Эротизм без берегов

Идея о художественном произведении как о «настольной книге» или руководстве к жизни явно восходит к истории восприятия романа Чернышевского «Что делать?», о почти священном статусе которого имеются подробные свидетельства [383] . О восприятии арцыбашевского «Санина» таких свидетельств нет [384] , хотя понять, почему и за этим романом закрепилась репутация «библии для целого поколения», труда не составляет [385] . «Санин» не только был написан в традиции идейного романа с известным уклоном в дидактизм [386] , но и поступки героя, отказавшегося от старых традиций, напоминали современникам поведение радикалов-шестидесятников (хотя, по мнению марксистских критиков, сходство было только «мнимое» [387] ). Характерно, что в карикатурах читателей «Санина» (особенно женщин) встречаются те же стереотипы, с помощью которых изображались нигилистки в 1860–1870-х. В драме некоего Д. А. Функендорфа «Лига свободной любви» (1910), где фигурирует группа молодых поклонников Санина и Ведекинда, курсистка Варечка Дудкина характеризуется автором как «немолодая, некрасивая, с мужскими манерами, стриженая, в очках, с папиросой» [388] .

383

Об этом см.: Паперно И. Семиотика поведения: Николай Чернышевский — человек эпохи реализма. М., 1996. С. 25–30, 166–168.

384

Конечно, это ничуть не умаляет тот реальный интерес, который роман представлял как для профессиональных критиков, так и для менее начитанных читателей. О реакциях «средних» читателей на «Санина» см.: Morrissey S. K. Heralds of Revolution: Russian Students and the Mythologies of Radicalism.; N.Y.; Oxford, 1998. P. 128–131; Boele O. Introduction // Artsybashev M. Sanin. A novel / Trans, by M. R. Katz. Ithaca; L., 2001. P. 9–12.

385

Так или иначе, мысль о массовом подражании арцыбашевскому герою высказывалась — на мой взгляд, без достаточного основания — в следующих работах: Mirsky D. S. A History of Russian Literature. L., 1964 (1924). P. 402; Clowes E. W. Literary Reception as Vulgarization: Nietzsche’s Ideas of the Superman in Neo-Realist Fiction // Nietzsche in Russia Princeton, 1986. P. 324; Stites R. The Women’s Liberation Movement in Russia.. Op. cit. P. 187; Могильнер М. Мифология подпольного человека. М., 1999. С. 126.

386

Характерно, что одна из многочисленных адаптаций романа для сцены — «эфектная пьеса» под названием «Как жить?!..» — Трефилов С., Ефимова О. Как жить? <1908> (СПбТБ).

387

Воровский В. В. Базаров и Санин: Два нигилизма // Боровский В. В. Эстетика, литература, искусство. М., 1971; Дан Ф. Герои ликвидации // Дан Ф. На рубеже: (к характеристике современных исканий). СПб., 1909. С. 86–101; Новополин Г. С. Порнографический элемент в русской литературе. СПб., 1909. С. 244.

388

Функендорф Д. А. Лига свободной любви. С. 5. Рукопись находится в СПбТБ.

Было бы неверно утверждать, что в благоговении учащейся молодежи перед «порнографической» литературой типа «Санина» была убеждена только бульварная периодика. По снисходительному мнению известного критика П. Пильского, романом Арцыбашева зачитывалась вся провинция в надежде найти в нем жизненную программу [389] . Тем не менее настойчивый образ «Санина» как культовой книги, в которой лигисты нашли свою идеологию, нигде не проявился так явно, как в желтой прессе. Обыгрывая смутные представления своей публики о мистических сектах и декадентских поэтах, она описывала собрания лиг как таинственные сеансы, на которых в качестве «священной книги» читали современную литературу. Если, например, верить фельетонисту «Киевской мысли», то у лигистов было «одно евангелие: „Санин“» и «четыре евангелиста в лице Арцыбашева, Каменского, Потемкина и Кузмина». Идолопоклонство перед этими авторами даже дошло до того, что их текстами были украшены «все углы помещений, в которых совершались радения лигистов» [390] .

389

Пильский П. Проблема пола, половые авторы и половой герой. СПб., 1909. С. 107–108.

390

Б.а. Лига любви в Киеве // Киевская мысль. 1908. № 117. С. 2.

Неоднократное упоминание «радений» в описаниях лиг показывает, что они мыслились подобиями тайных сообществ сектантов, в особенности — хлыстов. Эта ассоциация понятна, если учесть, что в силу непризнания определенными сектами традиционного брака за ними легко установилась сомнительная репутация (опять-таки особенно за хлыстами, ритуалы которых могли включать определенный сексуальный элемент). Можно сказать, что модель для интерпретации слухов о «коллективном разврате» уже существовала. Кроме того, слухи о лигах свободной любви совпадали с кульминационным моментом развития в России сектоведения, в основе которого лежал, как известно, не только этнографический интерес [391] . Вполне допустимо, что «хлыстовский пласт» в мифе о лигах был обусловлен и расширением дискурса о сектантстве в интересующий нас период.

391

Эткинд А. Хлыст: Секты, литература и революция. М., 1998. С. 63.

Формированию квазимистического ореола лиг, видимо, способствовало и другое. Фельетонисты часто упоминали об «огарках», при свете которых якобы проходили собрания лиг. По некоторым версиям, огарки сгорали или их гасили, чем и маркировалось начало «свободных половых сношений». Вот описание некой пермской «фракции», содержащее почти все характерные моменты: «В арендованное „фракцией“ помещение собираются учащиеся обоего пола, каждый со свечным огарком одинаковой величины. Пока огарки не потухли, молодежь занимается беседою, чтением, пьет пиво. Когда же воцаряется тьма, то наступает реализация „свободы отношений полов“, то есть оргия открытого разврата» [392] . Парадоксальность этой картины — ждут наступления тьмы, чтобы отдаться «открытому разврату», — показатель ее сугубо риторического характера: настораживает не столько действие, сколько то обстоятельство, что оно совершается во «тьме» (хотя, если рассуждать логически, это-то и делает разврат менее открытым). Вообще, мы имеем дело с обличительным текстом, корни которого восходят, по крайней мере, ко времени раскола. В своей книге «Хлыст» А. Эткинд приводит цитату из доноса (1672 г.) на еретиков-капитонов, который строится по схеме, поразительно близкой к корреспонденции из «Пермских ведомостей»: «А по вечерам, как огонь погасят, творят блуд. А про тот блуд разговаривают: хто де блуд и сотворит и в том греха нет» [393] . Ясно, что деталь с гашением света отражает морально-оценочную систему доносчика, для которого «блуд» — дело темное, которое только во тьме и совершается [394] .

392

Б.а. «Огарочная» опасность // Пермские ведомости. 1908. № 68. С. 4.

393

Эткинд А. Хлыст… Указ. изд. С. 73.

394

В статье, посвященной рассказам итальянских путешественников о древней России, А. Веселовский останавливается на любопытной новелле в сборнике повестей Челио Малеспини (1609). В новелле повествуется, как некий Латтанцио Рокколини, заблудившись в степи, ночью добирается до деревни, где народ занят плясками. Жители радушно принимают иностранца и предлагают ему поучаствовать в древнем обычае края: «В известные времена собираются вместе соседние мужчины и женщины и, поплясав и позабавившись вместе порядком, тушат лучину, после чего каждый берет ту женщину, которая случится к нему ближе, и совершает с ней половой акт; затем лучина снова зажигается, и снова начинаются пляски, пока не рассветет и все не отправятся по домам». Сам Веселовский с недоверием относился к содержанию новеллы и указал на сходство ее с описаниями народного быта в обличениях Стоглава из XVI века. Оставив в стороне вопрос о точном происхождении сюжета с лучиной, важно заметить, что и Веселовский, по-видимому, был уверен в обличительном характере подобных описаний. См.: Веселовский А. Н. Несколько географических и этнографических сведений о древней России из рассказов итальянцев // Записки Императорского русского географического общества. Т. 2. СПб., 1869. С. 738–756. Указанием на работу Веселовского я обязан Владимиру Кляусу.

Итак, несмотря на то, что бульварная пресса упорно пыталась создать впечатление небывалой нравственной катастрофы, образный язык, которым она пользовалась, состоял из набора стереотипов культурной мифологии 1860-х гг. и еще более старых представлений о сексуальной развращенности мистических сект. Из этих двух источников первый оказался самым главным. Уже само слово «Лига» носит скорее просветительские, чем мистические коннотации, что в общем согласуется с представлением о лигистах как о сознательных молодых людях, совместно читавших новейшую литературу [395] . Задачей «Лиги свободной любви» — в понимании прессы и авторов, так или иначе использовавших слухи, — была «сознательная» борьба с устарелыми формами сексуальной морали. Как заявляет главный развратник и идеолог Лиги в дилетантской мелодраме «Дети XX века (Огарки)», «самый же основной и важнейший догмат нашей религии это — освобожденная от всех условностей и нелепых предрассудков — свободная любовь!» [396] . В конечном итоге бульварная пресса причиной возникновения лиг свободной любви считала не мистицизм, а нигилизм.

395

Употребление слова «лига» в этом контексте было, по всей вероятности, обусловлено возникновением кадетской «Лиги Образования», местные отделы которой действительно разворачивали просветительскую деятельность по всей стране (открытых сопоставлений лиг мне встречать не приходилось).

396

Смурский Н. А. Дети XX века: (Огарки). 1908. С. 45 (СПбТБ).

Огарки и неудачники

Активизация «сектантского» подтекста в мифе о лигах свободной любви, пожалуй, и произошла в силу несколько загадочной семантики слова «огарок». На первый взгляд интерпретация его как «источника света» соответствует идее тайного собрания и поэтому представляется вполне убедительной. Однако можно задаться вопросом: почему, собственно, газеты так полюбили слою «огарок», когда могли бы обходиться и «свечой». Функциональная разница не существенна, и все же более специфическое слово «огарок» было почему-то нужнее.

Многократное использование «огарков» в репортажах о лигах свободной любви, по всей вероятности, обусловлено появлением в 1906 г. одноименной повести Скитальца. «Огарки» — пренебрежительное прозвище группы веселых пьяниц, которые совместно проживают в подвальном помещении, окрещенном ими «Вертепом Венеры погребальной». Их разгульное веселье вызывает досаду местного населения, живущего в страхе перед эпидемией холеры. Но и буйная беспечность самих «огарков» имеет оборотную сторону. В глубине души они стыдятся отсутствия «настоящего, достойного их дела и настоящей жизни» [397] . Проникнутые сознанием собственной нереализованности, они порвали с интеллигенцией («культурно изолированная раса») и создали «самостоятельную огарческую фракцию», которая однажды поднимется и «скажет свое огарческое слово» [398] .

397

Скиталец. Огарки: Типы русской богемы // Скиталец. Рассказы и песни. Т. 2. СПб., 1907. С. 25 (Скиталец. Полн. собр. соч.: В 5 т. СПб., 1902–1912).

398

Там же. С. 40.

«Огарков» объединяет скорее их неудачливость, чем какое-либо общее социальное происхождение. Среди них: уволенный студент, бывший семинарист, но встречаются и рабочие. Защищая себя от критики, обвинявшей его якобы в копировании горьковских босяков [399] , Скиталец позже счел нужным подчеркнуть, что его героев ставит в положение «огарков» как раз «присущая им талантливость» [400] . В целом это — люди способные, одаренные огромными душевными силами, которым при настоящем положении дел не дано выдвинуться, занять то место, которого они заслуживают. Если верить автору, то «огарки» — своего рода богемный пролетариат, с которым можно столкнуться по всей стране: «Можно было думать, что на Руси огарков много, что „фракция“ эта существует во всех климатических поясах России» [401] .

399

Мнение о близости «огарков» и горьковских босяков разделял А. Блок, который, однако, восхищался грубостью героев Скитальца и в целом считал повесть талантливой. Блок А. О реалистах // Блок А. Собр. соч.: В 8 т. М.; Л., 1960–1963. Т. 5. С. 99–129.

400

Скиталец, — Авторы о себе // Журнал журналов. 1916. № 15. С. 14.

401

Скиталец. Огарки… // Указ. изд. С. 57.

В повести Скитальца легко обнаружить те элементы, с которыми мы постоянно встречаемся, изучая слухи о школьных «огарках» и лигах свободной любви. Во-первых, это представление о том, что фракция «огарков» из Самары — только часть более широкого движения, которое объединяет обездоленных по всей стране. Как мы видели, указание на распространенность огарчества — общее место в мифах о заговорах — является одним из ведущих моментов в репортажах о молодежных организациях разврата. Во-вторых, это идея о погубленном таланте, о разбитой жизни. Герои Скитальца — люди преждевременно «сгоревшие», т. е. истратившие свои жизненные силы в пьянстве и распутстве. Отсюда и слово «огарок», которое в этом контексте следует понимать метафорически. Буквальный смысл («остаток свечи») стал актуальным только потом, в частности, в силу его эротических ассоциаций. Именно контаминация буквального и переносного значений позволяла толковать огарок одновременно как остаток свечи и человека-неудачника [402] .

402

В одном из «социально-беллетристических очерков» Р Доброго, где упоминается и деталь тушения свечей, молодая мать, «жертва лиги огарков» подводит итоги своей жизни следующими словами: «Мой огарок догорел. Я, стало быть, взяла от жизни все, что она могла мне дать. Раз начинается запах чада, копоти, — надо спешить потушить огарок»: Добрый Р. Почему молодежь кончает самоубийством: Социально-беллетристические очерки из полового и иных психозов послереволюционного периода. СПб., 1911. С. 19.

Повесть Скитальца представляет особый интерес еще и потому, что она некоторое время действительно служила предметом самоидентификации для студентов средних учебных заведений. Для них образ «огарка» был значим в переносном смысле, как символ нереализованного таланта и подавленной школой личности. Хотя мы не располагаем свидетельствами о прямом подражании героям Скитальца, можно с уверенностью сказать, что его повесть дала наименование определенному типу «отчаянного» поведения, направленного против воспитательной практики средней школы [403] .

403

О механизме наименования типов повседневного поведения с помощью реалистической литературы см.: Лотман Ю. М. О Хлестакове // Лотман Ю. М. Избранные статьи: В 3 т. Таллинн, 1992. Т. I. С. 363.

Первые слухи о «школьных огарках» возникли в Орле в начале марта 1907 г. и сразу спровоцировали поток «писем в редакцию» от учеников. Большинство таких писем появилось в либеральной газете «Орловский вестник», которая охотно принимала на себя роль трибуны для молодежи. Будучи знакомыми с повестью Скитальца, юные корреспонденты, видимо, понимали слово «огарок» только в переносном смысле и не затрагивали вопрос о сексуальной распущенности орловской «фракции». Консервативная «Орловская речь» предпочитала, однако, язвительные комментарии своих сотрудников, один из которых не удержался и от подробного описания ритуала гашения свечей [404] .

404

Б.а. Вниманию родителей и учебного начальства // Орловская речь. 1907. № 66. С. 3.