Этюды, картины с целины

— Они… Хитростью вас извести решили, — сказал я. — Значит, и их надо хитростью. Грубой силой тут ничего не выйдет.

— Меня тоже травят? — спросил царь. — Говори, ведун, не томи!

— Ведун? — не понял я.

— Говори, — потребовал царь.

— Мыслю, и тебя травят потихоньку, но то ещё проверять надо. Сыск учинить, — сказал я.

Царь скрежетнул зубами.

Я его чувства прекрасно понимал. Одно дело, когда заговоры плетут против тебя самого, против царской власти, желая выторговать больше свобод или какие-то преференции. И совсем другое, когда пытаются убить твоих близких.

Даже не тебя самого. Это ещё можно понять и простить. А вот за супругу и детей… Иоанн готов был убивать голыми руками.

— Сильвестр, значит… — зло пробормотал царь. — Будет, значит, белым медведям пастырем…

— Может, Сильвестр, а может, и передал кто через него, — пожал я плечами. — Всякое быть может, государь.

— Лечить как теперь? — требовательно спросил он.

Я постарался принять уверенный вид, потому что сам толком не знал, как лечится отравление ртутью. Просто подумал, что выписал бы мне участковый терапевт.

— Источник отравы уберём, государыне лучше станет, — сказал я. — А так… Молитва, нестрогий пост, свежий воздух… Кровопускания кто делал?

— Аптекарь местный, — тихонько сказала Евдокия.

— Гнать аптекаря в шею и с его микстурами, и с кровопусканиями, — сказал я.

Терапевт, конечно, молитву с постом не прописал бы, но я решил себя обезопасить от обвинений в колдовстве и прочих непотребствах. Колдуны молитвами не лечат.

Я решил, что комната достаточно проветрилась, и закрыл окно, потом прочитал «Отче наш», стоя у изголовья царицыной постели, тоже на всякий случай.

— Будто и правда… Дышать легче стало… — тихо сказала Анастасия.

Самовнушение, плацебо, но лучше уж так, чем никак.

— Всё, государыне покой нужен, — сказал я.

Царь строго посмотрел на Евдокию, которая сидела всё это время как мышь под веником, замерев и почти не дыша.

— Если хоть слово… — сказал он.

Она часто-часто закивала, теребя подол своего платья.

Я вышел вслед за Иоанном, обратно в ту светёлку, в которой он меня принял изначально. Царь был задумчив и мрачен. К Сильвестру, он, конечно охладел ещё после того, как тот отказался выполнить его волю и присягнуть малолетнему царевичу, но подобного предательства Иоанн всё равно не ожидал. А вот мне всё было достаточно очевидно. Пока члены Избранной рады были в фаворе, всё было хорошо, как только они начали терять своё влияние, то начали хвататься за любую возможность.

Даже за такую. Ночная кукушка всегда дневную перекукует, и заговорщики решились на крайние меры, чтобы остаться во власти. А неприязнь царицы к членам Избранной рады ни для кого секретом не была.

В светлице Иоанн грузно опустился в кресло, вздохнул, потёр пальцами виски.

— Проси, чего хочешь, сотник, — сказал он. — Для себя проси, не для дела. Чем отблагодарить тебя? Земель? Серебра?

— Подорожную бы мне. К Рождеству в Пскове быть надо, — сказал я. — Сюда на своих лошадях мчался, устали они.

Царь усмехнулся.

— Али ты не понял меня? Для себя проси, — сказал он. — Аскетом прослыть хочешь? Так ты не инок, а человек служилый.

Я даже и не знал, чего попросить. У меня уже всё было. Я развёл руками, мол, понятия не имею, чего просить.

— Дозволь служить верно, а иной награды и не надобно, — сказал я.

Иоанн хмыкнул. Мой ответ ему явно польстил, но он всё равно остался недоволен, потому что я не выполнил его прямой приказ.

— Ладно. Ступай. Подорожную тебе выпишут, — сказал он. — В Ливонию ты послан, с Курбским?

— Да, государь, — сказал я.

Хотелось упредить его и насчёт Курбского тоже, но сейчас точно было не время. Назначение нового воеводы нарушит все планы и заставит вновь перетрясать всю верхушку командования. А снова тратить время на местнические споры не стоит. Ливонию надо было бить как можно быстрее, пока за них не вписались их новые союзники.

Иоанн поднялся, подошёл к пюпитру, где стояли готовые к письму принадлежности, черкнул несколько строк на бумаге, скрутил в свиток, запечатал своим перстнем.

— Князю передашь, — приказал он. — И после похода… Тебя с вестями жду. С хорошими-ли, с плохими, всё одно гонцом тебя назначаю. Коли голову не сложишь.

— Хорошо, государь, — я принял письмо из его рук и склонил голову.

Он отпустил меня усталым взмахом руки, и я вышел в коридор, оставляя царя наедине с его мрачными думами. Теперь мне предстояло ещё несколько дней бешеной скачки. Моя сотня наверняка уже там, в Пскове, стало быть, и мне пора ехать.

В коридоре, уже у самого выхода, я столкнулся с Алексеем Адашевым и отцом Сильвестром, которые молча прошли мимо меня. Адашев покосился неприязненно, Сильвестр прошёл, задрав нос.

Уже на улице, у ворот, где стояли караульные, я увидел того, кого увидеть совсем не ожидал.

— Да вот же он! Душегуб! — воскликнул недобитый тать, один из той пятёрки, что устроила мне засаду. — Побратимов моих убил, ограбил, я чудом уцелел, кустами ушёл!

Все взгляды разом обратились на меня. Я положил руку на саблю, выпрямил спину, глядя на этого мерзавца. Караульные явно не знали, что делать.

— Ты как посмел в город явиться, тать? — процедил я.

— Да что же вы, люди добрые! Хватайте его! — воскликнул он.

— Сейчас разберёмся, — сказал один из воинов. — Воеводу зовите.

— Этот гусь… Вместе со своими дружками на тракте на меня напали, — сказал я. — С топорами кинулись.

— Врёшь! Поговорить с тобой хотели! — воскликнул тать. — А ты с саблей на нас!

— Видоки есть тому? — спросил у него караульный.

— Я тому видок! — выпалил тать.

Я вздохнул, потирая переносицу и чувствуя, как во мне нарастает желание зарубить этого мерзавца прямо тут, чтобы он не отнимал у меня драгоценное время. Но это уже и впрямь будет убийством.

На двор вышел здешний воевода, сердито наморщил брови. Это был достаточно молодой человек, с аккуратной светлой бородой, и его, судя по жирным пятнам на пальцах, выдернули из-за обеденного стола.

— Что тут у вас? — хмыкнул он.

— Здрав будь, княже, — первым произнёс я. — Клевещут, вон, на государева человека.

— Душегуб это! — вскрикнул разбойник. — Убивец!

Воевода поиграл желваками, посмотрел на меня, на доносчика, снова на меня.

— В холодную обоих, — приказал он, отряхивая руки. — По раздельности.