Этюды, картины с целины

Воеводствовал в Нижнем князь Дмитрий Иванович Хворостинин, и его имя казалось мне смутно знакомым, но я никак не мог вспомнить, откуда я его слышал. Князь оказался достаточно молодым человеком с умным и проницательным взглядом.

Мы нашли его на кремлёвской стене, где он осматривал состояние Тайницкой башни, с которой открывался вид на Волгу и на пороховой заводик, расположенный внизу, под стенами кремля.

— От государя? — спросил Хворостинин. — Как в Москве дела? Из Ливонии какие известия?

Князь пользовался любой возможностью для получения свежих новостей. Я пересказал всё, что знал, и воевода жадно слушал сводки с фронта, явно желая находиться там, а не в глубоком тылу.

— Нам нужен Ростовский, — сказал я. — Государь велел к нему доставить.

— Вызовем, — кивнул воевода. — Только и вы за меня словечко тогда замолвите. Сил нет уже здесь сидеть, когда немца воевать надо.

— Замолвим, княже, — пообещал я. — Главное, Ростовского выдай нам.

— Может, погостите? — предложил он. — В Арземасе он, место для крепостицы выбирал. Скоро возвернуться должен.

Пришлось погостить.

Глава 14

С Хворостининым мы быстро нашли общий язык. Я рассказывал ему про свои методы обучения, про устав, о котором он, между прочим, уже слышал и даже читал, про новое вооружение, которым я хотел наполнить действующую армию. Во время разговоров о войне и армии у него натурально горели глаза, он рвался в бой, и перспектива войны не просто с Ливонией, а со всей Литвой и Польшей, его не пугала, а наоборот, будоражила.

Я вспомнил наконец, кто это. Князь Хворостинин, один из лучших полководцев Грозного. Правда, пик его славы ещё далеко впереди, но талант, как говорится, не пропьёшь. Правда, по местничеству Хворостинин, хоть и был природным князем, стоял далеко позади других удельных князей из старших ветвей Рюриковичей, и на важные и ответственные должности претендовать не мог. Вот и сидел воеводой в глубоком тылу, когда на западных рубежах его таланты пригодились бы гораздо лучше. За него я точно замолвлю словечко перед царём.

Подчинённым своим, князем Ростовским, молодой воевода был недоволен, и когда узнал об истинной причине нашего появления, только усмехнулся.

— Изменил, значит… Не удивлён, — сказал Дмитрий Иванович. — И ведь раз уже простили его! А всё равно… Он и хулу на государя возводил. Звяга он и есть Звяга, брехун.

— Хулу? А чего тогда… — начал было спрашивать я, но Хворостинин ответил даже раньше, поняв мой вопрос с полуслова.

— Так мало ли кто что сболтнёт по пьяни? Звягу всерьёз-то никто и не воспринимал уже, — сказал он.

Ждать возвращения князя Ростовского пришлось целых три дня, и я уже временами думал, что мы пропустили вспышку и он банально сбежал, узнав каким-то образом о нашем появлении, хотя я строго запретил всем рассказывать о цели нашей поездки, а сам доверился только воеводе Хворостинину, в верности которого не сомневался.

Хворостинина я бы и вовсе забрал с собой в опричники, если бы мог. Человек это был умелый и ловкий, местническую систему презирающий, и мне бы такой очень сильно пригодился, но в качестве полководца он пригодится стране гораздо больше.

А такие как Звяга… Пусть лучше сидят и не отсвечивают, а если так неймётся перейти под руку литовского царя, то пусть делают это по одиночке, не агитируя никого ехать с ними вместе, а потом пусть не тявкают из-за границы, как всё плохо на Руси. У нас у всех относительно равные возможности сделать мир вокруг себя лучше, но кто-то лезет из кожи вон и делает, а кто-то предпочитает просто морщить нос и ждать, когда всё сделается само, а когда само не делается, то убежать за границу, чтобы там тосковать об утерянной Родине, «страдающей под гнетом тирании».

Князь Семён Васильевич Ростовский прибыл в нижегородский кремль с небольшой свитой, весь из себя важный, в шубе, с золотыми гайками на пальцах, с плетью-нагайкой в руке. Человеком он оказался тучным, со следами злоупотребления алкоголем на лице. Он даже ничего и не заподозрил, даже когда десяток опричников вышел к нему навстречу вместе с князем Хворостининым.

— Здрав будь, воевода, — снисходительным, даже надменным тоном произнёс Ростовский. Прямо из седла.

Пусть даже после опалы он находился на младшей должности, очевидно, Хворостинина он не считал ни старшим, ни даже равным себе. А на остальных он даже внимания не обратил, будто мы были челядью или холопами, а не царскими опричниками.

— И ты здравствуй, Семён Васильевич, — загадочно улыбнувшись, произнёс князь Хворостинин. — Всё ли ладно в Арземасе? В земле нижегородской?

Ростовский скривился, фыркнул, грузно спустился с коня, сунул нагайку за пояс. Его люди тоже начали спешиваться. Было с ним десять человек, но, по большей части, кошевые слуги, обеспечивающие комфорт и быт князя в дороге. Реальных бойцов в его свите было человека четыре, не больше.

— Ладно ли? Ха! Где же оно ладно? Разор сплошной! — выпалил Ростовский.

Я так и чувствовал скрытый за его словами подтекст, мол, во всём виноват царь. Ростовский, похоже, был из той породы людей, которые везде чувствуют только запах дерьма. А как говорится, если от всех вокруг воняет дерьмом, следует проверить собственные портки.

— Ну пойдём внутрь, расскажешь сказку свою, — сказал Хворостинин.

— А это кто такие, что за чернецы? Прежде не видал, — обратил наконец своё внимание Ростовский.

Мы молча ждали, когда он зайдёт в палаты и окажется один, вдали от своих людей, которые могли бы броситься ему на помощь, а то и вовсе были замешаны в его делах.

— Гости столичные, — ответил я.

Ростовский нахмурился, но больше ничего не сказал, пошёл следом за воеводой. Я, если честно, думал, что он заподозрит что-либо, особенно после моих слов, но Звяге, похоже, на это не хватило ума.

Люди Ростовского принялись уводить лошадей к конюшне. Я жестом приказал четверым опричникам остаться на улице, караулить, а сам, вместе с оставшимися, пошёл следом за воеводами.

Мы вошли в терем Хворостинина, поднялись на второй этаж, в просторную светлицу, служившую князю рабочим кабинетом. Я на всякий случай закрыл дверь.