Эрнест Хемингуэй: за фасадом великого мифа

* * *

Для писателя с «деликатным рабочим механизмом» Финка представляла собой удивительно оживленный дом или, скажем так, живой дом. В дополнение к Мэри и Эрнесту там жил многочисленный и преданный персонал: дворецкий, водитель, три садовника, плотник-алкоголик, отвечавший также за боевых петухов, сентиментальная горничная, пытавшаяся зарезать повара, и, наконец, повар-китаец, который постоянно заявлял гостям, что «сегодня нет ужина», и кончил тем, что получил удар ржавой трубой по голове, чтобы вправить ему мозги. Хемингуэй, похоже, был в восторге от этой атмосферы – в отличие от Мэри, любившей жить немного более организованно, «без прислуги, без посыланий к черту, без всей этой камарильи» [72] . Но, помимо людей, нужно еще перечислить и животных. Кроме боевых петухов Эрнеста, в усадьбе жили несколько коров, Блэк Дог, спаниель (или что-то близкое к этому), привезенный из Айдахо, и примерно тридцать нестерилизованных котов и кошек, которые бесконтрольно плодились, презирая элементарные правила генетики. Помимо немногих привилегированных созданий, которым было разрешено бродить по дому, остальные кошки обитали в башне, которую Мэри специально построила для обеспечения Эрнесту подходящего рабочего места.

72

How it was. Mary Welsh. Ballantine Books, 1977 // Hemingway `a Cuba. Р.118.

В Финке Эрнест продолжал применять метод работы, установленный в Ки-Уэсте: вставая рано, он писал в постели или стоя в своем кабинете до полудня, до того, как жара становилась слишком сильной; затем он перебирался в гостиную, наливал себе первый стакан, потом – второй, читая одну из пяти тысяч книг, имевшихся в доме, или один из многих журналов, на которые он был подписан. Во второй половине дня Эрнест делал несколько кругов в бассейне, рыбачил на «Пилар», стрелял по голубям в клубе «Касадорес дель Серро», посещал петушиные бои или играл в jai-alai [73] , а потом заканчивал день во «Флоридите», своем любимом баре.

73

Баскская пелота (pelota vasca или jai-alai, что на языке этого народа означает «веселый праздник»). В нее играют на площадке с деревянной стенкой. Мяч жесткий, наполовину меньше теннисного, и его с силой бьют в эту стенку. Противник должен принять мяч и ответить. Кто не принимает удар – проигрывает очко. – Прим. пер.

Наряду с «Пилар», регулярно превращавшейся в плавучий бар, «Флоридита» была в некоторой степени вторым домом Эрнеста. Расположенная на улице Обиспо, в нескольких шагах от отеля «Амбос Мундос», «Флоридита» была баром-рестораном «с причудливым декором, потолочными вентиляторами […] [и] барной стойкой из потемневшего красного дерева» [74] . Это был большой бар, немного более элегантный, чем «Неряха Джо» в Ки-Уэсте, но собирал он не менее разнородную публику: кубинских аристократов, американских бизнесменов, агентов ФБР, персонал консульства, испанских беженцев и даже некоторых «уважаемых проституток, с которыми каждый переспал в определенный момент за прошедшие двадцать лет» [75] . Эрнест любил обосноваться на краю стойки и пить «Папа Дабл», дайкири собственной рецептуры, слегка пряный, состоявший из двух с половиной доз рома, лимонного и грейпфрутового сока, украшенного шестью каплями фруктового ликера «Мараскино». Трех или четырех бокалов коктейля обычно хватало, чтобы уложить уже вполне заслуженного пьяницу, но Хемингуэй, который любил бить любые рекорды, иногда вливал в себя до десяти или даже пятнадцати бокалов, в зависимости от настроения. Это был его любимый напиток… наряду с виски, джином, шампанским, вином, пивом, ромом, сухим мартини и многим другим. Но это еще был и отличный способ проверить силу и значимость людей, которых он приглашал в «Флоридиту», ставшую в какой-то степени его городским офисом. Почти все его гости на Кубе, а их было много, прошли через «Флоридиту». Войти туда было легко, а вот выйти – это как получится.

74

Papa Hemingway. Р.15.

75

^Iles `a la derive. Ernest Hemingway. Gallimard, 1971. Р.310.

В течение почти двадцати лет, что они провели на Кубе, Хемингуэи приняли у себя почти всех друзей Эрнеста. В дополнение к верным друзьям, рыбакам и журналистам он с радостью открывал двери своего дома для таких грандов этого мира, как Жан-Поль Сартр, герцог и герцогиня Виндзорские, Гэри Купер, Ингрид Бергман, Ава Гарднер и других… Когда Эрнест не работал, жизнь в усадьбе была «вечным выходным днем». «С понедельника по четверг, – призналась как-то Мэри, – я старалась поддерживать видимость спокойствия, но выходные всегда проходили на грани скандала, а порой и за гранью» [76] .

76

Papa Hemingway. Р.34.

* * *

Однако Финка не всегда принимала столь славных гостей. В 1942 году, в то время как Соединенные Штаты вступили в войну после нападения на Перл-Харбор, имение стало резиденцией неофициальной группы, названной Хемингуэем «Crook Factory» («Фабрика жуликов»). Вот уже несколько месяцев подводные лодки адмирала Дёница вели кровавую кампанию по всей Атлантике и в Мексиканском заливе, уничтожая большое количество американских торговых судов, шедших в Европу, особенно в Великобританию. В начале 1942 года примерно 360 кораблей были потоплены у берегов США, и ситуация стала настолько серьезной, что генерал Джордж Маршалл, начальник штаба армии США, в специальной записке призвал использовать «все мыслимые подручные средства» в борьбе с врагом. Но война происходила не только на море, и Куба быстро стала прибежищем для пятой колонны противника в Карибском бассейне. По словам Марты, работавшей над статьей по этому вопросу, примерно 700 немецких агентов и 30 000 испанских беженцев-«фалангистов» [77] наводнили остров. Таким образом, с одобрения посольства и ФБР Хемингуэй создал неофициальную сеть контршпионажа, состоявшую из местных рыбаков, игроков в jai-alai, его кубинских друзей и прочих людей, таких же выпивох, как и он сам. Она финансировалась посольством США, и основная задача «Фабрики жуликов» состояла в выявлении запасов продовольствия, предназначенного для подводных лодок, в отслеживании немецких агентов и в срыве готовящихся диверсий.

77

Испанская Фаланга (Falange Espa~nola) – крайне правая политическая партия в Испании, которая была основана в 1933 году Хосе Антонио Примо де Риверой, при авторитарном режиме генерала Франко. – Прим. пер.

Однако ФБР не особо разделяло энтузиазм посольства в отношении этой организации и ее начальника, а Эдгар Гувер не скрывал своего скептицизма относительно способностей Эрнеста: «Касательно использования Эрнеста Хемингуэя в качестве разведчика или резидента, по моему мнению, Хемингуэй никоим образом не пригоден к такой работе. Его взгляды небезупречны, а трезвость суждений, если она остается такой же, как несколько лет назад, весьма сомнительна» [78] . Это откровенно антикоммунистическое агентство еще в начале 30-х годов завело досье на писателя, в частности, из-за его приверженности к республиканцам во время Гражданской войны в Испании. «Боюсь, что я там окончательно прослыл красным, – говорил Хемингуэй устами Роберта Джордана из романа «По ком звонит колокол», – и меня занесли в черный список».

78

Записка ФБР от 19 декабря 1942 года. Цитируется по: «Hemingway et les u-Boote, de la litt'erature `a l’h'ero"isme». Тerry Mort. 'Editions Economica, 2012. Р.113.

Если добрые намерения Эрнеста невозможно поставить под сомнение, то конкретные результаты деятельности «Фабрики мошенников» разочаровывают. В любом случае качество докладов, представленных шефом этой организации в посольство, часто было весьма сомнительно. В самом деле «Фабрика мошенников» больше походила на какое-то комическое предприятие алкоголиков, чем на реальную работу, связанную с контршпионажем, и если она, безусловно, отражала патриотизм Эрнеста, то она также имела отношение и к его немного детской склонности к интригам, что только подтверждало мнение агентов ФБР: для них Хемингуэй был «самозванцем». Из-за явной бесполезности предоставляемых отчетов «Фабрика мошенников» была расформирована в апреле 1943 года, то есть менее чем через год после создания. Она, по сути, ничего не принесла Хемингуэю, а главным недостатком этого предприятия был рост внимания ФБР к писателю. В то же самое время война против подводных лодок дала возможность «Пилар» выходить в море для охоты совсем иного рода. Всегда готовый к использованию «всех мыслимых подручных средств» в борьбе против нацистской Германии, адмирал Кинг по предложению лично президента Рузвельта разрешил простым лодкам заниматься поисками немецких субмарин. В конце ноября 1942 года, уже после нескольких таких неофициальных патрулирований, Эрнест получил радиооборудование и оружие, необходимые для подобной миссии.

Зона ответственности «Пилар» простиралась от Байя-Хонда, что к западу от Гаваны, где ходили подводные лодки на пути к Панамскому каналу. Для реализации своего патриотического долга у Хемингуэя имелось достаточно мужества, потому что без тяжелого вооружения и гидролокатора подобные миссии могли быть очень опасными. В самом деле, что могла небольшая деревянная лодка против до зубов вооруженного металлического монстра? А Эрнест не ограничивал себя идентификацией подводных лодок, он хотел уничтожать их. Его план демонстрирует крайний – до наивности или даже самоубийственности – авантюризм, но его идея, по крайней мере, была очень проста: подойти к подводной лодке, занимавшейся поиском продовольствия, и воспользоваться возможностью бросить ручную гранату, избежав при этом более чем вероятной контратаки. Что касается гранат, то тут Эрнест мог рассчитывать на таланты одного супер-игрока в пелоту на борту «Пилар», в остальном же члены экипажа больше походили на «агентов» «Фабрики мошенников», чем на кого-то еще. В самом деле, несмотря на всю волю Эрнеста, миссии «Пилар» были больше похожи на совмещенную с выпивкой рыбную ловлю, организованную взрослыми детьми в поисках приключений. Это, конечно же, мнение Марты, но так думали и в ФБР.

Мы не можем недооценивать реальные устремления Хемингуэя и его желание бороться, на своем уровне, конечно, против нацистского вторжения, но тот факт, что его сыновья иногда принимали участие в патрулировании «Пилар», демонстрирует абсолютно любительский характер этого предприятия. 18 июля 1943 года, через несколько месяцев после роспуска «Фабрики мошенников», приключения «Пилар» также подошли к концу, и, что бы ни говорил Хемингуэй, патрулирование не позволило найти ни одной подводной лодки. «Но какая разница! – пишет его биограф Терри Морт. – Важно то, что был поиск: выискивание следа, приключения, серьезность намерений, добровольная служба, удовольствие, удовлетворение командования и товарищей, радость от нахождения в море, морское ремесло и искусство навигации, вероятность опасности и притягательность того, что не знаешь, что произойдет, реальность и метафора невидимого врага, который может вот-вот появиться» [79] .

79

Hemingway et les u-Boote, de la litt'erature `a l’h'ero"isme. Р.213.

Независимо от реальной цели этих патрулирований они, по крайней мере, позволили Эрнесту жить в море и заниматься охотой, пусть на «оловянных рыб» и пусть без какого-то успеха. «Ты сам знаешь, что любишь море, – говорит герой его романа «Острова в океане», – и нигде в другом месте не хотел бы жить. Выйди на балкон, посмотри на него. Оно не жестокое и не бессердечное […] Просто вон оно, там, и ветер движет им, и течение движет им, и они борются на его поверхности, но там – в глубинах – все это ничего не значит. Будь благодарен за то, что снова поплывешь по нему, и скажи ему спасибо за то, что оно твой дом. Оно твой дом».

* * *

Если охота на подводные лодки, жизнь в Финке и на борту «Пилар», кошки и атмосфера «Флоридиты» в значительной степени повлекли за собой появление «Островов в океане», то великим кубинским романом Хемингуэя, что бесспорно, стал «Старик и море», и эта история, похоже, занимала его уже давно. На самом деле тут стоит вспомнить его письмо Адриане Иванчич или рассказ «На голубой воде», опубликованный в «Эсквайре» в 1936 году, где уже можно было прочитать следующие строки: «В другой раз, у Кабаньяса, старик поймал огромного марлина, который утащил его лодку в море. Через два дня старика подобрали рыбаки в 60 милях к востоку. Голова и передняя часть рыбы были привязаны к лодке. То, что осталось от рыбы, было меньше половины и весило восемьсот фунтов. Старик не расставался с рыбой день и ночь и еще день и еще ночь, и все это время она плыла на большой глубине и тащила за собой лодку. Когда рыба всплыла, старик подтянул к ней лодку и ударил ее гарпуном. Привязанную к лодке, ее атаковали акулы, и старик боролся с ними совсем один в Гольфстриме на маленькой лодке. Он бил их багром, колол гарпуном, отбивал веслом, пока не выдохся, и тогда акулы съели все, что могли». На протяжении почти пятнадцати лет Хемингуэй вынашивал в себе эту историю, он позволил ей созреть, развиться, обрести четкие очертания. Он терпеливо ждал, пока она оформится «со шкурой, ободранной до костей». Потому что его цель была двоякой: написать, конечно же, «реальную» историю, но также и «вернуть достоинство», взять реванш у критиков, которые после «За рекой, в тени деревьев» посчитали, что писатель кончился.