Эон. Исследования о символике самости

⁴⁶ Следовательно, крайне важно, чтобы эго было тесно связано с миром сознания и чтобы сознание подкреплялось в высшей степени точной адаптацией. В данной связи первостепенное значение в нравственном плане имеют такие добродетели, как внимательность, совестливость, терпение и т. п., а в интеллектуальном – тщательное наблюдение за симптоматикой бессознательного и объективная самокритика.

⁴⁷ Тем не менее акцентуация эго-личности и мира сознания с легкостью может приобрести такие масштабы, что фигуры бессознательного психологизируются, а самость, соответственно, становится ассимилированной эго. Хотя данный процесс прямо противоположен описанному выше, результат его тот же: инфляция. Как следствие, мир сознания должен быть переведен на более низкий уровень в угоду реальности бессознательного. В первом случае реальность должна быть защищена от архаического, «вечного» и «вездесущего» состояния сновидения; во втором – место для сновидений обеспечивается за счет мира сознания. В первом случае рекомендована мобилизация всех позитивных качеств, во втором – амбиции эго могут быть ослаблены только моральным поражением. Это необходимо, поскольку иначе человек никогда не сможет достигнуть той умеренной степени скромности, которая требуется для поддержания психического равновесия. Речь идет не о том (как могут подумать некоторые), чтобы ослабить саму мораль, а о том, чтобы перенаправить моральные усилия в нужное русло. Например, недостаточно добросовестный человек должен приложить некое моральное усилие, дабы соответствовать ожиданиям окружающих; тогда как тот, кто неплохо укоренился в мире благодаря собственным стараниям, будет вынужден проделать немалую нравственную работу, чтобы нанести поражение своим добродетелям, ослабив связи с миром и снизив эффективность адаптации. (В этой связи вспоминается ныне канонизированный брат Клаус, который ради спасения своей души оставил жену и многочисленное потомство на произвол судьбы.)

⁴⁸ Поскольку все истинные нравственные проблемы начинаются там, где кончается действие уголовного кодекса, их решение почти никогда не зависит от прецедента и, тем более, от предписаний и заветов. Подлинные нравственные проблемы проистекают из коллизий долга. Всякий, кто достаточно скромен или покладист, всегда может найти решение с помощью некоего внешнего авторитета. Но тот, кто доверяет другим столь же мало, сколь и себе, не сможет достичь решения никогда, если оно не явится ему образом, которое в прецедентном праве именуют «промыслом божьим» или «force majeure». Оксфордский словарь определяет данное понятие как «действие неконтролируемых сил природы». Во всех таких случаях некий бессознательный авторитет кладет конец сомнениям и ставит человека перед фактом – fait accompli. (В конечном счете это относится и к тем, кто получает решения от высшего авторитета, только в более завуалированной форме.) Такой авторитет можно описать и как «божью волю», и как «действие неконтролируемых сил природы», хотя с психологической точки зрения между двумя этими описаниями существует большая разница. Рационалистическая интерпретация внутреннего авторитета как «сил природы» или инстинктов удовлетворяет требованиям современного интеллекта, однако имеет один серьезный недостаток: видимая победа инстинкта снижает нашу нравственную самооценку; как следствие, мы убеждаем себя, что вопрос решен исключительно рациональным усилием воли. Цивилизованный человек испытывает такой страх перед «crimen laesae majestatis humana [16] », что при всякой возможности старается задним числом подрихтовать факты, дабы заглушить чувство нравственного поражения. Он гордится тем, что представляется ему самообладанием и всесилием его воли, и презирает тех, кто позволяет природе обвести себя вокруг пальца.

16

Зд.: преступление, заключающееся в причинении ущерба величию человека.

⁴⁹ Если, напротив, внутренний авторитет мыслится как «воля божья» (подразумевающая, что «силы природы» суть силы божественные), то наша самооценка выигрывает, ибо решение тогда предстает актом повиновения, а результат – божественным замыслом. Подобный подход можно, с некоторой долей справедливости, обвинить не только в том, что он слишком удобный, но и в том, что он скрывает моральную распущенность под личиной добродетели. Однако это обвинение оправданно лишь в том случае, когда человек сознательно прячет свою эгоистическую точку зрения за лицемерным словесным фасадом. Это ни в коем случае не правило, ибо в большинстве случаев инстинктивные тенденции устанавливаются вне зависимости от субъективных интересов человека и одобрения со стороны внешнего авторитета. Предварительно консультироваться с внутренним авторитетом не нужно: он присутствует изначально и проявляется в интенсивности противоборствующих тенденций. В этой борьбе индивид никогда не бывает просто наблюдателем: он более или менее «добровольно» участвует в ней и пытается бросить на чашу весов свое чувство моральной свободы. Тем не менее пока неизвестно, в какой мере его якобы свободное решение обусловлено каузальной и, возможно, бессознательной мотивацией. Это может быть столько же «божий промысел», сколько любой природный катаклизм. Данная проблема кажется мне неразрешимой, ибо мы ничего не знаем об основах чувства моральной свободы; тем не менее существование этих основ так же неоспоримо, как и существование инстинктов, которые ощущаются как непреодолимые силы.

⁵⁰ В целом объяснять естественные силы, проявляющиеся в нас в виде импульсов, «божьей волей» не только более выгодно, но и психологически более «корректно». Таким образом мы ощущаем себя в гармонии с habitus нашей анцестральной психической жизни; иными словами, мы действуем так, как человек действовал везде и во все времена. Существование такого habitus само по себе доказывает его живучесть: будь он нежизнеспособен, все, кто подчинялись ему, давно бы погибли в результате недостаточной адаптации. С другой стороны, придерживаясь его, человек имеет все шансы на долголетие. Когда врожденный взгляд на вещи дает подобные гарантии, нет никаких причин объявлять его неверным; напротив, есть все основания провозглашать его «истинным» или «корректным» в психологическом смысле. Психологические истины не есть метафизические инсайты; они суть привычные способы мышления, чувствования и поведения, уместность и полезность которых подтверждает опыт.

⁵¹ Таким образом, когда я говорю, что импульсы, которые мы обнаруживаем в себе, следует понимать как «волю божью», я хочу подчеркнуть, что их необходимо расценивать не как произвольные желания и волеизъявления, а как абсолютные данности, с которыми нужно научиться обращаться правильно. Воля способна контролировать их лишь частично. Она может подавить их, но не может изменить их природу; то, что было однажды подавлено, возникает снова, в другом месте и в измененной форме, но на этот раз отягощенное раздражением, которое превращает иначе безобидный естественный импульс в нашего врага. Также я хотел бы, чтобы термин «божий» в словосочетании «божья воля» понимали не столько в христианском смысле, сколько в духе Диотимы, сказавшей: «Эрот, дорогой Сократ, великий демон». Греческие слова daimon и daimonion обозначают детерминирующую силу, являющуюся человеку извне, подобно провидению или судьбе, хотя этический выбор остается за человеком. Он, однако, обязан знать, чт'o выбирает и чт'o делает. Тогда, повинуясь этой силе, он следует не только собственному мнению, а отвергая ее, уничтожает не только собственное изобретение.

⁵² Сугубо биологический или естественно-научный подход не отвечает требованиям в психологии, ибо главным образом носит интеллектуальный характер. Это, разумеется, не изъян: методы естественных наук давно доказали свою эвристическую ценность в психологических исследованиях. Однако психический феномен в своей целокупности невозможно постичь одним интеллектом, ибо он включает в себя не только смысл, но и ценность, а ценность зависит от интенсивности сопутствующих чувственных тонов. Как следствие, необходимы по меньшей мере две «рациональные» функции [17] , дабы составить более или менее полную схему данного конкретного психического содержания.

17

См. Психологические типы

(раздел «Определение терминов», статьи «Рациональное» и «Иррациональное»).

⁵³ Следовательно, если при анализе психических содержаний мы допускаем не только интеллектуальные, но и ценностные суждения, мы получаем более полное представление не только о самом рассматриваемом содержании, но и о той особой позиции, которую оно занимает в общей иерархии психических содержаний. Чувственная ценность – очень важный критерий, без которого психология решительно не может обойтись, ибо она в значительной степени определяет ту роль, которую будет играть данное содержание в психической экономии. Иными словами, аффективная ценность служит показателем интенсивности представления, а интенсивность, в свою очередь, выражает энергетическое напряжение этого представления, его действенный потенциал. Тень, например, обычно обладает определенно негативной чувственной ценностью, тогда как анима и анимус – более позитивной. Если тени сопутствуют более или менее четкие и поддающиеся описанию чувственные тона, то анима и анимус демонстрируют чувственные качества, определить которые гораздо труднее. В основном они ощущаются как зачаровывающие или нуминозные. Часто их окружает атмосфера чувствительности, обидчивой сдержанности, скрытности, болезненной близости и даже абсолютности. В этих качествах выражена относительная автономность фигур анимы и анимуса. В рамках аффективной иерархии они относятся к тени примерно так же, как тень относится к эго-сознанию. Основной аффективный акцент, по всей видимости, заключен в последнем; во всяком случае, оно способно, посредством существенных энергетических затрат, хотя бы временно подавить тень. Однако если по какой-то причине бессознательное берет верх, валентность тени и других фигур пропорционально возрастает, в результате чего шкала ценностей меняется на противоположную. То, что прежде находилось дальше всего от бодрствующего сознания и казалось бессознательным, отныне приобретает угрожающую форму; при этом аффективная ценность увеличивается от эго-сознания через тень и аниму к самости. Подобная инверсия сознательного состояния регулярно происходит при переходе от бодрствования ко сну; в такие моменты ярче всего проявляется то, что оставалось бессознательным в течение дня. Любое abaissement du niveau mental влечет за собой относительную инверсию ценностей.

⁵⁴ Здесь я говорю о субъективном чувственном тоне, подверженном более или менее периодическим изменениям, описанным выше. Однако существуют и объективные ценности, основанные на consensus omnium, – например, моральные, эстетические и религиозные ценности; они суть общепринятые идеалы или эмоционально окрашенные коллективные представления («repr'esentations collectives» Леви-Брюля) [18] . Субъективные чувственные тона или «ценностные кванты» легко распознаются на основании типа и числа порождаемых ими констелляций, или симптомов возмущений [19] . Коллективные идеалы часто лишены субъективного чувственного тона, но, тем не менее, сохраняют чувственную ценность. Их ценность, следовательно, может быть обнаружена не через субъективные симптомы, а через присущие таким коллективным идеям атрибуты и их характерную символику, не говоря уже об их суггестивном эффекте.

18

Les Fonctions mentales dans les soci'et'es inf'erieures.

19

«О психической энергии», абз. 14 и далее, 20 и далее.

⁵⁵ Данная проблема имеет практический аспект, поскольку вполне может случиться, что коллективная идея, хотя и значимая сама по себе, в силу отсутствия субъективных чувственных тонов представлена в сновидении лишь второстепенным атрибутом; например, божество может быть представлено неким териоморфным атрибутом и т. п. И наоборот, идея может предстать в сознании без свойственного ей аффективного акцента, а потому должна быть переведена обратно в свой архетипический контекст – задача, обычно выполняемая поэтами и пророками. Так, Гельдерлин в своем «Гимне свободе» позволяет этому понятию, потускневшему от частого употребления и злоупотребления, вернуть себе первоначальное великолепие:

С той поры, как поднят я из праха,Как ее лобзания познал,Чист мой взор, не знает сердце страха,Страстью к ней мой разум воспылал.Речь ее ловлю я чутким слухом,Как богине поклоняюсь ей.Слушайте! Вещает добрым духамМудрый глас владычицы моей… [20]

⁵⁶ Очевидно, что идея свободы здесь возвращается в свое исходное драматическое состояние – превращается в сияющую фигуру анимы, освобожденную от тяжести земли и тирании чувств, в психопомпа, указывающего путь к полям Элизиума.

20

Гельдерлин Ф. Сочинения. Перевод Л. Гинзбурга.

⁵⁷ Первый из упомянутых нами случаев, когда коллективная идея репрезентируется в сновидении своим низшим аспектом, бесспорно, наблюдается чаще: «богиня» появляется в виде черной кошки, а божество – в виде lapis exilis (ничего не стоящего камня). Здесь адекватная интерпретация требует определенных познаний, которые относятся не столько к зоологии и минералогии, сколько к существованию исторического consensus omnium касательно рассматриваемого объекта. Эти «мифологические» аспекты присутствуют всегда, даже если в данном конкретном случае они бессознательны. Например, если человек, выбирая, в какой цвет – зеленый или белый – покрасить садовую калитку, не помнит, что зеленый – цвет жизни и надежды, символический аспект «зеленого» тем не менее присутствует в качестве бессознательного sous-entendu. Так мы обнаруживаем, что нечто, обладающее величайшей значимостью для жизни бессознательного, занимает низшее положение на шкале сознательных ценностей, и наоборот. Фигура тени уже принадлежит царству бестелесных призраков, не говоря уж об аниме и анимусе, которые, судя по всему, проявляются исключительно в виде проекций на других людей. Что касается самости, то она находится полностью за пределами личностной сферы и проявляется (если проявляется вообще) лишь в виде религиозной мифологемы, а ее символы варьируют от высших до низших. Посему всякий, кто идентифицирует себя с дневной половиной своей психической жизни, объявит ночные сновидения не имеющими силы, хотя ночь не короче дня, а всякое сознание явно зиждется на бессознательности, коренится в ней и угасает в ней каждую ночь. Более того, психопатология более или менее уверена в том, чт'o может сделать бессознательное с сознанием, и по этой причине уделяет бессознательному внимание, которое обывателю часто кажется необъяснимым. Мы знаем, например, что все, что днем кажется незначительным, ночью видится большим, и наоборот; таким образом, мы знаем, что рядом с тем, что днем мало, всегда маячит то, что ночью велико, пусть оно и незримо.