Есть на Волге утес

И остальные наши крестьянишки от нас, холопоз твоих, бегут, видев их воровское самозванство. А стоят те казаки с ворами от Тулы в 8-и верстах на берегу Упы-реки и похваляются те воры на нас всяким дурным и на домишки наши разорением...»

из наказа царя воеводе Борятин-скому

*...И из тех пущих заводчиков велеть казнить смертью трех человек, а с достальными учинить наказанье, бить кнутом нещадно, смотря по их винам, и разослать их в городы, в прежнее тягло, а барских холопей и кре стьян отдать помещикам».

СУДЬБЕ НАВСТРЕЧУ 1

Аленка скакала без передыху почти сутки. Из Забо-лотья вырвалась в полночь — медлить было нельзя. «Сваты» от воеводы приходили под сильным хмелем и недодумались приставить к ней стражу. Мать зашила деньги в отцовские портки, отрезала дочке косы, укоротила кафтан. В котомку положила краюху хлеба, мужское исподнее, ладанку. Смекнули, что безопаснее ехать в мужской одежде — девка на коне у каждого будет на замете. Поднялись на холм — проститься с могилой отца. Аленка хотела было взять горсть земли, но мать молча указала на железные наручники. Расстались без слов. Не до этого было — летняя ночь коротка.

2 Аркадий Крупников

33

До рассвета отъехала недалеко. Обгоняла ватажки бродяг, идущих неведомо куда и зачем. Попадались навстречу обозы, стрелецкие разъезды. Увидев их, Аленка сворачивала в сторону, пряталась. Бог ее миловал, никто не остановил, не задержал.

За день умучила себя и коня. Ломило спину, клонило ко сну. Под вечер въехала в лес; он глухо шумел, дышал сыростью и мраком. И тут Аленка не то чтобы испугалась, а опомнилась. День ото дня тетива ее жизни натягивалась все туже и туже. Настал миг — лук распрямился, выкинул Аленку будто стрелу, и полетела она в далекий, полный опасностей мир. И взяла девку оторопь: в таком глухом лесу разбойников, наверно, полным-полно, ждут они за каждым поворотом. Не успеешь оглянуться — не только с коня сдернут, но и портки снимут. ,

Дорога все чаще стала разбегаться по сторонам, разветвляться тропинками и просеками. По какой из них ехать? Куда они ведут, у кого спросить? К кому подойти без страха?

Скоро ночь, надо найти место для ночлега. А как быть ночью без костра? У нее огнива нет, как разжечь огонь? И голод донимает — краюха съедена еще утром. И на сто верст кругом ни живой души. Придется ночевать на голодное брюхо, без костра. Аленка сошла с коня, взяла его под уздцы и свернула в сторону. Пробираясь сквозь чащобу, она решила отойти подальше от дороги.

Вдруг пахнуло дымом. Запах тянулся из низины, заросшей невысокими лиственными деревьями. «Там должна быть речка или ручей,— подумала Аленка,— а у речки люди». Было страшновато, но она, не раздумывая, пошла в сторону костра. Не все люди злодеи, а одной в лесу еще страшнее. Скоро тропинка привела ее к глубокому оврагу. Пихты и елки, росшие на его дне, покачивали своими вершинами перед лицом Аленки. Привязав коня к дереву, решила спуститься вниз. Сначала спуск был пологим, потом вдруг под ногами захлюпала мокрая глина. Аленка подскользнулась и, ломая кустарник, съехала вниз. Перед ней журчал родничок, выбиваясь из-под коряги. За ручейком чернел угол зимовья. Стены избушки подернуты белесым лишайником, лубяная крыша поросла зелеными подушечками мха. На двери висела полуистлевшая рогожа. Аленка на всякий случай вынула из-за голенища нож и откинула рогожу.

В зимовке было пусто. Тонкой струйкой дыма дышал костерок. Угли подернулись пеплом, лишь кое-где вспыхивали оранжевые огоньки. У маленького оконца прилажена грубоотесанная доска, заменяющая стол. На земляных нарах свежие березовые ветки. Хворост в углу.

Аленка бросила в костер несколько хворостинок, они вспыхнули, осветили избушку. Стены черны от копоти и дыма. Такие избушки комары облетают стороной.

Над оврагом сгущалась ночь, было тихо. Аленка привела коня, стреножила его, отпустила пастись. Трава на дне оврага густая, сочная. Конь рвался к воде, но Аленка не пускала его. Пусть остынет — разгоряченную лошадь поить нельзя. Самой Аленке тоже хотелось пить. Стряхнув пыль с рубашки, она ополоснула лицо. Вода была холодная, ключевая.

Напоив коня, Аленка опустила подпругу, воткнула в луку седла две ольховые ветки, обошла зимовку. Трава повсюду была не топтана.

После холодной воды острое чувство голода вроде бы притупилось, но затем в животе засосало с новой силой. Аленка бросила на костер несколько пихтовых лапок, дым белыми клубами поднялся над костром, заполнил всю избушку. Комары, отчаянно трубя, выскакивали через отверстие в крыше. Заткнув оконце травой, Аленка легла на ветки. Было слышно, как сонно бормотал ручеек, как лошадь с хрустом секла зубами траву. Защебетала над крышей пичужка. Сон не шел к Аленке. Да и как уснашь, если думы беспрерывной чередой приходят в голову?

Может, возвратиться и уйти с матерью в лесную глушь, затаиться. Онп-то, может, и проживут тихими мышками, а людишки Заболотские как? Вспомнилось и материно признание. Неужели она, Аленка, дочь того монаха, который сейчас сильнее царя? Может, мать просто хотела отослать ее от злых людей, от воеводской похоти? Ведь рожала же она и после монастыря. Были два брата, да умерли. Из костра стрельнул уголек, выскочил, упал на влажную землю. Стрельнул уголек — жди гостя. Сейчас Аленке нужен был человек. Пусть разбойник, пусть. Одиночество было нестерпимым. Но никто не пришел, и думы потекли спокойнее, сон подкрался, как вор — не заметно...

— Эй, отрок! Коня гтроспал.

— Где... конь?!—Аленка вскочила, тряхнула головой, протерла глаза. Перед нею стоит мужичонка щупленький, глаза узкие, махонькие, бородка лохматая. На голове камилавка, из-под нее торчат седые космы волос. Аленка рванулась к выходу, мужик схватил ее за рубашку.

— Не боись, отрок. Цел твой конь. Слышь, заржал. Учуял, что хозяин проснулся.

— Кто ты?—Аленка одернула рубаху, затянула потуже кушак.

— Сие мне вопрошать надобно. Не я, а ты на моей подстилке растянулся. Не я, а ты у моего костра грелся. Сам-то кто есть?

— Я человек,— ответила Аленка, огрубляя голос.

— Это я вижу. Именем каким наречен?

— Але... ксашкой зовусь.

— Стало быть, раб божий Александр. А может, инако как?

— Ей-богу, Александр,— Аленка перекрестилась испуганно.

— Издалека ли едешь, отрок?

— Издалека. Отсюда не видать.

— И на том спасибо. Одначе честному человеку скрывать нечего. Вот аз, к примеру. Зовут меня Савва-тий, а в просторечии я поп Савва. Иду я, с божьей помощью, в Москву- на опасное, но богоугодное дело. К патриарху Никону иду!—И Савва поднял палец.— Но не на поклон иду. Нет! Я ему в очи бесстыжие упрек всенародный брошу. Ныне всему люду ведомо, что Никон— антихрист! Усомнился в старой вере, расколол церковь на две половины. Я спрошу его — разве ты, Никон, не чтешь священные книги, разве ты не знаешь, что пророчества сбываются? Грядет Страшный суд, два с половиной года осталось до судного дня. И когда настанет конец света — только те унаследуют царство небесное, кто не отдаст свою душу антихристу. И ты, Никон, .первый ввергнешься в геенну огненную!—Глаза попика сверкали, камилавка упала с головы, обнажив лысину. Экая сила в таком маленьком человеке! Аленка слышала о староверах и раньше, но тогда она не верила, что раскольники сжигают себя в скитах. Теперь, глядя на Савву, поняла, такой может сгореть сам и сжечь других. Но неужели люди Никона антихристом зовут? Если так, то стоит ли итти к нему?

— Скажи мне, отче, все люди Никона ненавидят?

— Если бы все! Не сидел бы он на Москве выше бояр, выше царя. Ты мало жил, отрок, мало видел. Люди злобные, жадные, алкающие славы, крови и денег, сильнее многих человеков трудом живущих. Им, злодеям, ученье Никона по душе.

— Ну, пойдешь ты к нему, скажешь. А он тебя на плаху. Много ли ты один сможешь?

— Я не пойду, ты не пойдешь, другой отмахнется. Кому-то надобно правду злодеям нести. Вестимо — он меня не помилует, но знать будет, что есть на Руси люди за истинную веру смерть принять могущие. Говорят, он зело умен — поймет.