Эта сладкая голая сволочь

Так меня устыдили публично.

Шаловливой судьбе этого показалось мало. Она пустилась в пляс, выбрав для смертельного танго отличного партнера, вернее партнершу.

В зал вошла Майя.

Она была с двумя подругами, одну из которых я неплохо знал. Я сидел лицом к входной двери и увидел Майю сразу. Думаю, она меня тоже. Однако Майя предпочла безразлично скользнуть по мне взглядом. Пришедшие дамы проследовали за распорядителем к свободному столику, который оказался невдалеке от нашего. Майя, демонстративно усевшись ко мне спиной немедленно закурила сигарету, что было явным признаком раздражения (она никогда не курила до еды).

Заказав аперитив, дамы защебетали как птички. Но я был уверен, что Майя задумала какой-нибудь маневр, хотя бы для того, чтобы разглядеть мою спутницу.

И точно. Опустошив бокал шампанского, Майя встала и направилась в туалет, пройти в который было невозможно, минуя наш стол.

Подойдя вплотную, она застыла, наигранно ахнула и захлопала длинными ресницами, пытаясь изобразить крайнее удивление.

Я, естественно, встал. Мы расцеловались дважды, как принято во Франции (даже между малознакомыми людьми). Я всего лишь соблюдал правила вежливости. А Майя проявила энтузиазм, придав традиционно-невинному жесту огромную долю интимности.

Я представил женщин друг другу. Майя небрежно кивнула. Нина, приготовив было руку для пожатия, вовремя остановила движение, почувствовав подвох, и только пошевелила в воздухе пальцами в знак приветствия.

– Как ты?! – воскликнула Майя тоном, как если бы ей было известно, что я уже давно умер, а я вот он, тут, живехонький.

– Спасибо, все хорошо, – ответил я самым нейтральным тоном, на который был способен.

– Как поживает наш малыш?

Я вздрогнул. Но тут же сообразил, что речь о коте, ее прощальном подарке.

– С ним все в порядке. Малыш превратился в огромную сволочь и скрашивает мне жизнь.

– Видишь, насколько животные надежнее людей, – сказала Майя и преувеличенно тяжело вздохнула.

– Да уж... – Я не знал, что говорить.

– Можно мне как-нибудь зайти, навестить его? – Интонация естественная, словно речь шла о формальности, а не о бомбе замедленного действия.

Я молчал в замешательстве. Отказать значило оскорбить Майю при всех, чего у меня не было ни в планах, ни в характере. К тому же я знал: Майя в подобной ситуации может повести себя непредсказуемо. Устроить, например, скандал, что абсолютно вписывалось в придуманный ею для себя образ эксцентричной дикарки. В Майе всегда была чрезмерность на грани аффектации. Меня это смущало. Но, если быть честным, я не упускал возможности воспользоваться дикарством в сексуальных отношениях – в постели, изображая вакханку, Майя иногда доходила до высот бельканто. А сейчас она, по моему ощущению, готовилась к защитно-истерической реакции.

Но и приглашать ее на глазах женщины, с которой ты находишься в состоянии бурного романа, было совсем никуда.

Майя вела себя так, как если бы стул, на котором сидела Нина, был пустым. Она говорила со мной как хозяйка, как будто я – давно потерянный предмет, который неожиданно нашелся.

В голове бешено крутились шарики, стукаясь друг об друга, как бильярдные шары, разбитые неумелой рукой. Отравленный устрицами мозг растекался внутри черепа.

Неожиданно мне помогла Нина, в сторону которой я боялся даже взглянуть.

– Ну конечно, – сказала она, лучезарно улыбаясь. – Конечно, заходите. Только предупредите заранее – если нас не будет дома, мы оставим ключи консьержке. И вы сможете сделать то же, уходя.

Майя оторопела, будто у нее на глазах заговорил пустой стул. Глаза ее сверкали бешенством, брови от возмущения разлетелись за уши, а алый рот был вынужден улыбаться в ответ на ослепительно дружескую улыбку Нины.

– А... – произнесла она, вложив в междометие столько сарказма, что им можно было победить всю американскую военщину времен «холодной войны». – Похоже, она прошла испытания катакомбами...

– И не только его, – уточнила Нина.

– Приятного аппетита, – процедила Майя и уставилась на тарелку с вызывающе огромным эклером. – О! Вам есть над чем потрудиться, – сказала она с убийственным подтекстом.

Я скосил глаза и понял, что половина ресторана, включая гарсонов, наблюдала за водевильной сценкой.

Я не выдержал и расхохотался.

Нина продолжала безмятежно улыбаться.

Майя фыркнула и, развернувшись на каблуках, наконец направилась в туалет.

Ни этим вечером, ни потом Нина не спросила, кто эта женщина и что нас связывало.

Только спросила, знаю ли я, какой самый большой орган у человека. В ответ я значительно закатил глаза.

– А вот и нет. Совсем не тот, на который ты подумал. Как бы ты им ни гордился и ни подозревал в каждом эклере.

– Какой же тогда? И какой смысл этому органу быть большим?

– Кожа. Самый большой орган нашего тела – это кожа. Которая к тому же покрыта километрами кровеносных сосудов.

– Ну что ж... Тоже вполне сексуальный орган.

...просыпаюсь с ней по утрам, будто за ночь прожил жизнь, и никакого послелюбовного похмелья... чувствую себя лет на двадцать моложе, лет на сто мудрее... тело поет, душа скачет... ни одной мысли, зато чувств – как у подростка после первого приобщения... как у Адама, отведавшего яблочка... Ева моя ведет себя соответствующе – притихла, вся светится, в глазах черти прыгают, знай, мол, наших...

...держать ее в объятиях, что держать лозу виноградную, гладкую поначалу, а потом, прямо под руками, цветы дивные, неизвестно откуда взявшиеся, распускающую... цветы опьяняющие, возбуждающие, ярко-оранжево-зеленые, плавающие в мозгу и теле подобно наркотику... и наступает радость, и превращаюсь я весь в орган, испытывающий наслаждение высшее, музыкально-эротическое, божественно спазмирующее в голове и животе... и звезды извергаются... и человек мыслящий перерождается в человека чувствующего... без прошлого... контуженного... не оружием вражьим, а счастьем, данным нежданной, невозможной женщиной...

...невозможная Ниндзя моя, японочка древнерусская, казачка с еврейскими корнями... все переплелось в ней, чтобы с ума меня свести... отрешенностью и участием... чем отрешеннее смотрит, тем горячее участвует... понимает ли сама, что делает, или инстинкт за нее всю работу работает?.. работу, переходящую в «еть», в «уд», в сказания Гильгамешей каких-нибудь... Ариадна, плетущая нить в помощь Улиссу своему... женщина, спасающая меня от меня самого, отдающая себя и собой благословляющая...

...все мечтают о такой женщине, а у меня она есть...

...и опять уснул я...

...и опять проснулся...

– Ты чего это стихом заговорил, на манер древнерусский? Никак изгоя Сорочина начитался?

Я вздрогнул – имя мне не понравилось. Наверное, Сорокина, писателя модного. Его и вправду начитался накануне, с его опричниками оглашенными... вечно путает она все, Ева-девица... толкает меня в пучины огненные, беспросветные, расхристанные... погружаюсь я с удовольствием в сон живительный, отдохновенный, буль... буль... енный... енный...