Этот большой мир. Тайна пятой планеты

Против этой идеи выступил и Волынов — не слишком уверенно, предлагая хорошенько всё обдумать и поискать варианты. Середа же вылез с предложением остаться вместо Леднёва, а Оля Молодых вызвалась составить ему компанию. Я уже совсем было собрался выдвинуть свою кандидатуру, когда точку в затянувшейся дискуссии поставила Юлька.

Предложение её было простым, как табуретка, и столь же очевидным — и как это мы сразу до него не додумались? Оставить в Поясе не жилой «бублик» Зари, а весь планетолёт целиком; к Энцеладу через его «батут» отправить грузовик с Леднёвым на борту. Волынов же тем временем свяжется с Землёй, обрисует ситуацию и будет ждать решения. Если там сочтут необходимым поскорее развернуть исследования — ничего не мешает начать переброску всего необходимого через корабельный «батут»; если же нет — что ж, пришлют ещё один грузовик с мощным маяком и небольшой командой наблюдателей, а «Заря» тем временем продолжит полёт к системе Сатурна. «Обруч» так и так придётся исследовать, говорила она, но в этом варианте у учёных будет достаточно времени, чтобы хорошенько всё спланировать, подобрать необходимое оборудование и специалистов, а не браться за такое важное дело сгоряча, без подготовки.

На том споры и закончились. Волынов распорядился готовить «батут» к прыжку — для этого Юльке с американцем Коуэллом пришлось снова залезть в его настройки, перенастраивая тахионное зеркало из режима локации в стандартный, транспортный. Леднёв же, пользуясь возникшей паузой, потребовал совершить экскурсию к «обручу» — ну не мог он примириться с мыслью, что улетит, так и не осмотрев эту грандиозную во всех отношениях находку!

«Буханка» не зря получила своё прозвище: малый межорбитальный грузовик, превосходя габаритами знаменитое создание Ульяновского автозавода, рядом с тем же «Тихо Браге» смотрелся, как ушастый «Запор» на фоне самосвала. Вот и ходовая рубка здесь была тесная, немногим просторнее, чем на его колёсном тёзке — Мы с Леднёвым, облачившись в «Кондоры», заняли почти всё её пространство. Шлемы пришлось засунуть за ложементы — прикинув, сколько времени понадобится, чтобы, в случае чего, извлечь их оттуда, мы с Валеркой переглянулись и, тяжко вздохнув, закрепили шлемы на плечах, откинув прозрачные щитки забрал.

Грузовой отсек (на жаргоне орбитальных извозчиков «кузов») располагается позади ложементов, за крошечным тамбуром, где при необходимости монтируют приборные стойки. Переборка, отделяющая «кузов» от остального объёма корабля гораздо толще остальных переборок — при необходимости верхнюю стенку «кузова» можно раздвинуть, чтобы поместить туда крупногабаритные грузы. А ещё в нём можно перевозить пассажиров; для этого раздвижной потолок нужно задраить наглухо, откинуть устроенные по стенкам сиденья с пристяжными ремнями и запустить установку жизнеобеспечения, расположенную в корме.

Но это будет только завтра, когда «буханка», пройдя сквозь тахионное зеркало «Зари» уйдёт в скачок к Энцеладу. Сейчас кроме нас двоих на борту никого нет — добравшись до «обруча» мы планируем облачиться в скафандры и выйти наружу для того, чтобы установить на нём оборудование. Ну а дальше Юлька с Коуэллом подтвердят, что показания датчиков исправно принимаются, и мы, облетев разок «обруч»-гигант, отправимся назад, на «Зарю». Валера уже несколько раз заводил разговор, что не худо было бы пролететь сквозь «дырку от бублика» — чтобы установить хотя бы один блок датчиков внутри, там, где возникает тахионное зеркало — но я отреагировал на его заходы преимущественно, матом. Поймите меня правильно — я не против научного энтузиазма, сам такой, но… сколько можно соваться головой в петлю?

А пока до обруча не меньше двух тысяч километров; «буханка» летит по инерции, курсограф вычерчивает на своём экранчике успокоительную баллистическую траекторию, и у нас есть время для беседы.

— Валер, признайся: ты, и правда, намерен искать здесь свидетельства гибели Фаэтона?

— А чего их искать? — удивился Леднёв. — Вот они, бесспорные, очевидные любому скептику!

И ткнул пальцем в перчатке в середину ходового экрана, где в перекрестье светящихся линий дрожало одинокое пятнышко.

— И ты полагаешь, что именно эта штука этому виной? Нет, я понимаю, «обруч» реально огромный — но чтобы разрушить целую планету?..

Леднёв сделал попытку пожать плечами, но не преуспел — помешали жёсткий панцирь скафандра.

— А у тебя что, есть другие версии?

Других версий не было.

— Но, Валер, тогда с ним, как и с другими «обручами» нужно обращаться с крайней осторожностью! А лучше всего — вообще заблокировать и изучать в пассивном состоянии!

Леднёв помрачнел.

— А что я, по-твоему, твержу Гарнье уже который месяц? Но он слушать ничего не желает — особенно сейчас, когда он вот-вот дорвётся сразу до двух «обручей» — в Антарктиде и в точке Лагранжа. Попомни мои слова, Лёшка: эта очковая обезьяна с гранатой ещё устроит нам весёлую жизнь…

Я представил себе Гарнье — в больших роговых очках, с которыми он не расставался, и в белом лабораторном халате, из- под которого сзади высовывается длинный крючковатый хвост. Зрелище получилось комичное, слабо соотносящееся со зловещим Валеркиными пророчеством.

— Но ведь прямых доказательств того, что именно «обруч» угробил планету, у тебя, как я понимаю, нет? Может, прежде чем браться за это колечко, лучше их поискать — скажем, на соседних астероидах?

— Надеешься найти на одном из них развалины зданий, как инженер Лось в «Аэлите»? Так я тебя разочарую — при такой катастрофе ничего сохраниться не могло.

— А как же символы на «обруче»? Из надписей на предыдущих мы много чего узнали!

— Я что, спорю? — Леднёв сделал ещё одну попытку пожать плечами и снова добился лишь того, что жёсткий «воротник», предназначенный для крепления шлема, упёрся ему в подбородок. — Узнали, конечно. Но, сам подумай: если «обруч» стал причиной разрушения планеты — как это может быть на нём описано? Разве что его специально создавали, имея в виду такое использование…

— Хм… — я задумался. — Да, это вряд ли. Хотя — кто их, инопланетян, знает?..

— А вот где бы я поискал, — в голосе собеседника прорезались мечтательные нотки, — так это за дверцей, которую откопали на Энцеладе. Печёнкой чую, что там найдутся ответы на многие наши вопросы…

Из записок

Алексея Монахова

«…Представьте: колхозное поле, просёлок, по которому переваливается на колдобинах, подпрыгивая на буграх, обшарпанный бортовой 'газон». В кабине водила в мятой кепке, с бычком, прилипшим к губе — катит, выставив локоть в боковое окошко. В кузове полно народу — торопятся на полевой стан, или элеватор.

Представили? Вот примерно в таком виде мы, загрузившись в «буханку», и нырнули в «батут». Правда, на затылке у водилы (у меня, то есть) не упомянутая кепка, а шлем гермокостюма, да и локоть ни в какое окно не выставлен — по причине отсутствия оного на данном транспортном средстве. Верхняя панель обшивки «буханки» снята, образовавшийся «кузов» полон людей в скафандрах — места на всех не хватает, и пришлось пассажирам пристёгиваться пришнуровываться к наличествующим на стенках скобам страховочными фалами. Делали они это старательно — кому охота вылететь наружу в момент, когда грузовик будет проходить сквозь тахионное зеркало? Вроде бы, ничего опасного, многим уже случалось проходить через «батуты» вне корабля, в одних скафандрах — а всё равно не тянет появиться с той стороны болтающимся на привязи, как известно что в проруби…

Зачем такие сложности, спросите? Вопрос разумный: «буханка» снабжена нормальным переходным шлюзом, через который можно перебраться на станцию в обычном «Скворце». Можно даже без него, но правила внутреннего распорядка беспощадны, поймают на таком — получи прокол во вкладыш. Это, если кто не в курсе, такая сиреневая картонка, прилагающаяся к удостоверению работника Внеземелья — проколами в нём отмечаются мелкие нарушения правил поведения, а так же разнообразных инструкций. Накопил определённое количество проколов — пожалте на переаттестацию.