Энтомоптер

– Это ж "бельфлер", - усмехнулся Тошка.
– А у нас в саду "бельфлера" отродясь не было.

– Чьи?
– насторожился Борька Линевский.

– Левицких, - сказал Тошка.

– Это какой Левицкий, шахматист, да?

– Шахматист, - кивнул Тошка.

– Попался бы ты ему, он бы из тебя такой "бельфлер" сделал...
– сказал Юрка Блинов.

– Шиш, - сказал Тошка.
– Я такой ход знаю, что никогда не поймает.

– Откуда ход?
– спросил Борька.

– Из сада Тольки Логунова. Через малинник.

– Там забора нет, что ли?

– Нет. Только колючая проволока в два ряда. Нырнешь под нее - и порядок.

– Сходим, ребята?
– сказал Борька.
– Сегодня ночью, часиков в двенадцать?

Гошка отвернулся и начал внимательно разглядывать "фордзон". Юрка потер шрам на пальце и вздохнул.

– Ну? Кто пойдет?
– спросил Борька.

– Только не я, - сказал Блин.
– Мне сегодня вечером никак из дому не смыться. Мы с отцом дрова пилить будем.

– Я тоже не могу, - сказал Тошка.

– Боишься?

– Никто не боится, - криво усмехнулся Тошка.
– Только два раза подряд в одно и то же место не ходят. Закон.

– Закон для трусов, - сказал Борька и посмотрел на меня.
– А ты пойдешь?

– Пойду, - сказал я, хотя мне не особенно хотелось. Я знал, что если приду за полночь домой, то обязательно нарвусь на скандал.

– Молодец!
– сказал Борька.

Съев Тошкины яблоки, мы вылезли из "пикапа" и потащили велосипедную раму к Владимиру Августовичу.

– In optima forma!1 - сказал Инженер, осматривая раму.
– Старую краску мы с нее снимем. Подшипники ведущей звездочки и педалей переберем и промоем в керосине. Юра, ты говорил, что можешь достать у отца в гараже тавот для смазки. Это реально?

– Уже достал, - сказал Юрка.
– Пол-литровую банку.

– Принеси, пожалуйста, завтра.

Мы чистили раму часов до шести. Краску обдирали металлической щеткой, мелкой наждачной шкуркой шлифовали подшипниковые шарики и шайбы, перетерли каждый винт, каждую гайку. Седло Владимир Августович велел выбросить, сказал, что надо купить новое.

Наконец рама заблестела, как серебряная, а наши руки покрылись царапинами и ссадинами. Инженер сказал, что на сегодня хватит. Юрка Блинов ушел домой, а я и Борька Линевский отправились к Тошке.

У нас на юге быстро темнеет. Едва только солнце опустится за горы, на город падают синие сумерки, которые через полчаса сгущаются в ночь. И если в это время новолуние, темень стоит такая, что в двух шагах не узнаешь родного отца. Мы решили, что не стоит идти домой, а потом топать назад. Лучше пересидеть светлое время у Тошки. И мы сидели и болтали до тех пор, пока за окнами не потемнело так, будто стекла заклеили черной бумагой.

Наконец Тошка сказал, что пора, и повел нас в дальний конец своего сада. Там, в заборе, мы раздвинули доски и пробрались сначала в сад Тарасовых, где не росло ничего, кроме крыжовника и кислой сливы ткемали, а потом очутились в малиннике Логуновых. Малиновые кусты были такие высокие, что скрывали нас с головой, и такие густые, что мы ободрали не только руки, но даже лица, продираясь сквозь них.

– Стоп!
– тихо сказал Тошка.
– Здесь проволока.

Я пошарил рукой в темноте и нащупал целое проволочное заграждение. И вверху и внизу ладонь натыкалась на острые ржавые колючки.

– Ты чего врал, что здесь два ряда?
– прошептал я Тошке.
– Здесь такое накручено...

– Ничего не врал. Здесь и есть две проволоки. Только они крест-накрест пущены. Вы лезьте, а я приподниму и подержу.

– Давай с нами?
– сказал Борька.

– Нет. Второй раз обязательно попадешься. Закон.

– Ну, как хочешь. Где они, эти самые "бельсфлеры" стоят?

– Один сразу вот здесь, первый. А второй - четвертый в этом ряду, ближе к дому. Чуть что, давайте прямо сюда.

Он приподнял проволоку, и мы поползли в темноту. Борька сразу нашел первую яблоню и, стараясь не шуршать листьями, полез на нее.

А мне, как всегда, не везло. Я никак не мог отыскать второй "бельфлер". Я шарил обеими руками в листве, но пальцы натыкались или на абрикосы, жесткие, как грецкие орехи, или на груши, которые тоже еще не поспели и вкусом напоминали траву. Четвертое дерево оказалось не "бельфлером", а сливой. Вероятно, Тошка неправильно сосчитал. Тогда, позабыв о всякой осторожности, я начал переходить от дерева к дереву, но "бельфлера" не было.

Скоро я перестал соображать, где находится дом Левицких, в какой стороне расположен сад Тольки Логунова и куда нужно бежать в случае опасности.

Хоть бы Борька зашевелился, что ли.

Я присел на карточки и прислушался.

Тишина стояла такая, что звенело в ушах. Борька будто умер на своем дереве. Где он, справа, слева? А может быть, сзади?

– Боря!
– позвал я громким шепотом.
– Ты где? Тишина.

– Борис! Ты меня слышишь?

Никакого ответа.

А может быть, он уже набрал яблок и смылся?

– Борька!

– Ты что, спятил? Тише!
– зашипел откуда-то сверху Борька, и сразу все стало ясно. Я понял, что делал круг и опять пришел к тому месту, где мы влезли в сад.

Я снова начал считать деревья. У четвертого поднял руки, нащупал толстую ветку и вдруг мне в ладонь легло тугое прохладное яблоко, да так и осталось там с листком на черешке.

Да, это был тот самый знаменитый "бельфлер".

Через мгновенье я удобно сидел на развилке и опускал за пазуху яблоко за яблоком.

Я не брал первые попавшиеся. Я выбирал самые крупные.

Скоро у меня оказалось десятка два отборных бельфлеров. Рубашка на животе и с боков оттопырилась. Яблоки холодили тело, поскрипывали, мешали поворачиваться.

"Еще десяток, и надо сматываться", - подумал я и привстал, чтобы перебраться на развилку повыше.

И тут очень близко от меня громко скрипнула дверь, в темноте вспыхнул яркий прямоугольник света, и в этом прямоугольнике появился черный силуэт человека.