Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект

Примечательно, что одиночество нужно Бродскому как раз для того, чтобы разгадать суть вещей, которая заключается… в одиночестве. Получается замкнутый круг: «Одиночество учит сути вещей, ибо суть их тоже / одиночество…» («Колыбельная трескового мыса», 1975).

Многие произведения Бродского носят абстрактный характер, либо полны редких имен и сложных конструкций и содержат отсылки к малоизвестным литературномифологическим сюжетам, ' так что «их понимают лишь доценты МГУ» (Довлатов).

Высоцкий же в высшей степени демократичен, но вместе с тем ничуть не менее сложен — просто каждый понимает его на своем уровне.

Сказанное объясняет популярность Бродского главным образом в университетских кругах и популярность Высоцкого во всех слоях советского (ныне — российского) общества.

Приложение 3 Высоцкий и официальные поэты

Поскольку данная тема неоднократно привлекала внимание исследователей [3105] , остановимся на двух наиболее знаковых фигурах: Вознесенском и Евтушенко, по произведениям которых в Театре на Таганке было поставлено несколько спектаклей.

3105

Сушко Ю. «Мои друзья — известные поэты…» // Вагант-Москва. 2003. № 7–9. С. 2 — 6; Перевозчиков В.

Поэты и поэзия // Перевозчиков В. Неизвестный Высоцкий. М.: Вагриус, 2005. С. 264 — 270.

Валерий Золотухин так вспоминал о тех временах: «Правда, у Вознесенского есть поэма о Ленине “Лонжюмо” (которую он написал в 1962 — 1963 годах) и стихи “Уберите Ленина с денег” (которые он написал в 1967 году). Сейчас кое-кто упрекает его за эти сочинения. Но дело в том, что он писал всё это не как конъюнктурщик, а как дитя своего времени, воспитывавшийся в советском духе, и писал всё это от души. Тогда в нашей стране было атеистическое время, люди не верили в Бога, но всем всегда хочется верить в какие-то идеалы, в какие-то высокие идеи. И поэтому советские люди верили в идеи социализма и коммунизма, верили в Ленина и в Сталина. И Вознесенский верил, когда был молодым. Тогда он и написал поэму о Ленине и стихи “Уберите Ленина с денег”, и написал это со всей силой таланта поэта-художника и с гражданским темпераментом… <…> А информации об этом [о красном терроре. — Я.К.] у народа не было. Ни о Ленине, который требовал расстреливать всех подряд: расстрелять! расстрелять! расстрелять! Ни о Сталине, который тоже не уступал ему в этом. Она появилась позже» [3106] .

3106

Валерий Золотухин: «Со стихов Вознесенского началась поэтическая линия Театра на Таганке» / Беседовала Нина Краснова // Наша улица. 2013. Март. № 160 (3).

Однако вот ведь в чем закавыка: Высоцкий, который был младше Евтушенко и Вознесенского на пять лет, не прославлял в своих песнях ни Ленина, ни Сталина, ни коммунизм, ни Братскую ГЭС. Да и информация о преступлениях Ленина была у него еще с конца 50-х (от троюродного дяди Павла Леонидова), а о лагерях ему было известно в том числе от двоюродного брата Николая Гордюшина, прошедшего ГУЛАГ. Короче говоря: тот, кто хотел знать правду, тот ее знал.

Возможно, дело здесь еще в том, что Высоцкий принадлежал к другому поколению — 16-18-летних ребят, на которых обрушился 20-й съезд и поломал у них веру не только в Сталина, но и вообще в советский строй [3107] , а Евтушенко и Вознесенский в 1956 году были уже сложившимися личностями и официальными поэтами и на подобную ломку мировоззрения решиться не могли. Кроме того, они любой ценой стремились напечататься, а для этого нужно было демонстрировать властям свою лояльность. Как рассказывал Вадим Делоне: «В ту нашу встречу Евтушенко искренне отговаривал меня от гражданских протестов. Говорил, что я гублю свой талант. Что становление поэта невозможно без публикаций. <…> Говорил, что сам он за одно настоящее стихотворение, опубликованное миллионным тиражом на всю Россию, готов написать 10 поденных, готов унижаться. Я спросил: “А не думаете ли Вы, что унижения равно убивают в Вас поэта?” Он возразил, что зато крепко стоит на ногах, набил руку, еще многое сможет…”» [3108] .

3107

Как вспоминает Владимир Буковский: «.. лично я не верил ни в какой социализм, ни в каких Лениных лет с шестнадцати, если не раньше. <.. > Антисталинистами были практически все. Сторонники социализма с человеческим лицом пытались звать назад, к Ленину, а мы смотрели на Запад. И те, и другие были достаточно критически настроены по отношению к настоящему и в выражениях не стеснялись» (Буковский В. Гайд-парк по-советски // Поликовская Л.В. Мы предчувствие… предтеча…: Площадь Маяковского: 1958 — 1965. М.: Звенья, 1997. С. 12).

3108

Интервью газете «Русская мысль» (Париж, 23.11.1978); http://vadim-delaunay.org/letters

В отличие от своего коллеги Александра Галича, не желавшего иметь дело с придворными поэтами и их покровителями и в итоге вынужденного покинуть страну, Владимир Высоцкий стремился найти свою нишу в советском обществе и с большим пиететом относился к тем, кто состоял в Союзе писателей, издавал свои книги и имел право на афишные выступления, поскольку и сам мечтал об этом.

По словам Давида Карапетяна, Высоцкий «чурался роли арбитра, считая, что талант искупает многое» [3109] , и поэтому общался со многими деятелями культуры, в том числе с теми, у которых была сомнительная репутация.

3109

КарапетянД. Владимир Высоцкий: Воспоминания. 2-е изд., доп. М.: Захаров, 2005. С. 224.

Начнем с Евгения Евтушенко.

В своих стихах начала 60-х он позиционировал себя как антисталиниста (в 1962 году уже было опубликовано его знаменитое стихотворение «Наследники Сталина») и одновременно ярого коммуниста-ленинца. Вместе с тем он был вхож в любые кабинеты, включая КГБ, а 24 декабря 1962 году на расширенном заседании Идеологической комиссии при ЦК КПСС, организованном Сусловым по распоряжению Хрущева в здании ЦК КПСС на Старой площади по поводу выставки художников-авангардистов в московском Манеже 1 декабря, заявил следующее: «Если кто-нибудь на моем поэтическом вечере скажет что-нибудь антисоветское, я сам своими руками его отведу в органы безопасности. Пусть партия знает, что самый близкий и родной человек станет для меня в таком случае врагом» [3110] . Ну чем не Павлик Морозов?

3110

Белютин Э. Хрущев и Манеж // Дружба народов. 1990. № 1. С. 151.

Высоцкий же в 1962 году напишет: «Я был душой дурного общества, /Ия могу сказать тебе: / Мою фамилью-имя-отчество / Прекрасно знали в КГБ» [3111] .

Тогда же, в 1962-м, Евтушенко создал целый гимн коммунизму: «Я коммунист по сущности своей, / Мне коммунизм велит быть злей и злей / К тому, что на пути его стоит. / И с толку я советами не сбит. / И нету во мне робости былой. / И — интересно жить, когда ты злой!» [3112] . Да и в 1960 году он говорил: «Не страшно, что плохо любится, / что грустен, как на беду, / но страшно, что Революцию / хоть в чем-нибудь подведу. / Мне еще много помучиться, / но буду тверд до конца, / и из меня не получится / вкрадчивого льстеца. / И пусть, не в пример неискренним, / рассчитанным чьим-то словам, / меня коммунистом! ” — / вся жизнь моя скажет вам» [3113] .

3111

Сохранилась фотография Высоцкого, сделанная 23 апреля 1967 года (на концерте у Г. Рахлина в Ленинграде), на которой он оставил иронический автограф: «Я был душой дурного общества, а теперь вовсе наоборот», — причем слово «был» подчеркнул дважды.

3112

Евтушенко Е. Качка. London: Flegon Press, 1966. С. 76.

3113

Евтушенко Е. Нежность. Новые стихи. М.: Сов. писатель, 1962. С. 37.

А вот для контраста песня Высоцкого «Штрафные батальоны» (1963): «За этот час не пишем ни строки. / Молись богам войны — артиллеристам! / Ведь мы ж не просто так, мы — штрафники, / Нам не писать: “…считайте коммунистом ”».

Как говорится: «Почувствуйте разницу».

В 1962 году Евтушенко выступил и на заседании Идеологической комиссии при ЦК КПСС, где нагородил много всякой чепухи, но, помимо нее, прибег к жанру публичного доноса: «Сколько бы они ни старались представить нас как людей, якобы при помощи эзоповского языка, при помощи других методов нападающих на то святое, что было у нас в прошлом, это им не удается. Есть подонки, есть подонки вроде Есенина-Вольпина, сочинившего эту грязную, отвратительную книжечку. После того, как мне подсунули под дверь в Лондоне эту книжку, я мыл руки с мылом, и мне всё казалось, что исходит гнилостный запах от этой книжки [3114] . Есть подонки, привлекающие к себе иногда глупых, заблуждающихся парней, которые издают книжки, вроде “Синтаксиса”, “Коктейля” — два поэтических сборничка с несколькими статьями, которые пытаются доказать, что они литературоведческие. Но они не определяют подлинное лицо нашей молодежи. Не они!» [3115] .

3114

Речь идет о книге стихов Александра Есенина-Вольпина «Весенний лист» (Нью-Йорк, 1961), где автор подробно рассказывает историю своих арестов, начиная со сталинского времени, и критически высказывается — как в прозе, так и в стихах, — по отношению к коммунистическому режиму (пройдут годы, и в 1995 году Евтушенко включит стихи Есенина-Вольпина в составленный им сборник: Строфы века: Антология русской поэзии / Сост. Е. Евтушенко. М.; Минск: Полифакт, 1995. С. 679).

3115

Из стенограммы заседания Идеологической комиссии при ЦК КПСС 24 и 26 декабря 1962 г. // Известия ЦК КПСС. 1990. № 11. С. 199. И уже через несколько дней Есенин-Вольпин был в очередной раз помещен в психбольницу: «30 декабря 1962 г. я был вновь госпитализирован и до 18 марта 1963 г. находился в больнице им. Ганнушкина — на этот раз без формального ареста…» (Есенин-Вольпин А.С. Философия, логика, поэзия, защита прав человека: Избранное. М.: РГГУ, 1999. С. 10). Но самое страшное здесь другое: Евтушенко не только знал о том, что Есенина-Вольпина заключили в психушку, но и одобрил это публично! «Непосредственная встреча с ним во время его поездки по Германии развеяла все иллюзии. Развеяла она иллюзии не только о Евтушенко лично, но и о многом другом, в частности, о характере Хрущева и его правления. После встречи с Евтушенко стало очевидно одно: во многих отношениях Хрущев несравненно опаснее Сталина. <.. > Есенин-Вольпин, посаженный Хрущевым в сумасшедший дом, эту судьбу, по словам Евтушенко, заслужил, — заслужил он ее тем, что клеветал на русский народ. Авторов “Феникса” печатать нельзя, потому что они-де писать не умеют. Себя Евтушенко, очевидно, считает едва ли не новым Пушкиным» (Кашин А. Гастроли Евтушенко // Свобода [журн.]. Мюнхен. 1963. № 2–3 (128–129). Февраль-Март. С. 10). Это краткий пересказ выступлений Евтушенко в ФРГ в январе 1963 года, куда его отправили в качестве поощрения за разгромную речь на заседании Идеологической комиссии в декабре 1962-го… Так сказать, награда за подлость.

Воздержимся от нецензурных эпитетов в адрес Евтушенко, хотя он их, несомненно, заслуживает.

Дело в том, что в человеке нередко уживаются самые, казалось бы, несовместимые черты характера, да и мировоззрение часто бывает эклектичным. Недаром говорят: «Чужая душа — потемки».

Так и Евтушенко при всех своих вышеперечисленных «достоинствах» был большим поклонником творчества Галича (вот где простор для Оруэлла!): «Году в 1963-м Галич пригласил меня к себе домой и спел примерно двадцать песен в очень узкой компании. Песни меня поразили пронзительной гражданской афористичностью: “Но поскольку молчание — золото, то и мы, безусловно, старатели”; “Ах, как шаг мы печатали браво, как легко мы прощали долги, позабыв, что движенье направо начинается с левой ноги”.

Начинавшейся тогда попытке отката с позиций безоговорочного осуждения культа личности на позиции оговорочные, оправдывающие Галич противопоставил собственную безоговорочность. Уже в тот вечер это было совершенно ясно» [3116] .

Кстати, о том, что Евтушенко всегда пытался «сидеть на двух стульях», говорили не только его оппоненты, но и даже близкие друзья — например, скульптор Эрнст Неизвестный: «Помню, как Женя Евтушенко пришел ко мне в мастерскую, где было восемьсот работ в бронзе, малой формы. И ни одна из них не выставлялась! И тысячи рисунков и гравюр. И вот он с пафосом рассказывал мне, что у него не напечатали двадцать стихотворений. Напечатали пятьсот, а двадцать нет. Лишили русский народ такого духовного богатства. Причем говорил Женя об этом чуть ли не со слезами на глазах. Я слушал и думал: “Как тебе хорошо живется. А меня вот совсем не выставляют…”. Я без этого просто задыхался. Говорю ему: “Я тебя не понимаю, Женя. Ты что, не знаешь, что я уже двадцать лет выкинут из жизни?!”.

3116

Евтушенко Е. Магнитофонная гласность // Неделя. М., 1988. № 18. С. 16.

<…>

Мы с Женей дружили больше, чем с остальными ребятами, потому что он подвижный человек, залетал с вытаращенными голубыми глазами и читал мне Окуджаву, Рождественского, Беллочку Ахмадулину, пел Галича. У него грандиозная память, всё шпарил наизусть! Иногда, хоть и было неловко, я вынужден был этот поток затыкать, потому что мне надо было работать. <…> Я Евтушенко прямо говорил: “Женечка, быть официальным поэтом совершенно не стыдно, будь им! Были же официальные поэты: Державин, Жуковский… Быть отщепенцем, изгоем вроде Франсуа Вийона или Артюра Рембо тоже не стыдно. Но у тебя, Женя, длинные ноги. Ты стоишь на двух стульях, и они едут из-под тебя в разные стороны. Переступи уже на какой-то один”. <.. > Женя раздражал еще и потому, что он постоянно непонятно в чем оправдывался. До сих пор оправдывается, что не стукач» [3117] .

3117

Эрнст Неизвестный «О друзьях — товарищах» — размышления о книге В. Аксенова «Таинственная страсть» / Беседовал О. Сулькин (Нью-Йорк), 08.05.2011 // http://art-of-arts.livejoumal.com/434682.html