Еврипид: Полное собрание трагедий в одном томе

афинян достиг в последнее десятилетие Пелопоннесской войны такой глубины,

что олигархам дважды, хотя и ненадолго, удавалось захватить в свои руки

власть (в 411 и 404 гг.) и установить режим неограниченного террора.

Если попытки реакционных кругов сокрушить афинскую демократию извне не

имели еще в это время серьезного успеха, то гораздо более опасными для нее

были те идейные процессы, которые грозили разрушить ее изнутри. Дело в том,

что, возникши в конечном счете из общинно-родового строя, афинская

демократия сохраняла в своем мировоззрении многие черты

первобытно-мифологического мышления. Победы над внешними врагами и успехи во

внутренней жизни, хозяйственный и культурный расцвет представлялись основной

массе афинского демоса следствием постоянного покровительства, оказываемого

их стране могущественными богами, - в первую очередь верховным божеством

Зевсом и его дочерью, "градодержицей" Афиной Палладой. В олимпийских богах

афиняне видели не только своих прямых защитников, но и стражей

нравственности и справедливости, установивших раз и навсегда незыблемые

нормы гражданского и индивидуального поведения. Однако сам общественный

строй афинской демократии, привлекшей к обсуждению политических вопросов

основную массу полноправных граждан, предполагал в них самостоятельность

мышления, умение анализировать сложившуюся обстановку и обосновывать то или

иное решение. В этих условиях далеко не всегда можно было опереться на

мифологическую традицию, сложившуюся несколько веков тому назад при

совершенно иных условиях. К тому же дебаты в народном собрании и широкий

общественный характер судопроизводства требовали, чтобы участники всякой

дискуссии обладали достаточной ораторской подготовкой, владели средствами

доказательства и убеждения. Но там, где начинается самостоятельная работа

мысли, приходит конец наивной вере в богов, возникает переоценка

традиционных нравственных устоев и открывается простор для критического

исследования окружающей действительности. Все эти явления как раз имели

место в Афинах второй половины V века, и носителями нового мировоззрения

стали представители рабовладельческой интеллигенции, известные под общим

названием софистов.

Софисты не составляли единой философской школы; больше того, между

софистами старшего поколения, к которому относился Протагор (ок. 485 - 415),

и их младшими последователями существовало весьма значительное различие в

политических взглядах: в то время как "старшие" софисты в целом являлись

идеологами демократии (некоторые из них были, в частности, авторами

законодательных уложений для новых городов-государств), "младшие" софисты

довольно откровенно пропагандировали идеал "сильной личности", отвечавший

интересам олигархов. Однако уже в учении Протагора выделялись мысли,

направленные объективно против консервативно-религиозного мировоззрения

афинской демократии. Так, общественная практика афинян должна была побудить

Протагора сформулировать положение о человеке как "мере всех вещей", - ведь

и в самом деле решения в народном собрании принимали не боги, а люди, каждый

раз соизмерявшие объективное положение дел со своим личным и общественным

опытом, интересами и возможностями государства. Что касается существования

богов, то Протагор воздерживался от окончательного суждения об этом; по его

словам, решению вопроса препятствовала его неясность и краткость

человеческой жизни.

Взгляды софистов на богов, человека и общество оставались в

значительной степени достоянием "чистой" теории, пока Афины пользовались

благами своего внешнего и внутреннего расцвета. Когда же разразилась

Пелопоннесская война, идеологическим устоям афинской демократии пришлось

испытать сильное потрясение: обрушившаяся на город эпидемия чумы, а также

непрестанные прорицания жрецов дельфийского храма Аполлона, сулившие

афинянам сплошные поражения, сильно подорвали веру в божественное

благоволение к Афинам, а вырвавшиеся на простор собственнические инстинкты

богачей поставили под сомнение единство полиса и его способность обеспечить

каждому гражданину место в жизни. Проблема индивидуального поведения

человека, которая до тех пор ставилась и решалась афинской общественной

мыслью в неразрывной связи с судьбой всего гражданского коллектива - полиса,

и, больше того, с некими закономерностями человеческого существования

вообще, при новых условиях во многом утратила объективную основу; на первый

план все больше стал выступать отдельный человек как "мера всех вещей" - и

собственного благородства и величия, и собственного страдания. Это смещение

основной точки зрения на человека глубже всего отразила именно драматургия

Еврипида.

Уже события, сопутствовавшие началу его сознательной жизни, не могли

содействовать выработке в нем убеждения в устойчивости и надежности

жизненных форм современного ему общества, в разумности и закономерности

божественного управления миром. К сожалению, от начального этапа творческой

деятельности Еврипида (он выступил впервые на афинском театре в 455 г. и

только четырнадцать лет спустя одержал первую победу в состязании

трагических поэтов) не сохранилось ни одного цельного произведения; самая

ранняя из бесспорно еврипидовских и достоверно датируемых трагедий

("Алькеста") относится к 438 году. Зато остальные шестнадцать, написанные в

промежутке между 431 и 406 годами, охватывают едва ли не самый напряженный

период в истории классических Афин и показывают, как, чутко и взволнованно

реагировал поэт на различные повороты афинской внешней политики, идейные

споры и моральные проблемы, возникавшие перед его современниками.