Это любовь

Он очень хорошо это понимал. Он в этой женщине был уверен больше, чем в самом себе. Он любил ее больше, чем кого-либо в этой жизни. И уж конечно, больше, чем себя. Она была его всем. Его самой большой ценностью. Его сокровищем, его единственным смыслом. А потому он был обязан ее защитить. Любой ценой. Наперед. До конца жизни. Ее и детей. Обеспечить им лучшее детство. Счастливую беззаботную жизнь… И подумать о будущем. Ведь если Савва нарожает своих – войн, опять же, будет не избежать.

– Что? – совершенно неожиданно Альбина резко распахнула глаза. – Плохо?

– Нет, – просипел Мудрый. – Спи.

И она опять отрубилась. Просто опустила ресницы и засопела, как ребенок. Девочка… Всегда, сколько бы лет ей ни стукнуло, она будет его девочкой. Не дай бог ее кому-то обидеть.

Поиграв челюстью, Аркаша пересел в кресло. Негромко жужжа моторчиком, коляска выехала из комнаты. Первым делом он проверил телефон – ничего. Информации по завещанию у них пока не было. На полпути к террасе повстречался охранник. Вопросительно поднял брови, не решаясь спросить – не нужна ли Аркадию помощь. Больше этого Мудрого подбешивало, когда все же спрашивали…

Отрицательно мотнув головой, Аркадий поехал дальше. Завернул в холл и остановился у лестницы. Хера с два он туда поднимется, конечно. А если попробовать? У него возникло непреодолимое желание заглянуть к детям. Вероятно, виной всему было то, что накануне Аркаше не удалось соблюсти ритуал, пожелав им спокойной ночи. Он не любил когда заведенный порядок нарушался.

Вцепившись в перила, Мудрый встал. Лестница у них была широкой, с довольно удобными невысокими ступенями, но в том состоянии, что он находился, с таким же успехом Мудрый мог замахнуться на Эверест.

Ступенька. Еще одна. Сцепив зубы от боли…

– Ну и куда ты собрался, Аркадий Львович? Ни хрена ведь не получится.

Мудрый резко обернулся, проклиная себя за баранье упрямство, которое не позволило ему установить в доме лифт. Все думал, на хрена? Если скоро поправится… А вот хоть бы для того, чтобы сосунок не увидел его очередной слабости.

– Если бы я сдавался каждый раз под натиском этого убеждения, мы бы сейчас не беседовали, – оскалился Аркаша. Тут, как на грех, у него подвернулась нога. Благо Савва сориентировался и успел Мудрого подхватить. Не то бы растянулся он на ступеньках, рискуя уже не встать.

– Все-все! Стою я, стою…

– Лучше в коляску сядь! – рявкнул Савва. Мудрый, сощурившись, прошелся по физиономии молодого Гроса напряженным взглядом. Ну-у-у… Задатки в нем были правильные. Откуда – непонятно, но факт налицо. Аркаша это разглядел, еще когда малой ходил пешком под стол.

– Ты, никак, приложился к моему коньяку? – вернул любезность, тяжело опускаясь в коляску. Спина чудовищно ныла. Мышцы простреливали короткие очереди болезненных спазмов.

– Не спится, – буркнул Савва.

– Но и убить меня не хочется. Остыл? – усмехнулся Аркаша, направляя коляску к гостиной, где, похоже, и расположился Савва.

– Пришел к выводу, что в твоих аргументах есть смысл.

– И что тебя убедило?

– Тебе не нужен конкурент с пакетом акций, равным твоему собственному.

– Я был готов к тому, что это рано или поздно случится, – философски пожал плечами Аркаша, оглядывая накрытую поляну. Криво порезанные дольки лайма, кристаллы соли на идеально чистой поверхности стола. – Я тут подумал, что последним близким, которого хоронил, был твой отец, – добавил, извлекая из бара коньяк. К текиле Мудрый относился с прохладцей. – И тогда тоже, знаешь ли, непонятно было, что будет.

– Ну, ты разрулил, да? Женившись на матери.

Мудрый пожал плечами:

– Царствие небесное им обоим. Пусть земля будет пухом.

Пока Савва гипнотизировал свою рюмку, Аркаша отпил коньяка. Посмаковал послевкусие и сунул в рот дольку лайма.

– Ты сейчас их обоих, считай, проклял… – задумчиво протянул молодой Грос.

– Че? – закашлялся Мудрый.

– Знаешь, как звучит это твое «пухом» в оригинале?

– Я Стэнфордов не кончал.

– Есть такой древнеримский поэт Марциал. А у него стихи – «Пусть земля тебе будет пухом. И мягко покрывает песок, чтобы собаки могли вырыть твои кости». Почти надгробное проклятие – не находишь?

– Ты сейчас тупо умничаешь или опять что-то мне предъявляешь? – сощурился Аркаша, наполняя заново свой стакан. В последний раз он пил еще до комы. Шло просто замечательно.

– Наверное, первое, – отсалютовал Мудрому Савва.

– Хорошо. А то я уже подзадрался доказывать, что не жираф. Думал, как для дебила тебе придется раскладывать, что мною двигало, когда я женился на Таньке.

– Ну, тут трудно не догадаться.

– Осуждаешь?

Савва опустил край рюмки в соль. Покатал туда-сюда, чтобы та равномерно его покрыла.

– Нет, – заключил, наконец. – Я… осознаю уровень ответственности, скажем так. К тому же ты был не самым дерьмовым отчимом.

– Я сделал меньше, чем мог, – неожиданно признался Аркаша. – Теперь, когда у меня есть Егор и Акуленыш, это понятно. Тогда я был уверен, что даю максимум.

– Да брось. Нормально все. Вроде не дебилом вырос.

«Да. Просто недолюбленный очень. Его помани, пригрей… Пойдет как телок за любой. Куда только смотрели его американские подружки?» – подумал Мудрый.

Савва опрокинул рюмку. Даже калифорнийский загар не скрывал того, как он раскраснелся. Не похожий ни на отца, ни на мать – высокий, подтянутый, белозубый… В общем, в плане конкуренции – худший вариант из возможных. Но, сука, единственный в их случае.

Мудрый отпил прямо из бутылки. Что толку марать посуду? Желудок обожгло. Или это в груди?

– Ты мне скажи, тебе совсем было похуй, че там отец? – спросил вдруг Савва.

– В каком смысле?

– Ну, как он реагирует на то, что ты с его женой замутил? Вы же дружили, все такое… Или когда на кону большие бабки, дружба – дело третье?

Малыш подвыпил. Оттого его и несло. Вряд ли бы он такое спросил на трезвую голову.

– Дружба, когда на кону бабки – великая ценность, Саввун. Другое дело, что ни черта твой отец не мог думать. Помер он, Савва. Все…

– А как же жизнь после смерти?

– Ее не существует. Жизнь после смерти придумали люди, которым страшно умирать.

– В чем же тогда смысл жизни?

– В ней самой.

– Хм… Исходя из этой концепции, я остался один во всем мире.

Ох уж эти пьяные разговоры! Впрочем, даже они были Мудрому на руку. Он поманил Савву пальцем, чтобы тот наклонился. Потрепал его по голове, как делал в детстве.