Эпизод

– Как же это...
– еще не понимал Архипов, а уже словно погреб черный, ледяной открывался под ногами.
– Чего же делать-то?
– почти вскрикнул он, злобно стряхивая оцепенение.

– Не теряйте времени, уходите...
– просто ответил Плис и взял на руки серого кота.

– А ты?
– взбесился Архипов.

– Меня же знают... за дверью схватят.

С ругательством Архипов прыгнул к порогу и запнулся:

– Оружие есть?

– Есть, - послушно ответил Плис и, оживляясь, обнадеживаясь: - Вот здесь, за доской...

– Стрельнем?
– цинично и дразняще бросил вдруг Архипов.

И Плис, аккуратный, честный тяжелодум, просиял как ребенок и бережно положил кота на подушку.

В экстазе неиспытанного опьянения работал Архипов, готовясь к обороне.

В эти минуты он был крепко связан с Плисом, и эта особая, непередаваемая спайка смертью и тем, что было сильнее смерти и что могучим порывом возвысило их над нею, - восторгом наполнило их.

К двери - сундук. На него - тяжелый шкап с инструментами.

– Там что? Мука? Сюда, в простенок, - мешок на мешок.

Плис на секунду даже замялся - так необычно было рисковать драгоценной мукой.

– Стой, - горячо шептал Архипов, соображая, и командовал: - Ты туда, за русскую печь... Бей в эти окна, в дверь. Я - тут, в простенке.

Оружие хранилось у Плиса под обшивкою стены. Достали. Укороченная винтовка-берданка, охотничья двухстволка. К винтовке нашлось шестнадцать патронов, к двухстволке было больше и их можно было переснаряжать. Архипов, как бывший фронтовик, избрал винтовку.

Все было сделано, приготовления окончены, стало темно...

* * *

С гор, от хребтов таежных, от таинственных теперь деревень, запавших в лесных лощинах, потянулись на город порывы ветра, покатили волны-свитки лохматых туч. Серым, далеким пятном

мелькает гонимая бурей птица, налетает над городом, черной тряпицей полощется в вихре и, бросив хриплый крик, уносится в даль.

Стаей черных птиц налетают на город зловещие слухи, панику и смертный страх роняют в рыхлые сердца и скрываются неуловимые и бесследные.

Малинин в расстегнутом френче. Давит, душит воротник бычачью шею.

Ходит по комнате беспокойными, тупыми шагами.

Взглядывает на начальника гарнизона, Полянского, на разведчика Бовича. Иной раз взглянет с надеждой, а сам все прислушивается, нивесть к чему прислушивается... Нет, не помогут - сам себе помогай! Останавливается круто и хрипит, весь пунцовый, брызгая слюной:

– Погубили самую лучшую часть... Шестую роту. Открыли путь к городу...

– Дело надо делать, а не причитать, - наконец, раздражается Полянский.

– Вы послали депешу в губернию? Вы послали?
– допытывается Малинин.

– Конечно, послал, как только получили известие...

– Но что же делать-то?.. Родные мои, что же делать-то? Я тоже послал телеграмму, как городской голова. Пишу, что все женщины, дети, весь город умоляют помочь... Но разве дойдет? А ведь должна дойти? А? Как вы думаете?

– Я думаю, что вам следует переехать к нам, в военный городок.

– Да... да, - соглашается Малинин, - это правда... И жену захвачу...

– Офицерам, живущим в городе, - говорит Полянский, - приказ на ночь являться в военный городок. Далее. Сосняк около городка надо вырубить, очистить площадь обстрела. Это уж вы, Иван Николаевич, через свою управу людей нарядите. Ну... вот пока и все. Все части я беру в городок, оставляю только караул у тюрьмы...

Малинин уже сидел. Слушал внимательно - слова боялся проронить.

Это - выход... Стены городка, кругом штыки, это... не то, что здесь...

Только вот дом, хозяйство? А все-таки легче. Кажется - выручил.

Твердый человек Полянский!

И, когда полегчало одно, закипело другое.

И уж Малинин потребовал многозначительно, с ударением.

– Что вы намерены делать, - обратился Бовичу, - в городе?

– Аресты. Прошу и настаиваю на самых широких полномочиях.

– Ну, да, конечно, конечно. А практически? Кого, где?

– Во-первых, начальника милиции Шумана. Он - ненадежен.

– Что вы, что вы!
– испугался Малинин, - а... если осложнения с милицией? Они его любят...

– Глупите, Бович, - вмешался Полянский, - данных нет. И Шуман - офицер. А потом, если что, так всегда успеется...

– Как хотите, - недовольно оправдывался разведчик, - но я... не ручаюсь. Дальше - кооператор Баландин. Большевик, сволочь, - его как заложника.

– О-о, - Малинин густо покраснел, - в первую очередь! Еще?

– Потом по списку из рабочих, кое-кого из горожан... Так, знаете ли, для безопасности... А теперь... да опять вы, господа, будете недовольны?

– Ну?

– Что вы скажете об этом уполномоченном, об Решетилове?

Малинин переглянулся с Полянским, подхватил живот и сочно захохотал.

– Не пожалеть бы...
– обиженно пробурчал Бович.

– Ох, насмешил, - махал на него руками Малинин. С того момента, как между ним и надвигающимся выросли стены военного городка, он опять обрел душевную ясность и обычное веселонравие здорового животного. Оборвался смехом, лицо напряженное сделалось, беспокойное. Связал всех загадочным взглядом, шопотом прохрипел: - А... с теми, в тюрьме которые?

Загорелся лихорадкой нездоровой гнилой, истеричный Бович, так и впился в Малинина голодными, ждущими глазами.

– За наших офицеров, растерзанных с Орешкиным, я думаю... надо заложников пощупать...
– глухо, сладострастно кончил Малинин.

– Я вам сейчас скажу, - заспешил, заторопился Бович, перерыл портфель, выхватил бумажонку, - вот их... Федоров, Микулич, Косенко...

одиннадцать... семнадцать заложников. Как, Иван Николаевич... всех?

– Ну... Пока пяток. Поважней которых...