Эпоха Брежнева: советский ответ на вызовы времени, 1964-1982

В-четвертых, осуществлению перемен «снизу» мешала атомизация советского общества. В. Заславский сделал вывод, что она была одной из причин отсутствия в СССР организованных акций рабочих [1204] . Отметим, что такие акции были, но они охватывали отдельные предприятия и не превратились во что-либо подобное движению «Солидарность» в Польше. Из-за атомизации не возникла тесная связь между интеллигенцией и студенчеством, с одной стороны, и рабочим классом — с другой, тогда как для эффективности любого общественного движения эта связь была необходима [1205] . Кроме того, мешала объединению меньшая распространенность среди рабочего класса «диссидентских настроений», чем это было у интеллигенции.

1204

Заславский В. Указ. соч. С. 86.

1205

Harrington Michael. Op. cit. P. 180–181.

В итоге новые критические тенденции в массовом сознании не вылились в массовые практические акции. Критика властей обществом нарастала, но она не достигла высокого уровня политизированности, в основном касаясь деятельности социальных институтов исключительно местного масштаба. Критика в основном носила «точечный» характер, т. е. люди ограничивались информированием разного рода адресатов об отрицательных фактах действительности без попытки сделать из них какие-то выводы [1206] . Так проявлялись характерные для советского массового сознания патернализм, низкая способность к глубинному анализу обстановки, а также к самостоятельному решению общественных проблем и защите своих интересов [1207] .

1206

Грушин Б.А. Четыре жизни России… Жизнь 2-я. Эпоха Брежнева (часть 1-я). С. 357; То же. Жизнь 2-я. Эпоха Брежнева (часть 2-я). С. 863–865, 869, 878.

1207

СССР: Оптимистическая трагедия. С. 59.

Как показывает анализ архивных документов, большинство вопросов, которые люди задавали партийным и другим чиновникам на разного рода собраниях, касалось внешней политики СССР и ситуации в мире, а не реальных внутренних проблем страны (здесь проявлялись и опасения высказать неугодное властям мнение). Критические замечания в отношении советской внешней политики у основной массы людей оставались в рамках лояльности системе [1208] и были обусловлены желанием защитить интересы страны и ее граждан.

1208

«…Отчужденное от партии состояние»… С. 190; Чернявский А.В. Указ, соч. С. 208.

Таким образом, «фронда» среди советского населения оставалась в основном «кухонной». В 1969–1977 гг. в СССР не было зафиксировано ни одного случая массовых беспорядков. В 1977 и 1981 гг. проявились первые ласточки изменения ситуации — хулиганские волнения в Новомосковске и беспорядки в Орджоникидзе [1209] , однако это были исключительные, из ряда вон выходящие случаи.

Б.А. Грушин считал, что у части советской молодежи появились не только большие «острова» самостоятельного сознания, но также воля и готовность к серьезным переменам [1210] . Однако это не было реализовано на практике. Так, во второй половине 1960-х гг., по словам самих представителей молодежи, всплеск среди нее критических настроений по поводу процесса над А.Д. Синявским и Ю.М. Даниэлем «был только видимостью борьбы… Ни о какой организации или решительном протесте речи идти не может». Даже «идеологически осознающая себя часть» студенчества не знала, что делать, и среди нее «укрепилось настроение безвременья». Некоторые студенты хотели бы посвятить себя общественной деятельности, «однако в рамках официальных они не хотят действовать, а других путей (протестных. — Ф. С.) они не видят». В феврале 1971 г. П.Н. Решетов, выступая на совместном заседании АОН при ЦК КПСС и Института общественных наук (ИОН) при ЦК СЕПГ, заявил, что «бунт, мятеж… больше характеризуют поведение молодежи капиталистических» [1211] , а не соцстран. Действительно, так и было в СССР, где, в отличие от стран Запада, в брежневский период не происходило никаких массовых молодежных, студенческих выступлений.

1209

Крамола… С. 56.

1210

Грушин Б.А. Четыре жизни России… Жизнь 2-я. Эпоха Брежнева (часть 2-я). С. 87, 877.

1211

РГАСПИ. Ф. 606. Оп. 1. Д. 517. Л. 163; «…Отчужденное от партии состояние»… С. 192.

То же касалось и диссидентской деятельности, которая не приобрела «революционный» характер — ни в плане массовости, ни идеологически. Особенно хорошо это было видно с Запада. Как в 1972 г. писал американский политолог М. Харрингтон, диссидентские движения «в Восточной Германии, Польше, Венгрии, Чехословакии и среди интеллигенции в Советском Союзе сами по себе никогда не призывали к возврату к капитализму» [1212] . В том же году в газете «Нью-Йорк тайме» помощник редактора этой газеты Г. Солсбери писал, что предложения А.Д. Сахарова «делаются в рамках, а не вне рамок существующего советского государства… и преследуют цель усовершенствовать систему, избавить ее от аномалий и искажений, сделать так, чтобы она работала лучше, укрепить и вооружить систему и государство, с тем, чтобы они могли отвечать на вызовы, которые им бросают современный мир и развивающаяся технология» [1213] . (То есть Сахаров фактически действовал, исходя из лучших интересов СССР.) В опубликованной советологами книге «Советский Союз в 70-е и последующие годы» говорилось, что «смелость в проявлении оппозиции к советской тирании изнутри еще не превращает советского диссидента в западного либерала… Спектр диссидентства в СССР… включает в себя людей самых различных взглядов, начиная с тех, кого считают истинными ленинцами, и кончая теократами» [1214] . Таким образом, была очевидна еще и идеологическая разобщенность критиков системы. Это ярко проявилось в годы перестройки, когда у легализованных в стране политических сил проявился очень широкий спектр — от либеральных до «черносотенных».

1212

Harrington Michael. Ор. cit. P. 181.

1213

РГАНИ. Ф. 89. Оп. 37. Д. 45. Л. 4.

1214

Советский Союз в 70-е и последующие годы / Ред. Б. Эйсенстат. М., 1976. С. 16.

3.5. Невозможность роста благосостояния

В 1970-х гг. у граждан СССР продолжался рост «материального интереса». На встречах с партийными чиновниками люди проявляли значительное внимание к деятельности государства в сфере обеспечения роста уровня жизни, в том числе ссылаясь на положения Программы КПСС о «повышении благосостояния трудящихся». Население активно интересовалось дальнейшим повышением зарплаты, возможностью отмены и снижения налогов, увеличения пенсии, реализации «замороженных» облигаций государственных займов, введения «материального стимулирования повышения рождаемости» [1215] .

1215

РГАНИ. Ф. 5. Оп. 63. Д. 88. Л. 130, 145; ЦГАМ. Ф. П-63. Оп. 1. Д. 2417. Л. 19.

У части советских людей наблюдалась тяга к владению недвижимостью. Особенно это проявилось в «загородной сфере», где приобрести жилой дом зачастую было проще, чем «построить» кооперативную квартиру в городе. Так, в Московской обл. к началу 1970-х гг. под садоводство было отведено 14 тыс. га земли, на которых было создано 1200 садоводческих товариществ (200 тыс. семей). Проведенная в 1973 г. проверка 150 садоводческих коллективов показала, что «в целом ряде районов… области москвичи незаконно владеют жилыми домами и земельными участками. Так, только на территории одного Барвихинского сельсовета Одинцовского района [1216] 145 человек, имеющих постоянную московскую прописку, используют принадлежащие им дома под дачи. Под видом ремонта купленных старых домов на территории колхозов, совхозов, рабочих поселков возводятся капитальные особняки». Кроме того, в связи с изменением границ Москвы, когда в 1960 г. территория города была увеличена более чем в 2,3 раза, 37 садоводческих товариществ оказались расположенными в черте Москвы. Они занимали 270 гектаров, причем 45 га было занято самовольно, а «остальная площадь была выделена предприятиям под коллективные огороды и сады… без права застройки, однако из-за отсутствия контроля со стороны районных Советов депутатов трудящихся подавляющее большинство участков полностью застроено».

1216

Эти места ныне считаются одними из самых «элитных» в сфере загородной недвижимости.

На территории Москвы также находились шесть дачно-строительных кооперативов, занимавших 95 га. Их членами были более 600 москвичей, и, как выявили власти, «75 % из них кроме капитальных дачных строений имели в Москве жилплощадь» (т. е. фактически получили еще одно жилье, что не разрешалось. — Ф. С.). Коме того, существовал и «самострой» — в пределах лесопаркового защитного пояса города под садовые участки использовалось почти 800 гектаров земли, из них 180 га — самовольно, и «имеющиеся повсеместно постройки также возведены незаконно». В августе 1978 г. москвичи интересовались у партийных представителей, «будут ли разрешать продажу домов в сельской местности городским жителям для использования их в качестве дач с приусадебным участком» [1217] .

1217

ЦГАМ. Ф. П-4. Оп. 172. Д. 27. Л. 202–204; Там же. Ф. П-80. Оп. 1. Д. 1788. Л. 63.

Важность «материального интереса» проявилась в реализации программы «лимита прописки», в рамках которой предприятия в крупных городах — прежде всего в Москве — принимали работников из «провинции» на жестких условиях. Человек обязывался работать только на данном предприятии (и часто только на определенном рабочем месте) и проживал в общежитии. Через некоторое время «лимитчик» получал постоянную прописку, что давало право право встать в заводскую очередь на получение жилья. Основанием для введения этой программы была нехватка рабочей силы, особенно на непрестижных и тяжелых работах [1218] , а с другой стороны — интерес людей к переезду в крупный город, проживание в котором давало много возможностей, прежде всего материальных (лучше снабжение и пр.). Характерно, что не всем «коренным» жителям это нравилось — так, в 1978 г. они интересовалось у представителей московских властей, «какие предусматриваются меры для сокращения количества рабочих, привлекаемых на предприятия города Москвы по лимиту» [1219] .

1218

Переведенцев В. Зацепиться за Москву // Новое время. 2003. 19 октября. С. 11.

1219

ЦГАМ. Ф. П-80. Оп. 1. Д. 1788. Л. 38.

В таких настроениях тоже проявлялся «материальный фактор», так как «лимитчики» вторгались в очередь на жилье.

Проявлялся «материальный интерес» и в других сферах — иностранцы, посещавшие СССР, выяснили, что в Москве такси по ночам доступно только для тех, кто даст большую цену, а также что «прошли дни, когда гостиничный персонал держал социалистическое достоинство, отказываясь от чаевых» [1220] .

Приобретали большую актуальность в этой сфере и «отрицательные» с точки зрения тогдашнего законодательства явления. Из-за дефицита расширялась «спекуляция» (по определению, данному в ст. 154 УК РСФСР, — «скупка и перепродажа товаров или иных предметов с целью наживы»), стали формироваться «потребительские группы» на основе обмена материальными ценностями и услугами, в которые вовлекалось все большее и большее число людей [1221] . В итоге люди часто имели возможность купить больше, чем им предлагала скудная государственная торговля [1222] . Гражданам СССР приходилось «выкручиваться», «доставать» необходимые товары и услуги через злоупотребление служебным положением, «блат», взятки, систему «ты мне — я тебе» и другими доступными способами. Пример можно привести также из сферы загородной недвижимости — в 1973 г. московские власти установили «многочисленные факты… использования служебного положения при приобретении стройматериалов и возведении личных дач», а также «случаи приема в садоводческие коллективы по принципу знакомства или родства» [1223] .

1220

Wesson Robert G. Op. cit. P. 202.

1221

Механизм торможения… С. 12–13.

1222

Третьяков В.Т. Эпоха застоя… С. 241–242.

1223

ЦГАМ. Ф. П-4. Оп. 172. Д. 27. Л. 203.

С одной стороны, система «доставания» товаров народного потребления и продуктов питания путем «спекуляции», «по блату» и пр. позволяла некоторым людям обеспечить себе нормальное существование, однако, с другой стороны, многих граждан наличие таких явлений в советском обществе обескураживало.

Они с возмущением задавали партийным руководителям вопросы: «Почему не ведется активная борьба со спекуляцией?», «Почему на колхозных рынках не установлены «потолки» цен?» [1224] .

1224

ЦГАМ. Ф. П-85. Оп. 1. Д. 2509. Л. 97, 126.