Эпизод

Вспомнились неясные скрытые намеки. Рассказы вскользь, со смешком о прогулках на лыжах. Неистово зацарапал свирепый зверь в груди, - вскочил Полянский с кресла.

А тут, запыхавшийся, негодующий, ворвался в кабинет Малинин.

– Георгий Петрович, вы тут сидите, а там все бегают, голову потеряли с солдатами ненадежно! В городе пожар.

– Ага, - подумал со странным удовлетворением Полянский, - и у вас пожар.

– Так нельзя же так!
– визгливо выкрикнул Малинин, - идите же, распорядитесь! Ведь, это красные наверное подожгли... И поймите, солдаты ропщут...

– А почему вы думаете, что это красные?

– не спеша, с расстановкой, поигрывая собеседником, задал вопрос Полянский.

Малинин побагровел. Глаза совсем округлились, он только шевелил короткими пальцами.

"Ничего не знает, - решил Полянский, - только боится".

Пересилил себя и солгал обычным тоном:

– Я знаю это... Пустяки. Еще какие новости?

Малинин пришел в себя.

– Еще? Плохие. Очень плохие, - давился он словами и страхом, - в городе зачем-то собирается милиция. Все с винтовками. Прапорщика Иванова не пропустили к управлению... Надо сейчас же арестовать Шумана. Контр-разведка в городе, связь с ней потеряна... О тюрьме, - уж вы извините, - я распорядился. Чего негодяев жалеть?..

Полянский заинтересовался:

– Как распорядились? Расстрелять?

– А чего же? Целоваться с ними, что ли? Сейчас отправил туда отряд...

– Та-а-ак, - протянул Полянский, - это, все-таки, пустяки...

– Да что с вами, Георгий Петрович?
– вскочил Малинин, - вы же начальник гарнизона? Что вы надо мной издеваетесь?

И, плачущим тоном, убегая к двери:

– Позову сейчас кого-нибудь из офицеров...

– Дьявольщина, - поморщился Полянский, - сейчас приведет... Вот скука! Будут спрашивать, просить..."

Тоскливо осмотрелся: деться некуда. Все противны - все.

Встал, заглянул в канцелярию. Встретился с вздрогнувшим взглядом дежурного писаря. Стало неловко, почти смутился...

– Послушай, - приказал, - пойди в казарму, попроси мне капитана Капустина.

Подождал, когда писарь хлопнул дверью, торопясь и крадучись вернулся к столу и вытащил из лежащего кобура черный наган.

А писарь выскочил из канцелярии и с порога увидел приближавшихся офицеров с Капустиным и Малининым. Хотел отворить им дверь, да в это время грохнул в комнатах и прокатился выстрел...

* * *

– Однако, паря, пора...

– Пожди. Ешшо стемнет...

– Хорошо тебе, чорту, ждать - бородой закрылся и мороз не берет...

– Борода!..
– ухмыльнулся красивый мужик, - она, брат, у меня рощеная...

– Да драки на три хватит, - подзадоривал Кошкин.

– Уж не тебе чета, скобленое, скажем, рыло...

– Ну, распротак тебя, договорился... Айда-ка, парень, лей!..

В сырой, холодной полумгле пустого хлебного амбара запахло остро керосином. Вывернулся из полусорванной двери на минуточку Кошкин, глянуть как снаружи?

В свинцовых, мутных клубах сумерек тонул затихший город. Яркой звездочкой сверкал огонек-фонарь в тюрьме, да другой - в военном городке. Пузато покачнулась к снегу высокая громада старого хлебозапасного магазина, в сугробах, за городской чертой.

– Сожгу тебя, дьявола, - довольно оглянулся на стены Кошкин, затрещишь и там затрещат...

И смотрел на прилегший к земле город, как однажды в тайге следил за запавшей медведицей, выбирая место, куда бы половчее жигнуть ее пулей.

– Время, - сказал он, - как уговорились в аккурат...
– и, бегом к двери.

– Запаливай, дядя Митрий!..

– Э-ге, - отозвался Митрий.

– Ого-го-го, - загоготал он изнутри, - пошло рвать!
– и выскочил из амбара.

Удалой, разбойной глядкой мигнул Кошкину:

– Теперь куды?

– Само собой - в город. Товарищ Решетилов, гляди, сейчас начнет...

* * *

Здание милиции.

Закрылись дневные глаза, открылись вечерние - серым шолком нависли потемки.

Длинный стол завален обоймами и винтовками.

Бравый старшой, с красной ленточкой на шинели, нагнулся над ящиком с гнездами.

Вынет из гнезда рубчатую гранату, - подаст милиционеру:

– Следующий.

Шуман в синей, истертой рубашке - всюду, где нужен.

Приказывает точно, дельно, коротко. Добросовестный спец.

Мечутся ребята молодые, радостным задором закипевшие:

– Мы - восстали!

Решетилов в штатском, рабочий Федор в штатском.

Идет Решетилов к дверям, - вытягивается перед ним постовой, - боевое время, дисциплину знаю!

– Господин начальник, - козыряет вбежавший милиционер, - так что за городом пожар.

– Товарищ Шуман, - кличет Решетилов, - сигнал!

– Слушаю, - отвечает Шуман.

С топотом и лязганьем вываливается из помещения ударная группа.

Прямо в глаза Шуману, в холодные, жестко-решительные, скорее взглядом, чем словом, Решетилов сказал:

– Счастливо, - и выстроившимся милиционерам негромко да горячо: - На военный городок идете, товарищи, за власть трудящихся!

Без уговору, молча, на караул вскинули.

Ушел Шуман, ушел в темноту отряд. Поредела цепь восставших. Словно на вокзал, что ли, проводя дорогого, вошел Решетилов в помещение.

Тащут кого-то. Непосредственно к Решетилову.

– Товарищ начальник, - вот, задержали...

Бледное лицо, заметавшиеся глаза, под распахнутой барнаулкой офицерский френч.

– Куда вы шли и откуда?

Молчит, дрожат змеящиеся губы...

– Сейчас скажешь, - тянет рабочий Федор, доставая револьвер.

– Ради бога... Я... шел домой... это не мой отряд...

– А чей?
– перебивает Решетилов.

– Начальник гарнизона послал... я был против...

– Куда пошел отряд?

– В... тюрьму...

Ткнул дулом револьвера Федор в откачнувшийся, потом окапленный лоб.

– Сколько человек в отряде?

– Двадцать...

– А-а-а!
– за голову схватился Решетилов. Федора за руку в сторону отдернул, зашептал: - У нас сейчас двадцать бойцов. Десять я беру, иду к тюрьме. Ты - тут, распоряжайся.

Схватил попавшийся короткий карабин, засовывая по карманам обоймы, к прижатому в углу пленнику:

– Ваша фамилия?

– И-ва-нов...
– еле выговорил непослушный язык.