Это бизнес, детка!
Шрифт:
Он пожал плечами, и мы пошли.
Эту прогулку я запомню на всю жизнь, как самую длинную и самую прекрасную изо всех, которые мне довелось совершить. Мы пересекли Сену — неширокую, в общем-то, и не такую уж красивую, но для меня сегодня она была самой лучшей рекой в мире — полюбовались несколько минут кораблями, стоявшими у причала. «Bateaux-mouches*» тыкались носами друг дружке в корму и терпеливо ждали пассажиров. Антуан был неплохим гидом, и я узнала, что мост зовётся Йенским в честь победы французов над пруссами в битве при Йене. А скульптуры, показавшиеся мне родными, как кони на Аничковом мосту
Потом мы перешли дорогу и оказались в парке Трокадеро. Смотреть здесь было особенно нечего, потому что фонтаны ещё не работали, поэтому мы просто поднялись к дворцу Шайо. Там, на площади между двумя одинаковыми павильонами, я чуть не разорвалась пополам — так мне хотелось рассмотреть все скульптуры сразу. Пришлось идти сначала к одной стороне, потом к другой. Золочёные мужчины и женщины были прекрасны. И не поймёшь, в каком стиле — в греческом ли, в римском, в европейском… Но мой неутомимый гид тянул меня дальше, через площадь на улицу.
В Парижском центре я быстро потеряла направление. Знала, что башня осталась где-то позади и справа, а мы бодренько шагали по улице, где даже посмотреть было не на что. Хотя, чего это я? Париж — я смотрю на Париж! Когда ещё смогу его увидеть без прикрас, со строительными лесами вокруг домов, с бульдозером на улице, с невысохшей лужей на тротуаре? А потом я увидела мелькнувшую в просвете между деревьев цель, и усталость как рукой сняло.
Мы шли прямиком к Триумфальной арке.
Даже больше, чем на Эйфелевой башне, я хотела подняться наверх этого массивного сооружения. Просто подняться и посмотреть на город, на двенадцать лучей проспектов, на Железную Даму, на всё это великолепие…
— Антуан, мы полезем наверх? — дрожащим голосом спросила я. Он повернул голову, приобнял меня за талию и ответил:
— Если хочешь.
— Я хочу!
— Тогда полезем, — и чмокнул меня в щёку. Руку не убрал, и мне пришлось приноравливаться к его шагу. Не без труда приноровилась и поняла, что мне нравится вот так идти рядом. Чувствовать тепло его бедра, пальцы, чуть сжимающие мой бок, чувствовать, что маркизу нравится такая прогулка.
Ещё несколько дней назад я бы возрадовалась своей удаче и мысленно потёрла ладошки от мысли, что приручила жертву. Но сегодня мне стало грустно. Неважно, что родилось между нами. Я всё равно завладею кольцом и уеду, оставив его одного. Очень надеюсь, что он скоро забудет меня… Гораздо скорее, чем я его.
Отстояв небольшую очередь в кассу, мы купили билеты и, после досмотра, начали подниматься наверх по узкой винтовой лестнице. Она всё вилась и вилась куда-то вверх, всё не кончалась, но мне было наплевать. Сейчас я буду наверху! А вот Антуану подъём давался гораздо сложнее. Где-то на половине лестницы он навалился всем телом на перила, пропуская остальных, и выдохнул:
— Кажется, я умру…
— Ещё немножко осталось, — умоляющим тоном соврала я, заглянув ему в глаза. — Совсем чуть-чуть!
— Тут двести восемьдесят четыре ступеньки, а мы только на сто двадцатой… Я тебя внизу подожду, иди одна!
Он даже побледнел от усилия, и я испугалась:
— Ты что? Антуан! Знаешь, я тоже не пойду, давай спустимся.
Хрен
с ней с Аркой, хрен с Парижем!— Давай я тебе Скорую вызову?
— Перестань, — недовольно пробормотал Антуан, хватая ртом воздух. — Я не умираю, просто не привык подниматься так высоко…
— Тогда отдохни немножко, а потом спустимся, — поддерживая его, решительно сказала я, простившись с видами Парижа.
Маркиз тряхнул головой:
— Нет, погоди. Сейчас…
И рывком выпрямился, отдышался. Медленно пошёл вверх.
Когда мы добрались до крыши, группа, с которой начали подниматься, уже готовилась к спуску. Антуан без сил опустился на скамеечку и махнул мне рукой:
— Иди, смотри, я тут пока посижу.
Убедившись, что он уже почти не бледный, я пошла к краю платформы, огороженному гребнем частых зубцов. Париж был передо мной, как на ладони. Вот Эйфелева башня, а тут башня Монпарнас, а с другой стороны — арка Дефанс… Я даже зажмурилась, не веря своим глазам. Забыла, кто я, где, зачем… Маленькие, словно игрушечные, машины, люди-муравьи, прямые, как будто прочерченные на ватмане, линии проспектов, дома, как кубики лего, вписанные в правильные треугольники… Всё было прекрасно. Теперь я поняла, что хотел сказать Эренбург. Увидеть Париж и умереть. Ничего красивее в жизни уже не будет.
Сзади меня обняли тёплые руки, и мне на ухо сказали:
— Простудишься. Ветер.
— Мне не холодно, — мотнула головой, не смея оторвать взгляд от сказочного вида. — Я запоминаю.
— Хочешь, сфотографирую?
— Нет, не надо. Я всё это запомню. Всё будет в голове.
Антуан только крепче обнял меня. Не знаю, понял ли он мою мысль, но настаивать не стал.
* Bateau-mouche (фр.) — дословно «корабль-муха», знаменитые открытые двухэтажные кораблики, совершающие круиз по Сене по достопримечательностям Парижа.
Глава 15
Холодное весеннее солнце двигалось к зениту. Облака иногда закрывали его, и тогда я ёжилась даже в лёгкой курточке. Мы сидели на террасе, крытой синими шатрами, окружённые первыми цветами в элегантных кадочках, попивали самый французский в мире аперитив — «Блан-кас*» и ждали вкусностей, которые мне пообещал Антуан.
Елисейские поля впечатляли. Больше, конечно, пафосом и ценами, но я была очарована этой шумной улицей, главной в Париже, на которой располагалось немыслимое количество бутиков, ресторанчиков и чайных салонов, которая поражала множеством известных марок со всего света, и которая жила своей жизнью независимо от тебя.
Мы болтали о видах Парижа, а потом Антуан вдруг спросил:
— Как твоё настоящее имя? Александра?
— Алексия, — не раздумывая, ответила я. Потом мысленно обругала себя — ну зачем сказала правду, почему не соврала? А вдруг потом он меня вычислит?
— Странно, у нас это мужское имя, — усмехнулся маркиз.
— У нас тоже, но мама решила меня назвать по прадеду.
— А как уменьшительное? Как тебя зовут друзья?
— Алёшка. Но у меня нет друзей, — засмеялась я, очень сильно надеясь, что в смехе не проскользнёт часть горечи от моей странной жизни.