Это было жаркое, жаркое лето

— Впрочем, и меня тоже. Вот ведь чертовка, есть в ней все же что-то, какая-то изюминка, сводящая мужиков с ума. И это не считая красоты, иначе бы ее и в помине здесь не было.

А у меня, так просто словно вторая молодость наступила — два дня назад целых три раза задал ей жару, да еще какого! Три раза!.. — подумал он с восторгом. — А ведь даже в молодости не всегда удавалось такое сделать… Как бы подводя итоги недельного общения с восхитительной женщиной, он с невольно появившейся на губах ухмылкой припомнил, как вела себя с ним Ольга в последнее время…

Когда Филипыч, осуществляя часть придуманного им, Мышастым, сценария явился к девчонке в качестве друга и помощника, принялся обнадеживать ее возможностью побега и одновременно стращать, говоря что во избежание самого страшного ей необходимо во всем подчиняться и не взбрыкивать, Ольга сделала единственно правильный выбор, ведь жить-то в двадцать четыре года — ох как хочется! Скрепя сердце девушка проявила надлежащую покорность, безропотно принимая его каждый день и только иногда позволяя себе слегка уколоть его, как это было с тем смешно прозвучавшим заявлением про пот.

Интересно, неужели он действительно настолько сильно потеет?

Да нет, конечно же ерунда, просто лето нынче выдалось очень жарким, а с ней и действительно припотеешь. Ведь до чего темпераментной оказалась эта девчонка…

Мышастый с усмешкой отмечал, как она каждый раз изо всех сил пыталась сдерживать себя, чтобы только никакими проявлениями ответной страсти нечаянно не доставить ему удовольствия, как лежала, закусывая губу, и все равно, стоило ему только начать любовную игру, всего через какую минуту, не в силах противиться порыву своего тела, полностью забывшись, женщина теряла над собой контроль. Негромкие стоны Ольги действовали на него столь возбуждающе, что придавали все новые и новые силы, вызывая в свою очередь ее полный страсти ответ и в итоге получался восхитительный замкнутый круг бесконечного обоюдного наслаждения… А во время оргазма, которые он уже хорошо научился распознавать, Ольга содрогалась всем телом, затем замирала в напряжении, затем…

Мышастый любил вспоминать все эти интимные подробности, тем более что имел все основания гордиться своей мужской силой — реакция Ольги в постели это доказывала. А как мило она стеснялась… После близости, в особенности, если ей приходилось заниматься оральным сексом, она избегала смотреть ему в глаза и эта ее стыдливость опять так его возбуждала…

После развлечений он намеренно задерживался у нее подольше, а пунцовая от стыда женщина избегала встречаться с ним взглядом, тем самым признавая свое очередное поражение. А он для усиления этих мучений специально не отпускал ее в ванную, не давая ей возможности укрыться от своих откровенно насмешливых взглядов и тем самым еще более усиливая ее страдания…

Этими своими милыми особенностями Ольга намного превосходила его секретаршу, которая в самом начале своей работы тоже была изрядно стыдливой, пока благодаря его усилиям не пообтерлась. Но сравнивать Ольгу с Татьяной Мышастому не хотелось даже и близко. Ведь своей секретарше, если ему доводилось проделывать с ней что-нибудь заковыристое, к примеру, тот же анальный секс, он преподносил различные презенты, сглаживающие грубость и причиненную девице боль. И хотя их сексуальное общение тоже частенько сопровождалось насилием, подкрепляемым некоторым запугиванием, после чего отказаться от чего-либо Татьяна просто боялась, но все равно, с ней был совсем не тот смак… С секретаршей изнасилования были как бы косвенными, здесь же очень однозначными и прямолинейными, и что сильнее возбуждает — Мышастый сейчас мог ответить вполне определенно. Имея предрасположенность к грубому сексу, сейчас он окончательно вошел во вкус.

Постельные утехи с Ольгой до такой степени пришлись ему по душе, что в какой-то момент у него даже появилась крамольная мысль: а не оставить ли ее себе, исключительно для личного пользования, не делясь с партнерами? Но после довольно долгих размышлений он решил этого не делать. Лучше продолжать честную игру и неукоснительно соблюдать все предварительные договоренности. Тем более, если новое развлечение им всем понравится — а наверняка именно так и случится, — они будут продолжать в том же духе, и мало ли у них потом будет не менее красивых, чем Ольга, девушек? И все-таки что-то подсказывало ему, что такой уже не будет никогда — такая на всем свете одна-единственная…

— Так как, Антон Алексеевич?

Тьфу ты, это же старик все еще ждет ответа…

— Посмотрим. Возможно, еще разомнешь с ней свои старые кости. Ты же знаешь, что эта неделя будет Воловикова, а следующая Желябова. Не торопи события, успеешь, за это время она не сотрется и не подурнеет… — А про себя опять подумал и решил окончательно: старика — в расход. Сразу по окончании дела. Неуправляемые и оттого опасные помощники ему ни к чему. Надо же, о чем вздумал просить! Значит, в дальнейшем положиться на такого уже никак нельзя. И опять удивился — надо же, как девчонка всех цепляет. Даже старого рецидивиста и то пробрало, она и его словно чем-то одурманила…

Зазвонил телефон. Небось Воловиков волнуется, — понял Мышастый и снисходительно улыбнулся. Не терпится…

— Алло!

— Антон, к завтрашнему все готово? — Это действительно был Воловиков.

— Слушай, Эдик, ты который раз уже звонишь? — ехидно поинтересовался Мышастый. — Все идет, как мы договаривались.

— Лады! — Тот бросил трубку.

Нет, они все определенно сведут его с ума! Вот чего, спрашивается, звонил-то?

— Ладно, Филипыч… Кстати, а тебе идет. Согласен быть отныне Филипычем?

— А что, хозяин, Филипыч — погоняло не позорное. У нас одного пахана Филипычем величали — в большом авторитете он тогда был. А вообще, у меня их столько, этих самых имен-фамилий бывало… Все и не припомнить.

— Ну и отлично. Так вот, я тебе уже разъяснял. С завтрашнего дня будешь вторым номером, помогать Штукатуру. Понял? А станет приезжать Воловиков — слушаться его как меня!

Ясно? А меня самого может не быть долго. Скорее всего, недели две не увидимся. А может, буду навещать. Сам пока точно не знаю.

— Да ясно, ясно, — успокоил его Филипыч. — Мы народ дисциплинированный, а вы мне уже десятый раз все повторяете.

Я ж еще при памяти пока.

— С вами и по сотне раз повторять начнешь, — пробурчал Мышастый. — Пораспустились…

Поколебавшись, зайти к Ольге или не надо — ведь он, возможно, теперь долго ее не увидит, не считая того дня, когда немножко подыграет Воловикову, — решил, что не стоит.

Разговаривать она с ним все равно откажется, а после сегодняшних двух бурных заходов, этого дела ему от нее тоже больше не требуется — у него даже слегка ноет натертый о девчонку член… Он решительно направился к автомашине:

— Рули, боцман! Вперед!..

Поздним вечером в комнате Ольги раздался традиционно вкрадчивый стук Филипыча. Изведшаяся от ожидания женщина мгновенно вскочила и с надеждой вгляделась в лицо доброго старика — какие вести он ей сегодня принес?

— Собирайтесь, Оленька, — тихо зашептал тот, — все делаем так, как договаривались. Головорезы сегодня напились — удачно справили день рождения. И охранники, что на территории, и те что дома — абсолютно все.

— А почему не слышно шума пьянки, голосов, вообще ничего? — спросила Оля. В ее представлении оргия должна была происходить совсем по-другому, с дикими криками и возней.