Это даже не умрёшь

Зинина мама наклонила голову и сжала губы. Она искала подходящие слова.

– Эээ... Мы подумали, бессмысленно это... Было бы кому действительно интересно, уже бы взялись за Зину давно. В институт бы забрали какой-нибудь, исследовали бы там. Что в таких случаях делают?... Мы подумали, наши нашими, Россия Россией, всё понятно, но, наверное, не только в этом дело... Может быть, Зина выпадает из общей картинки слишком сильно. В голове не укладывается. Даже в наших-то головах – и то не укладывается. Мы с Толиком ловим себя постоянно на том, что забываем напрочь про всю эту... чертовщину. Понимаете, да, что я хочу сказать?

– Ага, понимаю, – задумчиво кивнула Катя. – Понимаю... Но ведь это же нельзя так оставить... Это же... Это же фантастика, настоящая фантастика! Даже в кино такое не часто... Это же – если это исследовать – это может кончиться открытием покруче спирали ДНК. Если она действительно и полностью умирает, а после этого... А вы свитер повесили в ванной, да?

– Нет. Он в прихожей, на рогах.

Катя поднялась из-за стола и побежала за свитером. Мама Зины поднялась вслед за ней.

– Можно, я к вам сегодня ещё приду? – спросила Катя, торопливо застёгивая пальто на пороге Зининой комнаты. – Сегодня попозже, с одним знакомым? Он тоже врач. В смысле, почти врач – он в ординатуре сейчас, занимается судебной медициной. Он это должен увидеть. Ему будет очень интересно. Очень. Мы с ним пока зелёные, нам общие картинки по барабану... И его научный руководитель... Я объясню потом. Можно мы придём, да? – Катя взглянула на часы. – Часов в... часов в шесть?

– Приходите, конечно, – мама Зины отступила в сторону, пропуская Катю к входной двери. Взрыв Катиной активности немного ошарашил её.

На лестничной площадке, нажав на кнопку лифта, Катя обернулась и несколько секунд морщила лоб.

– И вы не могли бы ещё попросить Ваню привезти эти записи? – наконец поймала она ускользавшую мысль. – И фотографии? Пожалуйста. Если он сегодня собирался приехать. Пусть он захватит всё.

– Хорошо, Катя, я позвоню ему, – сказала мама. – Я думаю, он сразу же прискачет. Я же говорю, он главный энтузиаст.

– Ну, тем более... Тогда отлично! Спасибо! До встречи! Мы обязательно придём, скоро!

Катя страстно помахала Зининой маме рукой и вскочила в подъехавший лифт.

Вот так всё и началось.57 57 Константин Смелый ЭТО ДАЖЕ НЕ УМРЁШЬ

ЧАСТЬ 2 ИНКУБАЦИОННЫЙ ПЕРИОД

Машенька

Никита любил поговорить о своей оперативности, но в поисках Машеньки оперативность не проявила себя: Зина рассказала об инциденте в Таманской Швейцарии ещё в декабре, Братья слетали в посёлок Ильич сразу после Нового Года, точный старый адрес в Чехове был известен к православному Рождеству, а то, что Машенькина мама развелась с Машенькиным папой, нашла другого папу и переехала в дом, находившийся в семистах метрах от прежнего, почему-то выяснилось только под конец апреля.

– Я тебе объясню, почему, – бесстрастно сказал Жук, выслушав Никиту. – Я тебе охотно объясню, почему. Я не видел здесь никого из твоей кодлы, включая тебя, с двадцать третьего февраля, когда ты приехал сюда в офицерской фуражке и в жопу пьяный. Чтобы поздравить меня с праздником. Я в своё время носил кирзовые сапоги на сборах, и я высоко оценил твоё внимание. Но с двадцать третьего февраля и до настоящего момента я звонил тебе пятьдесят девять раз, всё отмечено в аутлуке, дозвонился из них двенадцать, не был сброшен восемь – и каждый из этих восьми раз выслушивал невыносимо гнилые отмазы, как вы их называете. При этом ты должен лично приезжать и лично общаться со мной раз в неделю. Три месяца я терпел и не звонил Егору Дмитричу. Три месяца. Так что без обид, договорились?

– Договорились, – буркнул Никита. – В общем, короче, как я сказал. Контакт наладили. Третьего её привезём. Вместе с мамой.

– То есть как это «с мамой»? – опешил Жук.

– А куда нам маму девать? – возмутился Никита. – Она над ней чахнет как курица над яйцом, бля. «Бедная моя Машенька, солнышко моё несчастное...»

– Курица с яйцом носится, – автоматически поправил его Жук. – Чахнет Кащей над златом. С мамой сделайте что-нибудь. Что-нибудь безболезненное, я имею в виду. Безобидное. Объясните, что закрытая кремлёвская клиника. Заинтересовалась уникальным случаем. Конфеты купите. Или торт бисквитный. Понимаешь? Или Егор Дмитрич должен объяснить?

З-го мая была пятница, законодательно вставленная в длинные выходные. Машеньку привезли к полудню. Нервную маму оставили в Чехове, с конфетами «Юбилей» и бисквитным тортом. Помимо кондитерских изделий и корня «кремль», успокоить её помог Машенькин отчим. Он долго тряс руки Братьям и сказал, чтобы там, в закрытой кремлёвской клинике, не торопились. Чтобы изучили всё как следует. Пусть Машенька послужит медицине, мы готовы пойти на жертвы. На лице отчима отражалась сбывающаяся мечта. Ему неоднократно снились сны, в которых Машенька покидала его двухкомнатную квартиру и навеки переезжала в интернат для умственно отсталых детей в отдалённом субъекте Российской Федерации.

Жук перенял Машеньку у Братьев на крыльце клиники и за руку провёл в свой кабинет. Выражение на лице девочки превзошло его ожидания. Вместо заледеневшего испуга-удивления он увидел полное отсутствие эмоций. Когда Машенька крутила глазами – чтобы смотреть в разные стороны – казалось, что она, по старой привычке, выполняет ритуал, давно утративший для неё смысл. В остальном её облик соответствовал полу и паспортному возрасту. Только ботинки, джинсы и кофточка смотрелись подозрительно гармонично для пятнадцати лет. Судя по всему, Машенька не принимала никакого участия в выборе своего гардероба.

В кабинете Жук усадил её на кушетку. Машенька принялась медленно тереть ладонью своё правое колено.

– Ты ушиблась? – спросил Жук.

Он согнулся над столом, поводил мышкой по прошлогоднему номеру Brain Research, запуская программу для аудиозаписи, и сел на табурет рядом с кушеткой. На его лице нарисовалось участие.

– Нет, – ответила Машенька.

– А почему ты трёшь коленку?

– Не знаю.

– Замечательно, – сказал Жук, увлечённо сцепляя пальцы. – Расскажи мне о себе.

Машенька равнодушно повернула глаза в его сторону и принялась тереть другую коленку.

– Меня зовут Мария, – ответила она. – Моя фамилия Тимохина.

– Сколько тебе лет?

– Мне пятнадцать лет.

– Ты учишься в школе?

– Номер два.

– В каком классе?

– В восьмом бэ.

– Ты уже второй раз в восьмом классе?

– Да... Дима Липецкий сейчас в девятом а. Он красивый, мне нравился в прошлом году. В восьмом а.

– Почему тебя оставили на второй год?

Машенька медленно покачала головой.

– Потому что ты плохо учишься?

– ... Не знаю.

– У тебя есть любимые предметы в школе?

– Не знаю... У меня есть кот Борис. Рыжий. Очень большой, – на пару мгновений она перестала тереть коленки и показала размеры кота. – Самый большой кот во дворе... У него большие усы.

На слове «усы» в её голосе проскользнула первая неясная эмоция.

– Хороший кот, - признал Жук. – А для чего люди ходят в школу?

– На уроки.