Есть на Волге утес

К сей памяти войсковую печать атаман Степан Тимофеевич приложил.

А с сею войсковой памятью послан наш высковой казак Ахпердя мурза Кильдибяков, и вам бы, чернь, ево во всем слушать и спору не держать. А буде его слушать не станете, и вам бы на себя пенять». •

из наказной памяти архимандриту Чудова монастыря

«...Приезжал к Синбирску старец от него, Никона, и говорил, чтоб Стеньке итти вверх Волгою, а он, Никон, в свою сторону пойдет. Для того, что ему тошно от бояр, да бояре, мол, переводят государевы семена. И тот-де старец сказывал, что у Никона есть готовых людей тыщ пять».

ЕСТЬ НА ВОЛГЕ УТЁС 1

На четвертую неделю после взятия Самары Стенька Разин перенес свой стан из Надеинского усолья под Белый Яр. С ним было двенадцать тысяч повстанцев—• первая армия.

Вольница рассыпалась по правому волжскому кряжу от Усолья до Белого Яра, и за четыре недели приведена была в некую стройность. Стенька не признавал никаких других делений, кроме Донских, войсковых. Посему всех, кто вставал под его знамена, он называл казаками либо сынками; казаки сбивались в десятки, десятки в сотни, сотни в ватаги, а ватаги в войско. Итак первое войоко встало перед Синбирсшм, второе войско в шесть тысяч казаков Федька Шелудяк держал около Сызрани, третье войско намечалось сбить из разрозненных ватаг под Саранском.'

Круг — средоточие атаманской власти — встал в Белом Яру. Во главе его Разин поставил недавно приехавшего из Астрахани Ваську Уса, знаменным есаулом выбрали Митку Самару, казначеями Лазарка Тимофеева н Янку Панка.

Янка ведал общей войсковой казной, Лазарко хранил личную казну Разина. Он же и был телохранителем Степана Тимофеевича и, где бы тот ни был, всегда находился неотлучно при нем. Ра'зин не любил, когда его называли атаманом. «Атаманов у меня много, а я для всех вас отец родной». И потому звали его чаще всего — бать-ко.

Последние десять дней батько в Белом Яру не показывался, он ушел из стана. В лрех верстах от Яра над правым волжским берегом возвышался утёс. Скала саженей тридцать высотой обрывалась круто к воде. Вершина скалы венчалась небольшой круглой площадкой, на которую можно было попасть только через узкий глубокий овраг по двум перекладинам. На площадке Лазарко поставил шатер для батьки, сам приютился в землянке около оврага, у перехода.

Первым сунулся к батьке есаул Митька. Не успел он встать на перекладины, как Лазарко крикнул:

— Сюда не можно, есаул! Думает батько.

— Тут же ветер круглы сутки, — сказал есдул.— Заморозишь ты атамана. По утрам иней бывает.

— Иней в низинах. Здесь сухо.

— Думать, я чаю, и в стане можно. А нам совет надобен.

— Подождешь. В стану батьке никакого покоя нет. Лезут всякие, кому нужно, кому не нужно. Придет время — посоветуетесь.

Потом появился Путилко Дементьев.

— Скажи батьке — казаки ропщут. Корма все пожрали. Приехали атаманы Мишка Харитонов и Васька Хведоров — приказа его ждут.

— Ладно, передам.

Наконец приехал Васька Ус. Тот сурово приказал:

— Давай батьку сюда! Жив ли он?

Из шатра вышел Разин, кивнул Лазарке. «Пропусти».

— Уж не захворал ли ты, батько? — спросил Васька. — Щеки впали, под глазами синь. Хворать не время.

— Здоров я, — Разин сел на подушки, освободил место для Уса.— Чго там стряслось?

— Сидение пора кончать — вперед итти надо. Каза-чишки от безделья шалить начали, пить. Ахпердя-мурза из Казани приехал, сказывает, что мой старый приятель Юрка Борятинскип встречь нам идет. Уж в Крысадаках его войско.

— Где это?

— Меж Алатырем и Тетюшами.

— Пусть идет. Встретим.

— Из Москвы наши люди вести шлют — Юрья Долгие руки уж во Владимире. Идет на Арзамас.

— Добро!

— Казанский воевода тож не дремлет — послал к Кузьме-городу воеводу Баранова. Все путя наши пресечь хотят.

— Не пресекут.

— Долга ты тут, батько, думал, а надумал, я вижу, мало.

— Мало!— Разин вскочил, распахнул шатер, махнул рукой в сторону Волги. — Иди сюда, погляди! Вот она вся Русь перед тобой. И нет ей ни конца ни края. Людей в ней многие тысячи, народов многочисленных не счесть. Поднялись все, как реки в половодье вышли из берегов, хлещут водами во все концы, затопляют землю, рушат все, что надо и не надо. Кто сей водоворот в единый поток устремить может? Я? Ты? Вот вы все к моему шатру бегаете, совета ждете. Думаете, выйдет батько на круг, скажет мудрые слова, и все будет ладно. А у меня голова раскалывается. Я тут часами на волжский простор смотрю, ветер мятежный глотаю, дум передумал множество, а что далее делать — не знаю!

— Ну, это ты напрасно, батько. Мы Астрахань взяли, Царицын, Саратов, Самара у наших ног лежит. Да нам ли...

— Взяли, говоришь. А для чего взяли? Для дувана по казацкому обычаю? Как искони велось — наскочил, пограбил, вынес пограбленное на дуван, разделил — пошел дальше грабить. Теперь перед нами не Саратов, не Синбирск, перед нами вся Русь, Москва! Ну, побьем мы бояр, утопим воевод, дадим народу волю — дальше что?

— Царем тебя, батько, поставим. Крестьянский государь ты будешь у нас.

— Та-ак. Я, стало быть, царем, атаманы и есаулы боярами и воеводами. И что вы меня заставите сделать тогда?

— Ну это будет видно.

— Знаю я! Казачки заставят меня перво-наперво сделать большой, всемосковский дуван. Москву разграбят, боярские именья разделят и разбегутся по своим деревням. Их и сейчас от своих родных мест оттащить тяжко, а тогда...

— Так что же, батько, бросить все, положить голову на плаху...

— Нет! Сейчас мы телами казачков владеем, а надо чтобы и душами. Я долго думал и понял — царское величие богом держится. Недаром сказано — помазанник божий...

— Бог, батько, на небеси, а царя благословляют слуги божьи.

— Вот! Ты пойми—мне свой патреярх нужен. Свой! И не в Москве, а сейчас, здесь. Чтобы люд черный поверил — я божьим промыслом на Москву иду, а не разбойным.

— Ты когда-то про Никона сказывал...

— Сказывал. А где тот Никон? В ссылке он.

— Так чего ж лучше. Он теперь супротив бояр не токмо с нами пойдет, но и самим сатаной. Я так полагаю.

— Верно! Послал я на Белозеро Илейку Пономарева й жду его, как из печки пирога, а от него ни пены, ни пузыря. Может, сгинул, может...

— Погоди, батько. Докладали мне, что пойман некий поп и ищет он того Илюшку у нас. Может быть...

— Что ты раньше молчал. Иди в стан, пусть волокут того попа ко мне. Сам готовь совет — пора уж. Послезавтра — круг.

Давно ушел Васька Ус, а Разин все стоял на вершине утёса и глядел на Волгу, на бескрайние леса левого берега, уходящие.под облака, на орла, парящего в вышине.

О чем он думал в это осеннее-утро? Никто и никогда не узнает. Какие мятежные мысли роились в голове атамана? И мятежные ли?