Это даже не умрёшь

– Эмоций больше нет?

Жук помассировал пальцами веки и проигнорировал вопрос Егора Дмитриевича.

– Зина. С её историей вы знакомы. Семьдесят восьмого года рождения. В июле ей исполнится двадцать пять. С девяносто четвёртого по две тысячи второй год Зина двенадцать раз переживала физическую смерть. Вы были свидетелем восьмой. За первые пять смертей стопроцентно ручаться не могу, но, скорее всего, все они действительно имели место. Что касается остальных, то в шести случаях факт смерти был зафиксирован лично мной, и в одном – квалифицированным медицинским работником. В тех шести случаях, которые констатировал я, факт смерти не вызывает абсолютно никаких сомнений. Зина действительно умирает. Что это значит. Отсутствует дыхание и сердцебиение. Полное электрическое молчание коры головного мозга, в том числе при продолжительной стимуляции звуковыми, слуховыми и болевыми раздражителями. Полное отсутствие мозгового кровообращения. Начинается аутолиз. Грубо говоря, тело начинает само себя переваривать. Начинается интенсивное размножение бактерий, находящихся в теле. Кожа последовательно приобретает голубоватый, затем зеленоватый оттенок. Разрушаются кровеносные сосуды. В течение первых тридцати часов с момента выпадения функций мозга отличия от любого другого мёртвого тела пренебрежительно малы... – Жук закрыл выцветшую фотографию и прогнал по экрану несколько снимков мёртвой Зины на операционном столе. – Пять часов после смерти. Десять часов. Двадцать. Тридцать. Картина резко меняется в начале тридцать первого часа. Как будто кто-то дёргает рубильник и выключает процесс разложения. Ферменты, занятые в аутолизе, стремительно распадаются. Буквально за несколько минут, за пять с половиной, гибнут абсолютно все бактерии, находящиеся внутри тела и на его поверхности. Абсолютно все, повторяю. Тело становится мёртвым в такой степени, в какой не мертвы даже булыжники в вашем японском саду. Любые новые микроорганизмы, попадающие на поверхность тела, погибают в течение нескольких секунд. Кожа утрачивает трупный оттенок и начинает бледнеть. На тридцать втором часу начинается... Посмотрите на эти фотографии. Сорок часов с момента смерти. Лицо одутловатое. Кожа крайне бледная. Но, в общем, тело кажется абсолютно нормальным. Это обманчивое впечатление. Посмотрите, рентгеновский снимок, на той же стадии. Скелет пока на месте. В общих чертах. Но нет никаких внутренних органов. Нет даже мозга. Почти весь объём тела наполнен однородной – даже не тканью, она не состоит из клеток, клетки снова появляются непосредственно перед началом конвульсий – это просто такая упругая протеиновая каша, масса воды, минеральных соединений и крайне аномальных белков, напоминающих прионные по структуре. За неимением лучшего сравнения...

– Напоминающих что? – переспросил Егор Дмитриевич, не отрываясь от экрана.

– Прионные белки. Эти белки, если в нормальном состоянии, они находятся в клетках головного... Но это долгая история, Егор Дмитрич. Прочитайте там в папке, если вам интересно.

Егор Дмитриевич послушно кивнул.

Жук открыл следующий снимок.

– Это начинается... эта масса начинает формироваться на тридцать втором часу. Вся мёртвая ткань, все погибшие бактерии, все продукты разложения, скопившиеся к этому моменту, – всё это расщепляется, растворяется, превращается в эти аномальные белки. В другие компоненты... Через десять часов этот процесс почти завершён. На этом снимке сорок второй час. Здесь у кожи совершенно ненормальный цвет, кожи нет как таковой, только своего рода имитация кожи, это особенно заметно на пигментированных участках тела, они приобретают такой неестественный, глянцево-розовый оттенок. Вот здесь хорошо видно. И здесь. Тело, тем не менее, по-прежнему сохраняет форму. Кажется неподвижным. Однако взгляните на эту запись. Эти кадры делались с минутным интервалом на протяжении шести часов.

– Ууф, – поморщился Егор Дмитриевич.

По лицу мёртвой Зины, снятому крупным планом и неуклонно бледневшему, бегала лёгкая рябь. Опущенные веки дрожали и время от времени слегка проседали. Губы расползались и снова стягивались; между ними мелькала отталкивающе коричневая зубная эмаль. Кончик носа шевелился. Под конец он стал медленно оплывать, как горящая свечка.

– Да, – Жук дождался завершения пятнадцатисекундной записи и включил другую. – Это нормальная съёмка. Сорок шестой час. Конвульсии. Пока ещё относительно слабые. Конвульсии начинаются примерно через сорок четыре часа после смерти.

– Да, конвульсии эти, – Егор Дмитриевич пошевелился в кресле. – Расскажите мне наконец, из-за чего она трясётся. Это так... зрелищно. Меня заинтриговало с самого начала.

– За сорок минут до начала конвульсий внешний слой белковой... внешний слой этого протеинообразного материала начинает изменяться. Это важный момент, Егор Дмитрич. Можно сказать, момент начала её воскрешения. В этом абсолютно мёртвом теле – даже не теле, а предмете, который тело напоминает только внешне... Начинают формироваться живые клетки. Живая ткань. Мышечная. Квазимышечная, вернее будет сказать. Она на первых порах похожа скорее на ножку улитки, чем на мышцу человека. Хотя это сравнение я, откровенно говоря, тоже притянул за уши. Первые несколько часов новая ткань настолько чувствительна, что реагирует на атмосферное электричество. На излучение бытовых электроприборов. На мобильные телефоны. На всё подряд реагирует... За мышечной появляются другие ткани. Все остальные, вперемешку. Постепенно из них формируются внутренние органы. Это шестьдесят второй час. Тело почти неузнаваемое. Угадываются, как видите, только общие контуры, довольно гротескные. Тряска на пике. Очень сильная. Примерно с пятидесятого по семьдесят седьмой час в теле, помимо формирующихся органов, присутствует... Я её называю «питательная ткань», но это абсолютно с потолка название, я не представляю, какую функцию она выполняет. Вот несколько схем, их Вика подготовила... То, о чём я говорю, показано сиреневым цветом. Оно появляется в районе, соответствующем брюшной полости. Распространяется по всему туловищу. Концентрируется вокруг формирующихся органов. На определённом этапе буквально обволакивает всё. Самое интересное – почти полностью заполняет черепную коробку, вплоть до...

– Оно живое, это сиреневое?

– ... Не знаю, – сказал Жук после длинной паузы. – Нам не удаётся ничего с ней сделать. Мы даже не можем её извлечь из тела как следует. Пожалуй, я вам сейчас сразу покажу, где тут... Так. Ещё одна схема, тоже Викина. Это... Это можно назвать рабочим пространством Зининого воскрешения. Зоной действия механизма, который осуществляет воскрешение. Рабочее пространство повторяет контуры тела, в общих чертах. Среднее расстояние от поверхности тела – двадцать три миллиметра, хотя эта величина несколько раз меняется. Участки, которые соответствуют голове и конечностям, двигаются вместе с ними, с совсем небольшим запозданием.

Егор Дмитриевич внимательно изучил изображение, напоминавшее трёхмерную проекцию раздутого манекена, и потерянно покачал головой.

– Я не совсем понимаю.

– Эээ... Как бы это вам... Вы про такую вещь как аура слышали?

– Ооо, а как же! Даже про эту – про пинглу и сушунду. И про кундалини ещё. Жена увлекалась. Тайнами востока.

– С ума сойти, – искренне поразился Жук. – Кунда... Это у вас память феноменальная, не у меня... Представьте, в общем, что этот механизм – или агент, который Зину воскрешает, - представьте, что у него есть аура. У него есть своё представление о форме Зининого тела. Он действует в пределах этого представления. В пределах ауры. Убивает бактерии. Воссоздаёт живые клетки. Удерживает тело от расползания в разные стороны. И поддерживает это сиреневое нечто, «питательную ткань». Информация, энергия, Зина вообще – всё внутри ауры. Электромагнитное излучение, которое несколько раз наблюдается во время конвульсий, – его интенсивность резко падает на границе ауры. Собственно, мы благодаря излучению вышли на идею рабочего пространства у агента. Аура перемещается, да – но вместе с телом. Со всем телом. Если мы вынимаем из мёртвого тела кусочки, никаких чудес с ними больше не происходит. Сиреневая субстанция вне ауры вообще деградирует мгновенно. Разлагается на воду, пару аминокислот и бестолковый набор сахаров.

– ... Понятно.

– Хорошо. Что происходит дальше. Последними, примерно между семидесятым и восемьдесят вторым часом, восстанавливаются кровеносные сосуды и нервная система. Кора больших полушарий – в самую последнюю очередь, уже после того, как начинает биться сердце, – Жук закрыл очередной ролик и открыл следующий, где тряска была менее интенсивной, а тело – более узнаваемым.

– А оно когда начинает биться?

– Семьдесят восемь часов четыре минуты.

– Я смотрю, чётко график расписан...

– Ювелирно. Через восемьдесят два часа двенадцать минут энцефалограф начинает регистрировать активность в восстановленном мозге. Активность значительная. По рисунку ЭЭГ сопоставима с парадоксальным сном. Периферийная нервная система при этом ещё долго продолжает вести себя как бы независимо от мозга, в ней творится полный сигнальный бардак... Нормальный метаболизм во всём теле восстанавливается через восемьдесят пять с половиной часов. На восемьдесят седьмом часу начинается носовое гудение. Запись я не приготовил, но примерно так, – Жук сжал губы и замогильно погудел через нос.

Егор Дмитриевич поёжился.

– Жутковато это в оригинале, должно быть...

– Жутковато. У Вики случилась истерика. Ни тряска, ни деформации – это её в первый раз не проняло. Только гудение... Продолжается оно тридцать семь с лишним минут. На одной ноте, без заметных пауз. Дыхание в это время очень своеобразное, разумеется, но его я изображать не рискну. Почему она гудит – это мне тоже неизвестно. Последние подёргивания окончательно затихают почти через девяносто часов. Сразу же за этим резко падает активность мозга, почти до уровня глубокой комы. В таком квазикоматозном состоянии Зина остаётся ещё более двух суток.

На снимках, сменявших друг друга в режиме слайдшоу, Зина лежала на розовой простыне и выглядела безмятежно спящей.

– А телесные повреждения? На ней ведь всё заживает, насколько я помню? Затягивается?

– Затягивается, – подтвердил Жук. – Тело воскресает в том же состоянии, в каком оно находилось примерно за семьдесят часов до момента смерти. Телесные повреждения, полученные в этот период, в течение этих семидесяти часов до смерти и тридцати часов после, – агент их не учитывает. То есть они не восстанавливаются. Мы, должен сказать, не пробовали... Мы не отрезали Зине руки и ноги. Поэтому не могу ручаться, что они отрастут. Но пулевые ранения и любые колюще-режущие – это проходит абсолютно бесследно.

– Рехнуться можно, – не выдержал Егор Дмитриевич.

– Можно. Дальше. Зина приходит в сознание ровно через сто сорок четыре часа и тридцать четыре минуты после смерти. Ведёт себя так, как будто проснулась после обыкновенного ночного сна. Предсмертная амнезия – от четырёх до двадцати восьми дней... Вот такая общая картина. Дальше, – Жук отхлебнул остывшего кофе из чашки Егора Дмитриевича и открыл фотографию Машеньки. Машенька стояла во дворе клиники, равнодушно глядя мимо объектива. – Девочка Маша, из города Чехова, восемьдесят седьмого года рождения. Судя по всему, в девяносто пятом году она получила агент от Зины. Зина пыталась делать Машеньке искусственное дыхание и, по её словам, поранила ей губы. Мне не совсем ясно, как это привело к передаче агента – вы увидите, почему. Так или иначе, это безусловно произошло. Мы наблюдали Машу два с половиной месяца. Её воскрешение повторяет Зинину схему, один в один, с точностью до минут. Здесь больше говорить не о чем. Девочку мы вернули в семью. Без осложнений.