Эпоха харафишей
Шрифт:
Пошатываясь в темноте, Абдуррабих поплёлся в сторону дома мадам Раифы, перед которым и остановился. В груди его всё бурлило от горячительных напитков и гнева. В сердце, обливавшемся кровью, боролись обычаи, требовавшие проявить мужественность, и упрямые нашёптывания любви.
— Спускайся, девка, спускайся, Захира! — прокричал он грубым голосом, больше похожим на предсмертную хрипоту.
Силы начали покидать его, и он зашатался, а затем вновь выкрикнул:
— Со мной огонь печи и демоны с кладбищенской арки.
Тут открылось окно, из которого высунулся
— Кто там беснуется?
— Я, Абдуррабих, пекарь.
— Убирайся отсюда, презренный пьяница!
— Я хочу свою жену, и закон шариата на моей стороне!
— Хватит устраивать дебош и нападать на дома почтенных граждан!
— От кого же мне тогда требовать справедливости, разве что от Иблиса?
Шейх закричал на него:
— Да будь ты проклят!
Он ухватился за дверь дома и стал колотить по ней кулаком, пока к нему не подошёл Джибрил Аль-Фас, шейх переулка, и не оттащил его под руки со словами:
— Умолкни, безумец! Иди со мной. Я заступлюсь за тебя перед мадам.
Джибрил Аль-Фас застал мадам Раифу, когда та всё рвала и метала от гнева. Теперь уже ссора шла не между Захирой и пекарем Абдуррабихом, а между ним и мадам.
— Этот жалкий пекарь! — резко воскликнула она.
Шейх переулка ответил:
— Он всего-лишь ваш слуга.
— Разве вы не видели, какой он нахал?… Разве отошлю я её обратно к нему, чтобы он отомстил ей?
— Я уверен, что он её любит, мадам.
— Животному любовь не знакома.
— А что, если он потребует её подчиниться, согласно закону? — спросил он.
Она упорствовала:
— Мне никогда не надост придумывать всякие уловки.
Нух Аль-Гураб позвал к себе в кафе пекаря Абдуррабиха. Поглядев на него немного, он скомандовал:
— Разведись с ней!
Абдуррабих опешил в отчаянии, что так неожиданно нахлынуло на него. Он понял, что мадам Раифа узнала, как ему отомстить. Его молчание стало тягостным для главы клана, который воскликнул:
— Ты утратил дар речи?
Тот покорно сказал:
— Разве ты сам не говорил, повелитель, что от развода в таком случае, как у меня — никакого толка?
Тот саркастически заметил:
— Как и от тебя — никакого толка.
— Закон — на моей стороне, повелитель!
Но глава клана решительно возразил:
— Разведись, Абдуррабих!
И развод состоялся. Абдуррабиха загнали так, как загоняют приговорённого к казни. Пришёл конец мечте, и драгоценность была утеряна. Захира же была пьяна своей победой, упиваясь ликованием, что теперь она свободна. Но одновременно с тем она почувствовала пульсирующее у неё внутри сожаление по той страсти, что теперь будет навечно потеряна. Она прижала к груди Джалаля — он казался ей плодом любви, которым нельзя пренебречь. Вскоре её честолюбие потребовало полной компенсации. Её личность раскрылась теперь перед ней самым ясным образом: жестокая, отмеченная налётом величия и боли. Госпожа Раифа горделиво сказала ей:
— Такова моя воля — я решила, и получила!
Да, то была правда: она сильная, влиятельная женщина. Но она бы не достигла желаемого, не обратившись
к главе клана. Клан — вечная мечта её. Тоска по погубленной славе семейства Ан-Наджи, вершина жизни, увенчанная огнями звёзд!Она улыбнулась, подбадривая себя. Мухаммад Анвар, торговец икрой, как раз сказал ей:
— Поздравляю тебя с возвращением свободы и достоинства.
Он воспользовался отсутствием мадам Раифы — та ушла по своим делам, — и прошептал ей:
— Моё сердце в ожидании.
Глаза его сверкали от желания. Он продолжал умолять её:
— По закону Аллаха и сунне пророка.
Интересно, как он смотрит на неё? Как торговец на служанку? На самом деле, он ей не очень-то и нравился. Она уже давно считала его слишком мягким и жалким. Однако он был способен как-никак сделать из неё госпожу. Могла ли она надеяться на что-то лучше этого? И она ободряюще улыбнулась ему.
Абдуррабих настолько опьянел, что не мог устоять на ровном полу в баре. Он спросил Санкара Аш-Шаммама:
— Стыдно ли мужчине плакать?
Тот рассмеялся:
— Если он размером с мула, как ты, то…
Абдуррабих взял в руки калебасу и принялся наклонять её вправо-влево, словно та танцует, и сказал:
— Исчезни, Абдуррабих, сгинь во тьме. Даже пыль в переулке — и та сильнее тебя. Мерился ли ты силами с кем-то, помимо теста, которое ты запихиваешь в печь? Да смилуется над тобой Аллах, о Абдуррабих!
— Что у тебя в голове?
— Развод. Я развёлся с ней. Всего только одно слово, и всё кончилось. Вошь — и та борется до последнего. Как же радуются твои враги, Абдуррабих!
Санкар предупреждающим тоном сказал ему:
— Подчинение главе клана — это большая честь.
Абдуррабих ужаснулся, несмотря на то, что был пьян, и пробормотал:
— Слава богу.
И глубоко вздохнув, сказал:
— Но есть ещё одна сила, которая подтачивает меня.
— Какая?
— То, что я по-прежнему люблю эту проклятую!
Санкар засмеялся и сказал:
— Вот то, что действительно позорит мужчину!
Голосом, напоминающим рёв осла, Абдуррабих запел:
— Странно, клянусь Аллахом, так странно!
Санкар Аш-Шаммам сказал ему:
— Продолжай петь! Кажется, разочарованные певцы, вроде тебя, всегда были влюблены.
Абдуррабих вновь стал носить лепёшки домой мадам Раифе после того, как сразу несколько порядочных людей заступились за него. Однажды он покорно спросил у неё:
— Может быть, вы довольны мной?
На что она холодно ответила:
— Что прошло, то прошло.
Он немного помедлил, а затем умоляющим тоном попросил:
— Позвольте мне на минуту остаться с ней наедине.
Она подозрительно поглядела на него и сказала:
— Ну уж нет.
— Тогда, если разрешите, я поговорю с ней в вашем присутствии.
Она немного подумала, затем позвала Захиру, и та вышла к ним в тёмно-синем джильбабе, похожая на нежный цветок. Они смотрели друг на друга, но при этом она ни разу не моргнула и не опустила глаза. Она казалась ему какой-то чужой, отстранённой и холодной. Вид её был абсолютно противоположен той борьбе, что шла у неё внутри. Абдуррабих сказал: