Эпоха Брежнева: советский ответ на вызовы времени, 1964-1982
Шрифт:
Проявление «новых настроений» закономерно было наиболее распространено в «интеллектуальной» части общества, среди которой появилось мнение, что «современная идеология распалась на иллюзии (комсомольский актив [554] ), официальные установления (аппарат) и личные убеждения, основанные на знании и интеллектуальной честности (творческая интеллигенция, часть студенческой молодежи)» [555] . Этим интеллигенция противопоставляла себя (носителей «личных убеждений») представителям партии и власти.
554
Очевидно, сюда же относили и партийных руководителей.
555
РГАНИ. Ф. 104. Оп. 1. Д. 28. Л. 3.
В июле 1966 г. Л.И. Брежнев отметил, что «нельзя не видеть известных негативных явлений среди отдельных кругов работников умственного труда», в том числе «факты нигилизма, политической пассивности и отдельные демагогические выступления». В ноябре того же года он высказался еще жестче: «Особую тревогу вызывает то обстоятельство, что некоторые средства идеологической работы», в том числе «научные труды, литературные произведения, искусство, кино, да и печать нередко используются у нас… для развенчивания истории
556
Л.И. Брежнев назвал ее «Сто дней войны».
557
Вестник Архива… С. 60, 73.
Некоторые граждане СССР формулировали и практические идеи. Во-первых, люди, сохранившие лояльность власти и приверженность «святым идеям коммунизма», стали проявлять стремление к демократическим преобразованиям. Высказывались мысли о необходимости ревизии, модернизации советской идеологии, поиска ее новой модели. Приверженцы таких идей считали, что «нынешний социализм «недемократичен», и поэтому необходима новая модель социализма, «соединяющая» социализм с демократией» [558] , т. е. «социализм с человеческим лицом» [559] .
558
РГАНИ. Ф. 104. Оп. 1. Д. 28. Л. 3–5.
559
Грушин Б.А. Четыре жизни России… Жизнь 2-я. Эпоха Брежнева (часть 1-я). С. 264; То же. Жизнь 2-я. Эпоха Брежнева (часть 2-я). С. 859–860.
В этих веяниях, очевидно, проявилось влияние событий в Чехословакии 1968 г., которые всколыхнули определенную часть советского общества. Так, среди молодежи проявлялось двоякое отношение к этим событиям. С одной стороны, высказывалось «возмущение «братьями», которых «столько лет кормили» и которые отвечают черной неблагодарностью». С другой — часть студенчества «смотрела на происходящее в Чехословакии с доброжелательным любопытством», ей импонировало чешское студенчество, ставшее большой социальной силой. Некоторые молодые люди даже гипотетически рассматривали возможность повторения чешского опыта в СССР. При этом особенно большой интерес вызывало создание оппозиционных партий [560] .
560
«…Отчужденное от партии состояние»… С. 190.
Проявлением подобных настроений была поддержка советскими гражданами введения реальной, а не фиктивной системы выборов в Советы всех уровней. На встречах с партработниками люди спрашивали: «Нельзя ли сейчас перейти к более демократичной системе выборов — выдвигать по несколько кандидатов с тем, чтобы был избран товарищ, наиболее достойный? Этим мы покончили бы с субъективистской практикой выдвижения кандидатов, что у нас иногда имеет место». Во время выборов в 1969 г. на некоторых бюллетенях для голосования были обнаружены надписи: «Пора менять бюрократическую форму выборов…Давно пора сделать выборы прямыми и открытыми» [561] .
561
РГАНИ. Ф. 5. Оп. 33. Д. 241. Л. 9; ЦГАМ. Ф. П-85. Оп. 1. Д. 2238. Л. 34.
То же касалось идеи выборности руководства, которую кое-где на местах даже пытались воплотить в жизнь — так, в сентябре 1966 г. прошли выборы прораба в одном из строительных управлений треста «Красноярскалюминстрой». Информация об этом, опубликованная в «Комсомольской правде», привлекла широкое внимание читателей газеты. Выяснилось, что среди них было немало сторонников выборности. Они высказывали мнение, что «выбирать надо всех, кто руководит людьми», «опротивели бездари и карьеристы, опошляющие святые идеи коммунизма», «авторитет выборного руководителя всегда выше, чем авторитет назначенного». Конечно, было и другое мнение — что «при выборах может быть несерьезность, дружеские отношения и т. д.», что в стране еще нет достаточного количества квалифицированных кадров, «чтобы можно было выбирать руководителей производства», и что выборность на производстве — «питательная почва для хаоса, неразберихи, анархии». Тем не менее, как отмечал Б.А. Грушин, в вопросе о выборности проявилось редкое единодушие у большинства опрошенных советскими социологами людей — неприятие существовавшей системы управления и скрытый намек на необходимость решительных изменений в данной сфере. Характерно, что на предприятиях больше всего идея выборности поддерживалась в «низах»: за нее были 75 % мастеров, 66 % начальников цехов и 50 % директоров [562] . В марте 1970 г. на встречах с партработниками граждане СССР заявляли, что в стране существует «большое отчуждение трудящихся от результатов труда наличием единоначалия, данного высшими учреждениями» [563] , что означало необходимость привлекать трудящихся к управлению.
562
Капелюш Я.С. Общественное мнение о выборности на производстве. М., 1969. С. 4. 96–97; Грушин Б. Институт общественного мнения «Комсомольской правды». С. 73; Грушин Б.А. Четыре жизни России… Жизнь 2-я. Эпоха Брежнева (часть 1-я). С. 258, 264–266, 268, 304.
563
ЦГАМ. Ф. ГР85. Оп. 1. Д. 2262. Л. 28.
Во-вторых, еще более опасным для советской системы было стремление к «деидеологизации». Некоторые граждане СССР считали, что официальная идеология полностью негодна и нет смысла ее модернизировать, поэтому надо просто отказаться от нее. В середине 1960-х гг. такие тенденции особенно усилились среди части интеллигенции, которая проявляла стремление к «аполитизму, социальному нейтрализму, беспартийности», «либерализму, свободе», а также разочарование в советском строе, его экономическом и духовном укладе [564] . Значительную
роль в «деидеологизации» интеллигенции играл рост авторитета «безыдеологической» сферы науки и техники [565] , который ярко проявлялся с 1950-х гг.564
РГАНИ. Ф. 104. Оп. 1. Д. 25. Л. 9—10; Там же. Д. 28. Л. 3–5.
565
Lipset Seymour Martin Revolution and Counterrevolution: Change and Persistence in Social Structures. New York, 1968. P. 215.
Один из ведущих советских идеологов Г.Л. Смирнов сделал вывод, что часть «интеллигенции… стремится уйти от сложности жизни, от классовых конфликтов, проблем войны и мира, политической борьбы, замкнуться в кругу профессиональных или личных интересов». Осуждению подверглись ученые-социологи, которые «культивировали идею создания некоей «внеклассовой социологии», нечто вроде человеческой инженерии, которая находилась бы вне влияния идеологии и партии» (явный намек на Б.А. Грушина и Институт общественного мнения «Комсомольской правды», о которых будет рассказано далее в книге). Смирнов также критиковал «аполитичность» писателей, которые стремились «изображать жизнь своих героев вне конкретных исторических, социальных рамок, как людей без социально-политических классовых интересов и стремлений» [566] .
566
РГАНИ. Ф. 104. Оп. 1. Д. 35. Л. 14.
Л.И. Брежнев отмечал «факты политической пассивности, имеющей место среди молодежи». Действительно, одной из черт студенчества стал «внеклассовый» характер мировоззрения. Некоторые студенты относились к общественно-политическим дисциплинам как к набору фактов и второстепенной нудной обязанности, считая, что общественные науки — это «не предмет». Преподаватели общественных наук были среди них непопулярны (очевидно, в отличие от «настоящих» ученых — математиков, физиков, химиков). Практиковался уход молодежи «в науку, которая не знает политических кризисов и… может целиком заполнить жизнь», в которой не оставалось места для идеологии. Исследование «Комсомольцы о комсомоле», проведенное советскими социологами в марте — апреле 1966 г., показало низкий уровень идейности и убежденности комсомольцев, в том числе руководящих работников. Среди молодежи распространялось «отчужденное от партии состояние» [567] . В 1967 г. западные эксперты сделали вывод, что общество в СССР «деполитизированно» и «нереволюционно на всех уровнях» [568] . Советские идеологи, разумеется, оценивали такие тенденции как очень опасные для советского строя. Как заявил Г.Л. Смирнов, «аполитизм» на самом деле скрывал за собой «борьбу против социалистического государства, Коммунистической партии» [569] .
567
«…Отчужденное от партии состояние»… С. 178, 181, 184, 191–192; Вестник Архива… С. 70; Грушин Б.А. Четыре жизни России… Жизнь 2-я. Эпоха Брежнева (часть 1-я). С. 59, 65–67, 111.
568
Sweezy Paul М., and Bettelheim Charles. Op. cit. P. 81.
569
РГАНИ. Ф. 104. Оп. 1. Д. 35. Л. 14.
В-третьих, возникали открыто «антиправительственные» настроения. Такие факты, разумеется, имелись и ранее — в частности, в 1940-х и 1950-х гг. — однако тогда они базировались на марксистско-ленинской платформе, с позиций которой шла критика советской реальности [570] . Так, в 1958 г. к восьми годам заключения за «антисоветскую агитацию и пропаганду» был осужден двадцатисемилетний архангельский экономист С. Пирогов. Под влиянием ранних работ К. Маркса и опыта югославских коммунистов он пришел к выводу о том, что общественный строй в СССР был не советским, а «некапиталистическим» [571] . В нелегальных листовках, распространявшихся в Москве и Ленинграде в 1965 г., утверждалось, что советская «конституция… это сплошной позор… для коммунизма» [572] . Тем не менее большинство авторов критических высказываний и поступков тогда еще не ставило под вопрос необходимость дальнейшего развития СССР как социалистического государства [573] .
570
Грицай В.В., Упоров И.В. Молодежное протестное движение в послевоенном СССР и его характерные особенности (вторая половина 1940-х гг.) // Право и практика. 2014. № 3. С. 35.
571
Козлов Д. Указ. соч. С. 122.
572
РГАНИ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 211. Л. 297–298.
573
Козлов Д. Указ. соч. С. 121.
Однако постепенно социалистическое течение, господствовавшее в «оппозиционных» проявлениях, стало утрачивать свое лидерство, уступая место таким направлениям, как правозащитная деятельность, пацифизм и даже национал-социализм [574] . В 1967 г. Г.Л. Смирнов, выступая на конференции, посвященной проблемам «социалистического сознания», заявил, что «некоторая часть литераторов» проповедует идею, что «коммунизм, точнее сказать — культ личности, и фашизм — это явления одного порядка» (в одной из его статей было дано объяснение, что приверженцы таких идей имели в виду «общую почву» этих двух идеологий «в фетишизации власти, низком уровне массовой культуры и социальной демагогии», «подавлении свободы личности и свободы творчества»). Сравнение коммунизма с фашизмом уже было за гранью «антисоветчины». Кроме того, Г.Л. Смирнов обвинял «отдельных историков» в том, что они «пытались пересмотреть с ревизионистских, буржуазных теорий некоторые основные этапы нашей истории и навязать нашему народу, подрастающему поколению чуждые взгляды» [575] . (В этом был явный намек на известного советского историка А.М. Некрича, издавшего в 1965 г. книгу «1941, 22 июня», которая была запрещена решением партийных органов, а сам Некрич в 1967 г. был исключен из партии.)
574
Грицай В.В., Упоров И.В. Указ. соч. С. 34–35.
575
РГАНИ. Ф. 104. Оп. 1. Д. 25. Л. 10; Там же. Д. 28. Л. 3; Там же. Д. 35. Л. 13.