Этюды, картины с целины

Нет, ещё оставался шанс, что эта сплетня — всего лишь пустой слух, выдумки здешних баб, любительниц помолоть языком, но шанс этот был настолько мизерный, что я решил не принимать его в расчёт. В любом случае лучше перестраховаться, перебдеть. Потому что последствия могут быть воистину катастрофическими.

Мы шли обратно на постоялый двор, чтобы провести там ещё одну ночь, а утром отправиться по дороге на Псков. Рядом со мной шёл Леонтий, умиротворённый после исповеди и причастия.

— В Псков поедете без меня, Леонтий, — сказал я.

Он удивлённо покосился на меня, изогнул бровь, мол, что за дурость я опять придумал.

— Чего это так? — хмыкнул он.

— В Москву мне обратно нужно. Срочно, — сказал я.

— Случилось чего? — насторожился он.

— Пока ещё нет, — сказал я. — Если быстро всё сделаю, то и в Псков до Рождества успею, так что не переживай.

Дядька нахмурился. Моя затея ему явно не нравилась. Она и мне не слишком-то нравилась.

— А ежели не успеешь? Позор на весь род! — сказал дядька.

— Значит, надо успеть, — сказал я. — На почтовых домчусь, ежели чего.

— Ничего себе, на почтовых… — буркнул Леонтий.

Ну да, придётся что-нибудь заложить или продать, потому как столько наличности у меня попросту не имеется. Но если государыня умрёт, это будет гораздо хуже. Не только для меня, для всей страны.

— Бери тогда моего коня, — задумчиво произнёс Леонтий. — Я и пешком с мужиками дойду, а тебе лишний конь точно не повредит.

Кони у нас были татарские, степные, неприхотливые. Не самые тяжёлые и не самые быстроногие, но зато выносливые, и мне это играло на руку. Был у меня и заводной мерин, и изначально я хотел ехать одвуконь, меняя лошадей по мере их усталости. С тремя будет ещё лучше.

— Спасибо, дядька, — сказал я.

— Поспешай, потом благодарить будешь, — проворчал он.

Я хлопнул его по плечу и помчался к постоялому двору, где в конюшне отдыхали наши лошади. Забежал в светлицу, забрал всё самое необходимое, саблю, кистень, броню, налатник, шлем, лук в саадаке со стрелами. В дороге с одиноким путником может всякое случиться, и лучше ехать вооружённым до зубов. На кухне попросил собрать мне снеди в дорогу, конюху приказал выводить лошадей и седлать мою Гюльчатай. Отправляться лучше незамедлительно.

В седло я вскочил как раз в тот момент, когда моя сотня вернулась к постоялому двору, и все очень удивились такому моему виду.

— Никит Степаныч, а что, выходим уже? — спросил меня Фома.

— Завтра выходите, Леонтий за старшего! — объявил я. — В Пскове увидимся!

— А чего случилось такое? — спросил старшина.

— Слово и дело государево! — крикнул я, уже уезжая прочь.

Поехал на рысях, распугивая прохожих. Сходу переходить на галоп просто нельзя, срываться с места в карьер это только выглядит эффектно. Заводные бодро бежали следом.

Дорогу как раз припорошило снежком, грязь замёрзла, так что можно было ехать быстро, а не шлёпать по жидкой грязи. Ехал я той же дорогой, через Ржев, разве что собирался повернуть на Можайск, а не ехать в Москву.

Мчался я почти без остановок. Останавливался только для того, чтобы перекинуть седло на другую лошадь, но проехать много за этот день всё равно не успел. Миновал только две ямских станции и остановился на третьей, когда уже начало темнеть. Лошадям требовался отдых, да и я от постоянной скачки тоже утомился, чувствуя, как болят ноги и отбитая задница.

Пока скакал, в голове набатом гудела мысль «надо успеть», но как только я вошёл в жарко натопленную почтовую станцию, где можно было остановиться и переночевать, то меня сразу же начали терзать сомнения. Как мне попасть к царю и царице? Как распознать отраву? Как, в конце концов, лечить? Ответов не было.

Ладно, эти вопросы надо будет решать уже там, в Можайске. Пока же я занялся более насущными делами. Спустился в зал, заказал себе поесть. После целого дня на одних сухарях хотелось похлебать горяченького.

Дородная кухарка налила мне полную тарелку щей, и я уселся в уголке, лицом к двери, чтобы видеть всех входящих. Так мне было спокойнее. Когда щи я почти доел, чувствуя блаженное тепло в животе, в ямскую избу ввалились ещё пятеро путников.

Вид у всех пятерых был не то чтоб откровенно разбойный, но и на торговых людей они походили слабо. Все при оружии, с топорами и дубинками за поясами. Взгляды цепкие, холодные. Меня срисовали сразу же, едва вошли, как и то, что я их тоже увидел.

— Исполать вам, хозяева, — сказал их старший. — Чего гостей не встречаете?

— Дык… Темно ужо, не ждём никого, — сказал в ответ почтовый служащий.

— А мы к вам спешили, по темноте добирались, — сказал нежданный гость. — Поужинать-то осталось чего?

— Щи, — сказала кухарка.

— Хоть уд полощи, — тихо проворчал один из гостей.

Остальные заржали. Я почувствовал, как начинает нарастать напряжение, неприятное, скверное. Эта пятёрка явилась сюда неспроста. Я на всякий случай поправил кистень в рукаве и подвинул саблю поближе. На станции до их появления я был единственным гостем.

— Проходите, гости дорогие, рассаживайтесь, уж накормим вас, чем Бог послал, — спешно забормотала кухарка, пытаясь разрядить обстановку.

Я сделал вид, что всецело поглощён ужином, но всё равно чувствовал на себе пристальные взгляды то одного, то другого визитёра. Поганое дурное предчувствие звенело тоненьким колокольчиком всякий раз, когда кто-то из них обращал на меня внимание.

Что-то мне подсказывало, что это по мою душу. Преследовали от самых Великих Лук, не иначе. Вот только я с тремя конями двигался быстрее, а им приходилось останавливаться на отдых, и поэтому я добрался до этой станции раньше.

Но нападать первым нельзя. В конце концов, я мог и ошибаться на их счёт, так что придётся ждать первого шага с их стороны.

Все пятеро уселись за стол, кухарка быстренько выставила на стол щи, хлеб. Ложки у всех имелись свои, и мужчины принялись за еду, изредка поглядывая на меня. Я поднялся, вернул посуду хозяевам.

— Сейчас вернусь, — сказал я кухарке.

Я накинул сверху меховой налатник, нахлобучил на голову шапку, пригнулся, выходя через низкую дверь.

На улицу опустилась тьма, только звёзды, густо рассеянные по небосклону, сверкали в вышине, заставляя свежевыпавший снежок искриться. Это было даже красиво, если бы у меня было время любоваться красотами.