…»(«Приехал в Монако какой-то вояка…», 1967).

В черновиках «Письма» встречается мотив тесноты: «Тесно нам в себе самом» (С5Т-4-254). Его же находим в стихотворении «Меня опять ударило в озноб…»: «Мне тесно с ним, мне с ним невмоготу!», — и в «Песне микрофона»: «Мы в чехле очень тесно лежали». А из других мотивов назовем мотив отравы, которой власть поит людей: «Поют здесь отравой сущей» (С5Т-4-255), — и в том числе лирического героя: «Пей, отраву хоть залейся!» /5; 64/, «И закусил отраву плотно я» /3; 84/, «Но лучше выпью зелья с отравою» /2; 262/, «Чашу с ядом вместо кубка я беру» /3; 66/; а также стремление вырваться на свободу и чистый воздух: «Вы хотя бы, иноверцы, / Распахните окна, дверцы! / Нам бермуторно на сердце / И бермутно на душе» (АР-8-57), «Дайте рупор, дайте волю, / Отпустите на два дня!» (АР-8-49), — которое характерно как для лирического героя, так и для лирического мы: «Лишь дайте срок, но не давайте “срок”!» /2; 187/, «Дайте же мне свободу!» /1; 145/, «Но не вам того решать — дайте малость подышать!» (АР-6-73), «Дайте мне глоток другого воздуха!» /2; 167/, поскольку «лучше где-нибудь ишачь <.. > Чем вашим воздухом дышать» /4; 158/.

Требует более детального разговора и вышеупомянутая маска пролетариев: «Больно бьют по нашим душам / “Голоса” за тыщи миль» (основная редакция), «Больно нашим дачным душам, / Что “Америку” не глушим!» (черновик: С5Т-4-252).

Выражение «дачные души» образовано от «Канатчиковой дачи». Родственный образ встречался в «Моих капитанах» (1971): «Ах, мой вечный санаторий — / Как оскомина во рту!» /3; 69/. Но в концовке этой песни лирический герой все же намеревался вырваться из «санатория»: «Нет, я все же выйду в море <.. > К черту вечный санаторий…». В таком же вечном санатории окажутся пациенты «Письма с Канатчиковой дачи»: «Мы же — те или иные — / Все навечно выходные» /5; 472/. Таким образом, и «вечный санаторий», и «вечное» заключение в психбольнице означают одно и то же: пожизненную несвободу как отражение советской действительности. Этот мотив находим также в черновиках «Гербария» и песни «Ошибка вышла»: «Навек гербарий мне в удел?! / Расчет у них таков» /5; 369/, «А вдруг обманут и запрут / Навеки в желтый дом?» /5; 389/. И поскольку «ворон крикнул: “Аегегаюге!”», в черновиках «Письма» будет сказано: «И Хуссейн Залиханов — / Из чабанов-ветеранов — / Передачу про баранов / Не увидит никогда» (С5Т-4-257).

В песне «Мои капитаны» лирический герой понимал: «.. не уйти мне с земли — / Мне расставила суша капканы!», — как в более раннем «Человеке за бортом»: «Я пожалел, что обречен шагать / По суше, — значит, мне не ждать подмоги — / Никто меня не бросится спасать / И не объявит шлюпочной тревоги». Следовательно, уже в этой песне говорилось о «вечном санатории».

Однако свою обреченность понимает не только лирический герой («Я пожалел, что обречен шагать / По суше…»), но и все пациенты Канатчиковой дачи: «Нас берите, обреченных». Поэтому в «Приговоренных к жизни» (1973) герои скажут: «Нас обрекли на медленную жизнь — / Мы к ней для верности прикованы цепями» (для сравнения — в «Письме с Канатчиковой дачи»: «Кто лежит, привязан в кресле, / Кто — прикручен на кровать. / “Зафиксированы”, если / По-научному сказать» /5; 470/), а в «Дне без единой смерти» (1974 — 1975) представители власти обращаются ко всем, кто не хочет жить в рабстве: «Слюнтяи, трусы, самоеды, / Вы все на жизнь обречены» (АР-3-90). И здесь же: «Жить, хоть насильно, — вот приказ!» /4; 244/. Поэтому в «Приговоренных к жизни» все советские люди «насильно лишены желанной смерти» /4; 304/. Да и в одном из последних стихотворений Высоцкого — «В стае диких гусей был второй…» (1980) — гуси обращаются ко «второму», который «всегда вырывался вперед»: «Да пойми ты, что каждый второй / Обречен в косяке» (в данном контексте стоит также упомянуть формулу Александра Галича «Поколение обреченных» из его «Вальса, посвященного уставу караульной службы», 1963).

Только что отмеченные параллели между «Приговоренными к жизни» и «Днем без единой смерти»: «Нас обрекли на медленную жизнь» /4; 66/ = «Вы все на жизнь обречены» (АР-3-90); «Насильно лишены желанной смерти» /4; 304/ = «Жить, хоть насильно, — вот приказ!» /4; 244/, «Тех беспощадно оживят, / Насильно, без особых угрызений» (АР-3-88), — являются далеко не единственными.

В предыдущей главе мы подробно говорили о взаимозаменяемости в произведениях Высоцкого рая и ада, поскольку оба контролируются советской властью: «Зачем стучимся в райские ворота / Костяшками по кованым скобам?» («Приговоренные к жизни») = «На райских кованых вратах / Замок висячий на засове» («День без единой смерти»; в рукописи слово «райских» зачеркнуто, и над ним написано «адских»; АР-3-86); «Душа застыла, тело затекло / У нас, приговоренных к жизни в спешке» (АР-14-168) = «Вход в рай забили впопыхах, / Ворота ада на засове». И поскольку ворота на засове, в черновиках «Приговоренных к жизни» сказано: «Закрыт запасный выход из войны» (АР-6-101). А раз «вход в рай забили впопыхах», то совершенно закономерен вопрос, который задавался в первой песне: «Зачем стучимся в райские ворота / Костяшками по кованым скобам?».

Приведем еще несколько буквальных совпадений: «Насильно к жизни приговорены» (АР-6-101), «Мы к ней приказом приговорены» (АР-14-168) = «Жить, хоть насильно, — вот приказ!» /4; 244/; «И будут хохотать, и пировать, / Как на шабаше ведьм, на буйной тризне / Все те, кто догадался приковать / Нас узами цепей к хваленой жизни» (АР-14-172) = «Да! День без смерти удался — / Застрельщики, ликуя, пировали. / Но вдруг глашатай весть разнес / Уже к концу банкета…» (АР-3-84) («хохотать» = «ликуя»; «пировать» = «пировали»; «тризне» = «банкета»). А поскольку в первом случае люди прикованы к жизни, во втором будет сказано: «От жизни нынче не сбежать» (АР-3-87), — хотя в «Песне Билла Сигера» один из авторских двойников все же попробовал это сделать: «Он мне: “Внемли!”, - /Ия внимал, / Что он с земли / Вчера сбежал. <.. > Он видел ад, / Но сделал он / Свой шаг назад — / И воскрешен!».

Отметим также развитие одного мотива: «И риск ему, и цепь не по зубам» (АР-14-172) — «Кто смог дерзнуть, кто смел посметь / И как уговорил он смерть?», — и похожую концовку обоих произведений: «Мы лучше верной смертью оживем!» = «Он просто умер от любви — / На взлете умер он, на верхней ноте!».

Кроме того, «верха», то есть власть, в «Дне без единой смерти» характеризуется точно так же, как «егеря» в «Заповеднике» (1972): «Ловко, продуманно, просто, с умом, / Мирно — не надо стрелять!» (АР-7-30) = «Не нужно пулям бить поклонов <.. > Конкретно, просто, делово» (АР-3-89).

Что же касается мотива обреченности пациентов Канатчиковой дачи (читай: всего населения страны), то с ним тесно связан мотив гибели задаром: «Академики, родные, / Мы ж погибнем задарма» (АР-8-44), «Даже он — великий стоик — / Плачет: “Гибнем задарма!”» /5; 472/, - который встречается во многих произведениях: «К чему задаром пропадать? / Ударил первым я тогда» («Тот, кто раньше с нею был»), «Так много наших ген и хромосом / Задаром гибнуть будут в колбах и ретортах» («Лекция: “Состояние современной науки”»; черновик — АР-11-88), «Гибнут пешки ни за что на поле, / Грудью защищая короля» («Честь шахматной короны»; черновик — АР-13-73), «А гибнуть во цвете… Уж лучше при свете» («Спасите наши души»), «А я тут гибну — и не за грош, а по глупости гибну!» (рассказ «Плоты»), «Ведь погибель пришла, а бежать — не суметь!» («Погоня»; здесь герой упрекает себя: «Вот же пьяный дурак, вот же налил глаза!», — а в рассказе «Плоты» он погибал по глупости), «А мы прошли за так на четвертак, за ради бога <…> Мы здесь подохли — вон он, тот распадок» («В младенчестве нас матери путали…»).

Процитированная выше песня «Спасите наши души», помимо мотива преждевременной гибели: «Мы гибнем от удушья» (АР-9-120) = «Мы ж погибнем задарма» (АР-8-44), — содержит и множество других параллелей с «Письмом».

В обоих случаях герои находятся в замкнутом пространстве: «Задраены люки, соскучились руки» /2; 349/ (другой вариант: «На дне мы на воле, взаперти, а не там»; АР-9-123) = «Вся закрытая больница / У экранов собралась» [1886] ; задыхаются: «Мы бредим от удушья» = «Распахните окна, дверцы» (АР-8-57); и мучаются от бездействия и отсутствия выхода: «Там прямо по ходу запретные воды, / Рогатая смерть. <…> Подохнешь от скуки, а выхода нет» (АР-9-121) = «Прозябаем в тьме мы тьмущей»²²⁹, «Нам осталось — уколоться / Или лечь да помереть» (АР-8-56) («смерть» = «помереть»; «подохнешь от скуки» = «прозябаем»; «выхода нет» = «осталось… помереть»).

1886

Добра! 2212.С. 248.