Эрос и Танатос
Шрифт:
Однажды они поехали на соревнования по спортивному ориентированию, где три дня бегали с компасами в лесу, иногда сворачивая с протоптанных тропинок и, хрустя валежником, срезали углы. Был май, ещё бывало по ночам прохладно, а днём по-летнему жарко. Вечером сидели с гитарами, деки которых отражали переливы огня в костре. Нарушали спортивный режим, выпивали портвешок втихоря…
Толик посматривал сквозь огонь на Валю, и её лицо иногда казалось ему горящим в пламени. Он и сам к тому времени горел юношеской к ней влюблённостью – но тайно, платонически, боясь обидеть торопливым действием хрупкую, ранимую и с обострённым чувством собственного достоинства девушку. Потом подсел к ней поближе, вместе со всей компанией они пели песни Высоцкого и Визбора. Толик пытался заговорить с Валей, но та отшучивалась,
– Толь, пошли погуляем к речке.
– Зачем? – сухо спросил расстроенный уходом Вали Толик.
Фея растерялась, не знала, что и сказать. Поникла головой. Лицо её оказалось напротив костра, и Толик отметил, что щёки её покрыты пушком, который сейчас, при свете пламени, казался красным. Ну совсем она ему не нравилась. …Когда во дворе она о чём-то с ним заводила разговор (чаще всего о живших у неё в аквариуме двух водных черепахах), путанно и косноязычно, он слушал её вежливо, но с затаённым снисхождением, как говорят с глупым, не совсем здоровым, ребёнком. Воспитанный в духе джентльменства, он не мог её оборвать или перебить и, сдержанно улыбаясь, слушал вполуха, думая о своём…
– Как зачем? – переспросила тогда Фея. – Это… Да просто… Короче, не знаю зачем.
– Тебе что, страшно одной идти к речке?
– Ну да, страшно. Стремаюсь я чё-то, Толя.
Ему было неловко. Отказать было бы невежливо, а гулять с ней ему совсем не хотелось. Но воспитание взяло своё, они пошли к речке. Молча бродили вдоль реки. Толик помогал Фее удержаться на ногах в тех местах, где тропинка сильно кренилась к воде: он брал её за локоть, и она начинала волноваться и едва заметно дрожать. Потом взяла его под руку и крепко держала, словно боясь упустить долгожданную и желанную добычу. Толик чувствовал себя не в своей тарелке, не знал, как себя вести, но начался дождь, и он помог завершить странную и нелепую прогулку.
Но однажды это всё-таки случилось. Сразу после выпускного бала в школе. Он не знал, зачем ему это надо было. Родители Феи уехали в деревню к родственникам, и она позвала Толика по-соседски на чай, а потом они оказались на соседних подушках. В темноте в комнате слышалось глухое постукивание камней, и Толик не сразу сообразил, что это всё никак не угомонятся, не улягутся спать водные черепахи в аквариуме. В темноте белел крылом неведомой птицы бок заварного чайника, отражавший зыбкий свет далёкого уличного фонаря. Фея уснула на руке Толика. Её волосы щекотали ему шею. Он осторожно высвободился, досадуя и на себя, и на Фею. Подошёл к окну. Рассеянно смотрел, как колеблется на асфальте свет уличного фонаря, раскачиваемого ветром.
И как теперь им, соседям, общаться во дворе, на улице? Ведь их отношения перешли в новую фазу, и не получится не придавать этому значения. Впрочем, это, может быть, лишь ему так казалось под давлением внушённых с детства стереотипов реакций и поведения в тех или иных ситуациях? Может, для Феи это было проще? Но нет, не было, и Толик в этом вскоре убедился. Последовали с её стороны долгие и навязчивые, порой ноющие, нудные и хнычущие признания в любви, пожелания быть рядом. «Я всё поняла, – сказала она однажды. – Я больше ни о чём тебя не буду просить и не буду даже на эту тему разговор заводить. Мне хорошо от того, что мы живём рядом, соседи всё-ж таки. Я, Толь, радоваться за тебя буду…»
…И кто бы мог подумать, что она попробует вскрыть себе вены в ванной, едва только Толик с родителями внезапно, поспешно и даже, можно сказать, судорожно отбыл за океан? (Как только наступили новые времена, у отца Толика вдруг обозначилась сестра в Канаде).
Фею-Дашу еле спасли, мать, к счастью, вернулась домой в этот день раньше времени, отпросившись к врачу и забежав в квартиру взять какие-то вещи. Фея уже была еле жива, плавала в красной жиже в ванне. Откачали. Точнее – быстро вкачали в вены девушки кровезаменитель, а потом и донорскую кровь. Два месяца пролежала в больнице. От всех этих переживаний вскоре скончалась мать Феи, незадолго до того похоронившая мужа-алкоголика, отца дочери. И осталась конопатая толстушка с золотой косой совсем одна. Оттого поспешила выскочить
замуж, да, видать, скачок косой-кривой вышел, недолго длилась эта «лав стори». Но это уже было без Толика, он обо всём этом узнал много позже, когда стал искать старых друзей в социальных сетях.…Но как построить свою линию поведения сейчас, во время этого его странного визита, которому он не мог найти определения? Она рада ему? Или просто вежлива? Об этом Толик думал, потягивая густой ягодный коктейль. Семена клубники скрипели на зубах. Это раздражало. Или его раздражала вынужденная необходимость проводить время с Феей, чья красивая коса осталось далеко в прошлом, а склонность к полноте, наоборот, проявилась во всей «красе»?..
И тут он заметил, что она смотрит на него влюблёнными глазами, как и много лет назад.
Он тихо поднялся с постели, хотя понимал, что мог бы шуметь и даже немного греметь – она спит беспробудно. Доза того, что он подмешал ей в вино, была почти рискованной. Но он готовился тщательно, всё было рассчитано до миллиграмма. Вытащил из наплечной сумки портативную циркулярную пилу на аккумуляторе, подошёл к стене перед дверью, ведущую в соседнюю смежную комнату. Две ладони от верхнего косяка, два – влево от бокового. Визг пилы – короткий, быстрый. Толик посмотрел на Фею: она нахмурилась во сне, забеспокоилась, потом успокоилась, продолжала мирно спать. Дело было сделано – тайник прабабки был вскрыт, Толик открыл жестяную коробку, некогда красочную, в орнаментах, с мини-натюрмортами на боковых сторонках и на крышке, а теперь засыпанную серой пылью, с ржавыми царапинами. Можно разобрать полустёршуюся надпись «Затйник. Наборъ для дтей. Фабрика конфектъ…» Золотые николаевские червонцы целы и невредимы. Отчеканенные при монархии, монеты молча и стойко пережили всё то, что перенесли обитавшие в этой комнате люди: революции, войны, голод, разочарования и иллюзии, тоталитаризм, большевизм, демократию, капитализм, болезни, смерти и рождения, любовь и предательства, эйфории и депрессии, взлёты вдохновения и расстройства желудка, сердечные приступы и задушевные беседы… Золотым червонцам всё нипочём. Они невозмутимы, и теперь готовы передать ему, Толику, свою магическую силу.
Он узнал о тайнике ещё десятиклассником. После похорон бабушки нашёл в её архиве письме от её матери, его прабабушки, которую никогда не видел вживую, а лишь на старой фотографии – в шляпке, с зонтиком на аллее дореволюционного парка. Потом от уютного и мирного парка, а потом и вовсе от сего бренного и суетного мира унесли прабабушку две революции, гражданская война и тиф. Толик не рассказал родителям о письме, он готовился вскрыть клад тайно и самолично, потому что знал, что законопослушный отец обязательно заявит властям о находке, и тогда – пожалуйста, будьте довольны крохами с государственного барского стола… Ну уж нет. Ворьё тянет из казны миллионы, а тут делиться, отдавать три четверти стоимости клада? С какой такой стати?
Толик наметил вскрытие тайника на время отпуска родителей, но тут случился тот самый срочный отъезд в Канаду: торопились, боялись, что опять закроют границы и восстанет из гроба пресловутый «железный занавес». Никак не удавалось в момент сборов выкроить момент, чтобы вырезать из стены четырёхугольник и добраться до содержимого. Это был самый настоящий клад в стене старого одноэтажного дома, построенного в начале XX века и бывшего когда-то семейным гнёздышком средней руки местного купца, – прапрадеда и его семьи. Потом его дочь, бабушка Анатолия, продолжала жить в фамильном гнёздышке, но это уже не была её собственность, дом стал муниципальным, его разделили на две части.
Чем ближе был день отъезда, тем острее Толик понимал, что если даже он вытащит клад, то не успеет им распорядиться, а вывезти его не дадут. Дело отложилось на неопределённое время.
Уже в Канаде он узнал, что Фея, стоявшая ещё с советских времён в очереди «на расширение жилья», получила после перепланировки дома одну из комнат, в которых раньше жил Толик с родителями. А значит, Даша Фефёлкина заполучила и волшебную стену комнаты, хранившую в себе то, что несло в себе концентрацию чудесного способа исполнения любых, даже самых дерзких желаний: золотые кружочки с профилем последнего русского царя и гербом империи…