Эпоха Полтины. Декста Квинта

А потом дом рухнул.

Командор хлопает меня по плечу, говорит что-то о моём повышении и блестяще выполненном задании.

На форме остаётся след от его окровавленной ладони.

Холодные, голубые, все-ненавидящие глаза Винцента Гласго смотрят на меня.

Разбитые в кровь губы шепчут: "Ненавижу"...

Крик младенца, обречённого сгореть заживо в родном доме.

Матильда, прижавшая его руку к своему животу.

Младенец плачет...

Холодные, голубые глаза, горящие ненавистью.

Мы будем ждать тебя, Кейн...

Чёрная зловещая башня из серого камня.

Магический луч разрывает небеса, уносясь вдаль.

Окровавленные губы шепчут...

Мы будем ждать тебя...

Маги, стоящие в кольце. В центре очень знакомая фигура...

Горящие ненавистью и яростью глаза.

Плач младенца в погребальном пламени.

Его рука на её животе.

Мы будем ждать...

НЕНАВИЖУ!

2.

Кейну удалось вырваться из водоворота бреда, разыгравшегося в его сознании, и придти в себя. Перед глазами всё плыло и теряло свои очертания. Его знобило и трясло, горло словно заменили наждачной бумагой, а кровь расплавленным свинцом. Воздух со свистом проникал в лёгкие и с хрипом покидал их, а брюхо, казалось, пожирает само себя - такая дикая боль.

Он поднял горящую огнём левую руку к лицу и с ненавистью уставился на перебинтованные пальцы, едва сдерживаясь, чтобы не вгрызться в них - обрубок мизинца болел и, что было самым невыносимым, зудел.

Кейн вновь откинулся на кровати. Лихорадка не отпускала его уже около суток, если не больше. У него было сломано несколько рёбер, почти всё правое бедро почернело, но кость была цела. Костоправ с помощью своей магии подлечил его, так что всё могло бы быть не так уж плохо, если бы не чёртов мизинец - заражение всё-таки проникло в кровь.

Дико хотелось пить. Перевернувшись набок он свесился с кровати и попытался нашарить рукой бутылку. Послышался звон пустой тары, повалившейся на пол. Схватив за горлышко какую-то бутыль, он приложился к ней, но в рот не упало ни капли.

Пусто. Всё пусто. Бездна. Кейн отшвырнул бутылку.

Усилием воли ему удалось сесть на кровати. Переборов слабость и собравшись с силами, одной рукой держась за перебинтованную грудь, он встал и, покачиваясь, зашагал к столу своей тесной каморки. Навалившись на него руками, он задел стоящие на нём склянки и ковш с окровавленной водой, в котором промывал рану. Почти всё это полетело на пол, но ему было наплевать. Выдвинув ящик и нашарив в его глубинах лекарство и бутылку виски, он влил в себя и то и другое.

Как ни странно, ему полегчало. По крайней мере видел и соображал он теперь получше. Повалившись на стул, он приложился к полупустой бутылке и тут увидел сваленную на тумбе кипу бумаг. Оторвавшись от пойла, Кейн взял несколько коряво исписанных листов и безразлично уставился на них.

В какой-то момент, обезумев от лихорадки, он потребовал бумагу, чтобы в перерывах между бредом и явью записывать обрывки воспоминаний, сводивших с ума. Они вспыхивали у него в голове, обжигая своим светом, а потом вновь утекали в бездну сознания, растворяясь во мраке.

Кейн разжал пальцы и листы посыпались на пол.

Многое из этого было полной галиматьёй, но и среди неё нашлись крупицы истины, которых хватило с лихвой.

Брустер отхлебнул виски и закрыл глаза, прислушиваясь к размеренному плеску волн снаружи.

Он действительно многое забыл. Последствия это войны или пятнадцати лет беспробудного пьянства уже не имеет значения. Важно лишь то, что он забыл: забыл свою родину, забыл свой дом, забыл свою мать и забыл свою жену.

Кейн открыл глаза.

Матильда. Матильда Брустер.

А ведь до этого он даже не помнил, был ли женат вообще!

Как он мог забыть всё это? Как он мог забыть её?

Бездна! Где она? Что с ней? Жива ли она в конце-концов???

Кейн уставился на бутылку в своей руке.

А может, она выжила. Может, она перебралась с Милады в тихий городок под названием Винтра и спокойно жила там, пока Фальфард не отдал приказ перебить всех.

Он в ярости швырнул бутылку в стену и она разлетелась вдребезги.

Теперь Винтры нет. Там все мертвы. Убиты наёмниками Аэгис Материум. Свыше пяти тысяч убитых и каждый из них на его совести. Бездна!

Задыхаясь от ярости, Кейн вскочил и, схватив валяющийся на стуле плащ, вышел из каюты. Качаясь из стороны в сторону он брёл по коридору, пока не вышел к двери, которую смог открыть лишь с третьего раза. Выбив её плечом, он вырвался на свежий воздух и с жадностью вдохнул его полной грудью, несмотря на то, что расплатой за это была ноющая боль в сломанных рёбрах. Пройдя по ярко освещённой фонарями палубе, Кейн схватился за фальшборт и перегнулся через него, всматриваясь в тёмные воды.

Мальфит. Вот кто ещё не шел у него из головы. В том, что именно он дёргал за ниточки, Кейн почти не сомневался. Хотя он ведь так распалялся, требуя мирного разрешения возникшей проблемы... Что же заставило его в течение буквально пары дней так кардинально изменить своё мнение? Или он изначально не верил в их с Костоправом успех и с самого начала планировал устроить бойню? Если так, то они были лишь болванкой для отвода глаз, а это не могло не злить.

Это при условии, что Мальфит действительно обо всём знал.

Брустер допускал, что Сиплый мог действовать самостоятельно. Ведь Кастор больной старик, который наверняка скоро отдаст концы. Вполне естественно, что на его столь уютное место будет метить чья-нибудь задница.

И журналисты - как они узнали о них? Ведь Кромберг наверняка принял меры предосторожности. Хотя - Кейн усмехнулся - недооценивать Эгиду будет только глупец. В любом случае, гильдия разыграла свою карту. Интересно только, какая роль во всем этом спектакле будет отведена им? О них забудут? Дадут уйти? Это вряд ли. Скорее уж начнут травлю.

Впору задаться вопросом - что же делать дальше? Залечь на дно, а после, когда всё затихнет, добраться до Мальфита и Сиплого? Связаться с Шэмитом и попробовать играть по правилам? Или плюнуть на всё и забыть также, как он забыл всё остальное?

Утопить воспоминания в бутылке виски - что может быть проще?

Погруженный в мрачные размышления, Кейн не сразу заметил, как рядом с ним кто-то встал. Достав из внутреннего кармана короткой куртки портсигар, незнакомец извлек папиросу и сунул её в рот. Головку спички он приложил к дереву борта и, скосив взгляд на Кейна, произнёс: